Алатырь. Часть первая

Все началось с того, что Глеба отчислили с последнего курса университета. Он не знал, как сообщить об этом матери: ведь она так мечтала, чтобы он учился в Москве.

Почти месяц они с Иваном не выходили из комнаты, которую вместе снимали. Разве что за продуктами или пивом кто выбегал. Мать каждый день звонила, чувствовала, что случилось что-то неладное. И только когда она пригрозила, что сама к нему приедет, он сдуру взял и отправил ей эсэмэску. И кто его только за пальцы дергал?! Был бы Ванька рядом в тот момент, может, и отговорил бы, или придумали бы что-то, но тот уже несколько дней у своей подружки зависал.

И вот сегодня утром мать позвонила и сказала:

– Знаешь, сынок, я старалась все эти пять лет регулярно посылать тебе денег, несмотря на то, что для этого приходилось сдавать квартиру и жить у подруги. Но все как-то сошлось одно к одному. Люська замуж вышла, квартиру придется освободить. Мне некуда будет податься, кроме, как пойти к себе, а квартирантов выселить. Ты вот не доучился... В общем, сынок, придется тебе искать работу.

Черт бы побрал эту Люську! Он так рассчитывал на эти деньги. Именно сегодня! Нельзя было месяц подождать хотя бы?! После разговора с матерью Глеб закурил и начал перебирать в голове, у кого можно перехватить, но таких не нашлось. Нет, деньги-то, наверняка, у них были, да только одалживать они их ему не хотели. Уж больно он тяжело возвращал долги. Он это понимал, поэтому с легкостью переключился на то, чтобы вспомнить места, где они с Иваном иногда шабашили, когда девчонкам надо было косметику там или тряпку какую купить. Стоило только подумать о нем, он – тут как тут. Звонит.

– Глен! Глен, ало! Ты меня слышишь? Короче, я сруливаю от тебя. Мы с Наталкой другую квартиру себе нашли. Она к тому же дешевле этой.

– Да, блин! Ты офигел? Ты что, раньше сказать не мог? Как я теперь расплачусь за нее, ведь я один не смогу, ты знаешь?! Завтра эта корова придет, а может даже сегодня. Послушай, может, ты договоришься и отложишь пока свой переезд на недельку? Я хотя бы успею найти кого-то вместо тебя.

– Нет, браток. Во-первых, неделя ничего тебе не даст, а во-вторых, я же не для себя это делаю, со мной Наташка. Не могу же я ее оставить. Теперь тебе самому придется платить за все. За прошедший месяц я тебе на днях деньги занесу, ты не волнуйся, а дальше – ты сам. Ой, я и забыл совсем, я ж ей за прошлый еще должен. Слушай, может, ты с ней поговоришь, уговоришь подождать? «Ты сможешь, Глебушка, у тебя все получится», – Иван передразнил мать Глеба, когда та звонила ему и надеялась, что таким образом сможет поддержать сына.

– Да, пошел ты! Ну, ты гавнюк!

– Кого?! Придурок!

– Сам ты! Не знаю. Сам поищи. Ну, все, бывай, – сказал он и отключился.

Глеб тут же понесся к Ленке, чтобы рассказать ей обо всем. Но та долго его слушать не стала.

– Все, хватит! Достал! Сколько раз я тебе уже занимала? Ты, ваще, мужик или кто? Ты сам хоть что-то можешь? Знаешь что?! У меня своих проблем предостаточно! И, в отличие от тебя, я о них тебе не рассказываю! Мне, к примеру, не на что купить себе сапоги.

– Так, я ж тебе недавно давал, чтоб ты их купила!

– Не ори! Я и купила, да не те! Эти – для сухой погоды, из ткани, а сейчас вон дожди идут. Короче, если сам не можешь решить свои проблемы, найди кого-нибудь, кто опять возьмет их на себя, а от меня отвали! Все, мне пора уходить, и тебе тоже. Сам выпутывайся!

Долговязый сутулый Глеб шел под дождем вдоль широкого сверкающего Садового кольца. Обычно его рыжие волосы торчали непокорно вверх, отчего он казался еще выше, еще долговязее. Но сейчас они мокрой ветошью сползали с макушки. Навстречу ему, расходясь в разные стороны, наплывал нескончаемый поток темных зонтов и надвинутых на лицо блестящих от воды капюшонов. Выскочив от Ленки, Глеб решил было, что пойдет и напьется, но вспомнил, что денег не осталось даже на сигареты. Он шел неуверенно, рассеянно глядя перед собой, словно не понимая, как и зачем он здесь оказался. Все разговоры за сегодняшний день, но уже с новыми комментариями одновременно звучали в его голове. Иван перекрикивал Ленку, Ленка спорила с матерью, Люська откуда-то взялась. Он даже перестал ежиться от стекающих за ворот холодных капель дождя, ему было безразлично. Глеб остановился.

Казалось, что всякий встречный так и норовил его толкнуть, задеть, ударить побольнее, уколоть специально. Он не обращал на это никакого внимания, ему казалось, что он это заслужил. Внезапно к тому замесу, что творился в нем в тот момент, прибавился голос хозяйки комнаты, и заставил его поморщиться, словно от боли. Если она узнает, что у Глеба нет ни копейки, и что он не может ей заплатить, то тут же вышвырнет его из квартиры.

