Солнечный концерт Александра Пушного
Все новости
ПРОЗА
26 Августа 2023, 11:00

Битва на реке Иргиз. Часть первая

Война надвинулась на Дешт-и-Кипчак внезапно, хотя и ждали её все. Но не все из биев, спешили прийти на помощь меркитам в решающий момент, когда пробил грозный час и в степь хлынули вслед отступившему с Тарбагатая народу два отборных тумена, возглавляемых прославленным полководцем Чингиза Субутаем и его старшим сыном – воителем Яучы. В летописи и хроники он вошел как Джучи...

Обещав на курултае помочь меркитам, многие кипчакские бии разъехались по своим кочевьям и затихли, ожидая развязки. Не обманул меркитов только великодушный Бушман-бий – пятьсот его воинов, как он и обещал, влились в войско двух царевичей-изгнанников – Холту-хана и Турумтая. Но, прекрасно понимая, что этого будет недостаточно, бий отправился на юго-запад, – просить помощи у своих союзников – канглинцев, а те, в свою очередь, известили своих родичей, состоявших на службе у великого владыки Востока – хорезмшаха Мухаммеда.

Рубежи Великого Андар-аз-Кыфчака подходили вплотную к владениям повелителя древнего Хорезма, границу между ними никто никогда не размечал, но условно считалось, что ею служит как раз южное течение реки Иргиз, недалеко от впадения ее в море Казак.
Разбитое Субутаем и Джучи войско меркитов теперь отступало именно туда, – где как было условлено заранее с Бушман-бием и его союзниками-канглинцами, их будет ждать настоящая помощь.
***
План Бушмана, который приняли Турумтай и Холту-хан, был прост…
Сын завоевателя древней земли Хорезма, отпавшей в свое время от Сельджукской державы Санджара, туркменского султана Текеша, – нынешний хорезмшах Алла Эд Дин Мухаммед, – по матери был кипчаком из рода Канглы. Мать его – властная и грозная Турекен-Хатун, хоть и была уже старухой, тем не менее, имела на своего сына огромное влияние. Личная тамга старой кипчакской ханши, где она величалась не иначе как «повелительница всех женщин мира», нередко украшала указы и фарманы, скрепленные шахской печатью Мухаммеда.
Именно на её решающее слово и надеялись кипчакские сторонники меркитов. И не просчитались. Встревоженный известием о том, что к северным границам его владений идёт с востока орда неведомых язычников, и подзуживаемый матерью, требовавшей помощи сородичам, хорезмшах двинул к Иргизу свое войско, даже не предполагая, к каким последствиям приведёт его это решение.
Помощь меркитам была близка, но опоздала…
***
Резкий, острый запах гари шибал прямо в нос, возбуждая обоняние людей и животных – бронзоволицые монгольские воины в треухах-малахаях раздували ноздри, а их косматые кони нервно прядали, устало поводя боками, раздутыми от только что выпитой горькой воды Иргиза. Долгая погоня по степи Дешт-и-Кипчак – от самых перевалов Тарбагатая, завершилась здесь, на берегах вольного Иргиза, почти у впадения его в степное море Казак, решающей схваткой...
...Будто огненный смерч пронесся по Дешту – как первая волна разрушения и смерти, перед неотвратимо надвигающимся ураганом вселенской катастрофы. Монголы действовали быстро, хладнокровно и беспощадно – гнали разбитых меркитов как гончие псы, наступая им на пятки, оставляя за собой сожженные кочевья кыпчакских родов, которые имели неосторожность за несколько часов до этого поить своей водой взмыленных меркитских лошадей. Разжиревшая, обленившаяся за последние привольные годы, степь вздрогнула в ужасе, взвизгнула от жгучей боли, как разомлевшая на солнцепеке псина, нежданно вытянутая кнутом. Паника прокатилась по Дешту – и вскоре до самых берегов Иделя всем стало известно о том, что ждет тех, кто дает кров беглецам от мести беспощадных воинов Субутай-багатура. Степь затаилась, расступившись перед лютыми монгольскими псами, и лишь молчаливо наблюдала за расправой со стороны. Пройдет еще немного времени – и в сторону Хан-Балыка и Каракорума потянутся караваны, груженные дарами кыпчакских биев...
