Скольжения

Однажды, в те самые дневные солнцестояния, я решил поверить, и вот он я – въехал в веру. Неосторожная слововая сливовая ветка утюжит читабельность, и весь замысел рушится, замес теряет тягучесть. Бесконечные путешествия в микромире атома, лёгкая прогулка в макромире Галактики, двухголосная фуга – моя двойная маска. И если снится поражение, то снится что-то, а победы остаются на этой планете. «Ведь так не бывает на свете, чтобы были потеряны дети». Макароны макромира, они же – аэродинамические трубы.

Весь мир сквозит через меня. Настолько, что любая муха в ухе жужжит. В моей песне всё больше опечаток-заплаток, и город растянулся, как гантель-тоннель, и половина бытия поселилась в тёплой «маршрутке». Песня мерцает, как Полярная звезда, но какое дело водителю до всего этого, если он отвечает за моё житье-бытье?

Колокольчики и дым регулярны-сингулярны, я боюсь таких терминов – они намекают на некую глубину, но это не глубина, а скольжение по поверхности пруда. И в этом рассказе тихо, как в омуте, и в этом бормотании самообмана прячется попытка посмотреть на себя со-бытийного.

Со-бытие – просмотр фильма обо мне мною же. Я – лёгкий, как птица, и перевёрнутая мозаичность летнего денька из сундуков детства сверкает солнечными зайцами.

Я лежал навзничь на холме среди цветов – я снова уснул. Проснулся – мой корявый почерк продолжал вздыхать о середине солнечного дня. Я спал – всё вокруг сплелось из запаха трав и видеоизображения стрекозы, сидящей на моём ухе.

Нужно придумать новый рассказ, прямолинейный, как солнечные лучи. И всего-то нужно – изорвать в клочья старый и склеить его заново, так, чтобы никто не догадался. Я не знаю того, кто всё это сочиняет – я всего лишь персонаж-автор. Гравитация управляет рассказом. Пушкин, наверное, будет сочинять эти слоноподобности. В голове обрывается знание знания, которое съедает богиня забывания. Ясно, что я никак не изменился со времён школьных каникул. Может, самая событийность произошла именно тогда, а сейчас только и осталась середина весны.

Калейдоскопичность рассказа найдена давным-давно. Вместо сочинительства найдётся и другая авантюра. Я думаю, что разбрасываться водой тоже неплохо. Неплохой рассказ, видите ли, выходит, я горжусь им. Посмотрите на мой рассказ – он похож на прогулку пешком: жёлтые поля переходят в зелёные, ёлки и сосны чередуются с берёзами, снег тает, зелёное лето заглушает грохот поезда, урбанистический вид ловит едва заметные движения тени. И того, что я слышу в чужом пении, возможно, не слышит сам певец. Тембральная окраска прячется, не стоит выводить её на чистую воду – неинтересно будет. Лучше поискать немножко где-нибудь в шкафу шапку и варежки, и – «вперёд на лыжи»...

Познание выводит на чистую воду всё подряд. Пусть Бетховен в последних фортепианных сонатах пришел к высокому пафосу, но, возможно, это и есть тот тембр и короткое всхлипывание в жилетку, что так нужны усталому путнику.

Водоворот вчера-сегодня-завтра вышвыривает на берег, затягивает в плывучую живучесть. И это только видимость и шапка-невидимка, это уловка. Я смутно догадываюсь о том, что всё повторяется. Я спрячу пафос в карман, на серой центральной улице зазвенит трамвай. Я нажму кнопку «плэй», и октет современного композитора Чистякова заслезится гобойно-виолончельно самым медленным в мире Адажио, и сосулька упадёт.

Я боюсь, что я инопланетянин, я боюсь бояться, а вы не бойтесь. Омар Хайям ко всему относился легко. Даже последний из могикан спасётся на ипподромном тотализаторе.

Крайний Север отчаяния – и Юга, где халва, – так и проходит моя вероятностная линия, которая нарисована для хиромантов. Я поскользнулся на сентябрьском искушении, я встану и пойду, раздвигая мир плечом... Этот круг эклектичных ипохондрических улиц, Центральной и Телеграфной, я пройду в тысячный раз. Чем дальше – тем страшнее. В лесу я увидел белку, и мне захотелось петь, и эта оптимистическая комедия была тщательно продумана в золотые детские годы.

Бытие сельмага ещё как рифмуется с Эйфелевой башней, Санкт-Петербург вспоминает уикэнды на Урале. Ещё немного, и я запою географическую восторженность.

В каждый рассказ я бросаю, как в печку, свои фобии, самоповторы, иллюзии. Моя борьба – скольжение грузовика в грязи. Птицы поют. Я не знаю, соврал ли я себе. «Вот здесь, на этом самом месте, сидя на белой полосе»...

«Истоки», № 26 (378), 30 июня 2004. С. 10