Стоя посреди тротуара, пытаясь мысленно ответить на реплики то одного, то другого, Глеб не заметил, как некий амбалоподобный чувак двигался прямо на него, размахивая руками во все стороны. Тот тоже ничего вокруг себя не замечал, но по другой причине. Струйки дождя стекали с его лысой непокрытой головы и попадали ему прямо в маленькие глазки, вынуждая его то и дело прищуриваться и вытирать их мокрой ладонью. Судя по всему, ему это не особо досаждало, так как он был тупо уверен, что никто и ничто не в состоянии ему помешать. А когда Глеб внезапно оказался поперек его пути следования, чувак, не ощутив фактически удара, остановился на мгновение, чтобы вытереть с лица льющуюся воду и продолжил свой путь, даже не оглянувшись. В то время, как Глеб сидел на мокром асфальте чуть в стороне, матерясь и пытаясь сообразить, что же произошло. При столкновении он, чуть было не опрокинулся навзничь, чудесным образом приземлившись на ладони.

– Смотри, куда прешь, обезьяна! – выкрикнул Глеб с досадой, но амбал его не слышал.

Глеб стиснул ободранные и саднящие ладони. Теперь еще чаще и еще больнее об него стали ударяться острые носки туфель, ботинок и еще много всяких других непонятных предметов с острыми углами, торчащими в разные стороны из сумок, пакетов поклаж разного сорта. Все эти предметы оказались на редкость жестокими и беспощадными при встрече с Глебом. «Ты – ничтожество! Ничтожество! Тряпка! Слабак!» – будто вопили они, то в один голос, то наперебой.

Он собрался было уже подняться на ноги, как вдруг сквозь плотную пелену дождя и частокол несущихся мимо него ног чуть поодаль он заметил лежащий на асфальте белый камень. Камень как камень. Размером в половину ладони. Да только по непонятной причине, прохожие обходили его стороной. А если случалось, что чья-то нога переступала невидимую черту, то, на мгновение, зависнув над этой невидимой чертой, словно над пропастью, тут же отдергивалась обратно и возвращалась в плотный поток переступавших с места на место кеглей.

Конечно же, никто не задавался вопросом: почему все обходят этот самородок стороной, да, никто его и не видел, кроме Глеба, которого сильно заинтересовал этот камень и его особенности. Он просидел достаточно долго, наблюдая за тем, что вокруг происходит, и промок насквозь. Ни разу за все время наблюдений самородок не был задет даже носком ботинка, в то время как на нем самом живого места не осталось. Камень просто лежал, растянувшись, как если бы он решил прилечь после утомительной прогулки и посмотреть на звезды. Камень оказался неприкасаемым.

Глеб не думал ни о чем, им овладело непреодолимое желание взять его в руки. Опасаясь выпустить объект из виду и, в то же время, не вызвать столпотворения, Глеб начал понемногу придвигаться к нему. И чем ближе он к нему пропихивался, тем отчетливей видел, что камень окружен слабым сиянием. Наконец, он до него добрался. Поколебавшись с полминуты, Глеб протянул руку, но тут же отдернул ее. Словно электрический разряд или молния пробежала от камня и выстрелила ему в ладонь.

– Как же нам с тобой договориться? – произнес вдруг Глеб.

И тут вдруг он ощутил что-то странное внутри себя, какую-то мощную потребность просто рассказать камню обо всем, что с ним приключилось за сегодняшний день, да и вообще о своей никчемной жизни, словно у камня была душа. Когда же он закончил свое не особо длинное повествование, то понял, что глаза полны слез, как у последнего придурка, что он весь мокрый сидит на коленях перед камнем и говорит с ним, и что ни разу за это время его никто не ударил, просто не задел, да, и вообще, не обратил на него никакого внимания.

– Знаешь, мне кажется, что некие силы решили мне помочь и отправили тебя, чтобы ты меня просто выслушал. – Глебу показалось, что сияние вокруг камня ослабло, и тогда он вновь протянул руку и спокойно взял его. Живая масса, покрытая блестящими полусферами зонтов, плавно огибала то место, где сидел Глеб, бережно держа в руках чудесную находку. Вскоре он поднялся и отправился домой.

Дома Глеб осторожно положил камень на кухонный стол, на котором еще с утра стояли чашки с недопитым кофе. Камень продолжал излучать сияние, высвечивая вокруг себя хлебные крошки и засохшие скрюченные кожурки от колбасы. Глеб потянулся было, чтобы включить свет, но внутри выключателя что-то вспыхнуло, зашипело и погасло. Он выругался, схватил телефон и осветил комнату фонариком.

Кровать, на которой раньше спал Иван, была пустой. Пока Глеба не было дома, он действительно собрал свои вещи и ушел, причем, по-видимому, очень торопился: дверцы шифоньера и шкафов были распахнуты настежь, а на полу валялись разбросанные вещи. Глеб снова схватился за телефон и, набрав номер, шепотом, чтобы не привлечь внимание смеющихся на общей кухне соседей, произнес:

– Вано, слышишь меня? Слушай! Я нашел что-то особенное! Камень! Драгоценный! Он наверняка стоит бешеных бабок! Он огромный. Нет, я нормальный. Но к нему никто не мог прикоснуться, не то, что рукой, но даже ботинком, а я смог! Я тебе потом расскажу. Приезжай скорей! Нужно придумать, что с ним делать. Ты же знаешь, мне деньги срочно нужны. Почему нас посадят? Я же его не украл! Я его нашел, понимаешь? Он валялся на тротуаре. С чего-то я его буду отдавать?! Я не собираюсь. Да пошел ты…