В те далекие времена река Иргиз, бравшая свои истоки в Мугоджарских горах, была полноводной и текла, прорезая южные степи Дешта вплоть до самого внутреннего моря. Ранняя степная весна превращала её в широкий бурный поток. Разливаясь, Иргиз оставил многочисленные лужи и топлые места в солончаках. По мутно-желтой ленте реки еще плыли последние бурые льдины, а над степью уже вовсю жарило горячее весеннее солнце. В раскаленном мареве колышущегося воздуха парили, заливаясь счастливой песней пробуждения природы степные жаворонки-тургаи… Но их перебивал зловещий, прославляющий смерть вороний грай.
Куда ни кинь взгляд – повсюду среди кочек и холмов лежали окровавленные изрубленные тела меркитов, валялись опрокинутые арбы, догорали юрты… Некоторые из бедолаг пытались найти спасение в реке, но немногим это удалось – ледяная вода пробирала до костей, вызывая судороги: меркиты тонули, в отчаянии проклиная своих преследователей… Среди немногих выживших был сын меркитского хана Таир-Усуна – Турумтай. Его соратнику, младшему сыну хана Токтабека, повезло меньше: израненный Холту-хан был пойман свирепыми нукерами Субутая и на аркане притащен прямо под светлые очи Чингизова первенца Джучи.
– На колени! – прохрипел страшный, одноглазый Субутай-багатур. Меркит хотел проявить гордость, но силы в ногах не было – когда нукеры стали бить его плетями, несчастный рухнул перед ханским сыном ниц.
– Отпоите его кумысом, и пусть знахари намажут его целебными чинскими[1] мазями, – распорядился Джучи, – он нужен нам живым. Чтобы больше ни единый волос не упал с его головы, я должен предъявить его отцу в целости и сохранности. Где второй?
Нукеры молчали, отводили глаза, а Субутай свирепо вращал здоровым глазом и сдавленно ухал как таёжный филин.
– Где Турумтай? – повысил голос обычно всегда спокойный, мягкий и ровный Джучи. – Упустили его, собаки?
– Собака и упустила, – прохрипел угрюмо Субутай, указывая рукоятью плети на своего нукера Нохая[2].
– Не стану разбираться, кто упустил меркитского зайца, собака или щенок, – небрежно, не поворачивая головы к налившемуся от огорчения и бессильного гнева кровью Нохаю, ответил Джучи. – Кто виноват, то пусть и исправляет. Найти его, во что бы то ни стало – живым или мертвым. Сворачиваемся. Уходим, – ханский сын тронул коня, и вслед ему вся огромная кавалькада монгольских воинов потрусила на восток, гоня на арканах связанных меркитских пленников. У места сражения осталась только сотня из тысячи нукера Нохая, которой было поручено разыскать беглеца. Но вот и она, кратко посовещавшись, тронулась в путь, в противоположном направлении тому, куда уходила орда…
***
К вечеру на опустевшее меркитское пепелище, по которому бродили шакалы и низко кружили отяжелевшие от дармового мяса вороны и коршуны, надвинулась огромная армия хорезмшаха. Хорезмийцы, или, как их называли в Степи, – сартаулы, – ехали медленно, копыта их коней и ободья колес обозных арб вязли в иле, который разлившийся Иргиз разнес по всей долине до самого моря.
Войско хорезмшаха было и вправду велико – оно, по крайней мере, втрое превосходило монгольские силы. Кроме кипчаков-канглинцев, составлявших основную часть наёмного войска Мухаммеда, на правом фланге войска ехали отряды туркменов, возглавляемых старшим сыном шаха Джелаль-эд-Дином. Слева трусили на своих неказистых, низкорослых, мохнатых как короткошерстые овцы кониках, кара-китаи – неверные, родня тем самым монголам, которых преследовал хорезмшах. Эти ехали не по доброй воле – на правах данников-вассалов – совсем недавно злополучные язычники подпали под власть хорезмшаха, и всему виной был их гурхан Кучлук, который, неожиданно взбеленившись, подверг гонениям мусульман подвластного ему Мавераннахра. Ревнитель ислама и заступа всем правоверным подлунного мира, взял Мавераннахр на меч, и теперь кара-китаям поневоле надо было идти воевать с такими же степняками, как и они. Впрочем, особой любви к Чингизу и его племени катайцы не питали – ведь часто бывает что двоюродные братья – самые злейшие враги…
Степь была буквально изрыта широкими копытами монгольских коней. Мухаммед подал знак холеной рукой, войско остановилось.
Въехав на вершину холма, повелитель Срединной Азии молча обозревал картину степной трагедии. Еще один взмах руки и к оставленному победителями полю боя, спешившись, поспешили кипчакские и туркменские следопыты. После короткой рекогносцировки, следопыты доложили следующее…– Монголы настигли меркитов на рассвете, – докладывал старый пустынный волк, туркмен Кара-Кунчар, – беглецы были вымотаны и вчера вечером разбили тут свой лагерь. Их кони отощали и ослабели. Монголы взяли их легко, тем более, что у них такие же лошади как у катаев, – туркмен презрительно сплюнул в сторону левого фланга.
– Судя по всему, меркиты дожидались нашего войска, как и было условлено, но монголы нас опередили… – добавил кипчакский следопыт Салтанбек, ревниво поглядывая на ухмыляющегося туркмена.
– Я же говорил тебе, о, опора правоверных, что надо поспешить! – не выдержав, в разговор вступил присутствовавший тут же Бушман-бий. Он присоединился к войску хорезмшаха совсем недавно, набрав среди подданных ему карагайцев свежих бойцов. Теперь он горько сожалел, что присоединился к сартаулам, а не действовал самостоятельно.
– Ну ладно, ладно, – поморщился Мухаммед. В его отросшем за последние годы объемистом чреве урчало, ему хотелось тут же разбить привал и приступить к вожделенной трапезе. Хотя именно по причине столь частых привалов, войско заступника правоверных шло так медленно…
– Надо было оставить обозы и идти сюда, к месту схватки! – не унимался Бушман. – Ведь это то самое место, о котором я договаривался с Холту и Турумтаем! Если бы меркиты переправились через Иргиз, они, возможно, смогли бы оторваться от преследования! Если бы я ударил монголам в бок! Если бы…
– Если бы, да кабы, то во рту бы росли нутовые бобы, – ухмыльнулся Мухаммед. Горячность убивавшегося Бушмана неожиданно развеселила его. – Ну и подумаешь, делов. Ну, поубивали одни косоглазые других, нам то что? Ну ладно, не успели мы… Сам видишь – разлив, распутица. Кони и люди устали. Наверное, нужно поворачивать назад. И что я забыл в этой дикой степи? Если бы я не слушал таких как ты, я бы сейчас уже шел на Багдад. Халифа давно пора приструнить, а он, сам понимаешь, не чета всяким степным разбойникам…
– Кстати, о разбойниках, – подал голос молчаливый Кара-Кунчар, – они не ушли далеко. Татары близко, их следы ещё не успели остыть.
[1] Чинские – т.е. китайские. прим. автора.
[2] Нохай – по монгольски собака. В орде Чингиз-хана многие воины носили не имена, а клички, под которыми некоторые из них и вошли в историю. прим. автора
Окончание следует...
Автор:Ренарт ШАРИПОВ
Читайте нас: