– Нет-нет-нет, писать сейчас надо про любовь, – сказала мне редакторша, небрежно отложив мои творения в сторону и вальяжно развалившись в кресле.
– Так я же и пишу... – попробовала оправдаться я.
– Ну что «так я же пишу»? – не унималась редакторша, – вот смотри, у тебя: «В эту минуту им казалось, что кроме них нет больше никого на всем белом свете... А колеса безжалостно стучали, навсегда унося их друг от друга в неизвестность». Ну что это за концовка такая? – забраковала она мою концовку, которой я очень гордилась. – Ну сама подумай: читатель читает, читает, следит за развитием сюжета, и вдруг, бац! («вторая смена» – невольно вспомнила я) – и герои расстаются. Обидно как-то получается... – раздосадовалась редакторша.
– Если вам не нравится незаконченность моего рассказа, то это можно легко исправить... – начала было я, на ходу придумывая счастливую встречу своих героев.
– «Мне не нравится», – передразнила она, – лично мне вообще ничего не нравится, «не нравится» – читателю, массовому.
– Так что же в конце-то концов нравится вашему массовому читателю?! – психанула я.
– Да не нервничай ты так, – примирительно проговорила редакторша. – Придумай какое-нибудь заманчивое, красивое название, закрученный сюжет, и интриг побольше, интриг. У обоих героев поломана судьба, но когда они находят друг друга, все ужасное прошлое забывается. Happy End. Вот, – сказала довольная собой и своим сюжетом редакторша, затягиваясь «Балканской звездой», – и страсти побольше, секса, читатель это любит.
– Читатель, говорите, любит. А разве не писатель формирует его вкус? – Редакторша устало вздохнула и прикрыла глаза:
– Мое дело – тебе сказать. Успехов! – пожелала она мне, по-видимому, считая разговор законченным.
– Так, значит, не напечатаете, – прошептала я уже на пороге и без всякой надежды.
Придя домой, я налила себе крепкого чаю, чтобы не заснуть, положила перед собой стопку чистых листов и стала думать.
– Звучное и красивое название, да? Э-э, может, «Скованные любовью»? Нет-нет, не то....
После двадцати минут неимоверного напряга своих мозгов и грызения пластмассового колпачка любимой ручки я нарушила девственную белоснежность листа, красиво и старательно записав:
В СЕТЯХ ЛЮБВИ
Меня тут же стало подташнивать от этого названия, и я уже хотела было перечеркнуть все одним движением руки, но, вовремя вспомнив о бедном массовом читателе, решила остановиться на этом варианте.
Я придумала героям такое ужасное прошлое и такую искалеченную судьбу, что из глаза капнуло нечто, образовав на листе маленькую лужицу.
– Страсти, секса... значит, – вспомнила я слова редакторши и, недолго думая, достала с полки страстно любимый мной в детстве томик «Анжелики». Открыла на первой попавшейся странице. Там как раз описывалось, как героиня мужественно боролась с искушением, но в итоге искушение победило. Освежив в памяти любимые странички, я вывела:
«Его губы скользнули по обнаженному плечу, а правая рука, покоившаяся до этой минуты на ее бедре, настойчиво опускалась все ниже и ниже...» На «Маяке» прогудело два часа московского времени, а я все сидела и сидела, то совершенно отрешенно, то вдруг, поймав какую-то мысль за хвост, кидалась ее записывать. На утро я собрала разбросанные по комнате листки своих каракулей. Роман для массового читателя был готов:
«Девушка из богатой, но неблагополучной семьи уходит из дома и становится профурсеткой. Она погрязла в грязи (извините за тавтологию), но душа ее осталась по-прежнему хрупкой и чистой (глупость какая!). Она была уже готова покончить с собой, но тут появляется герой (в прошлом наемный убийца), вырывает ее из грязи и увозит в домик на берегу моря, где они живут долго и счастливо».
Просмотрев всю свою ночную ересь, я нервно засмеялась, но, шутки ради, решила отнести ЭТО в редакцию.
Прочитав «В сетях любви», редакторша умиленно посмотрела на меня и ласково сказала:
– Вот видишь, это же совсем другое дело. Это напечатаем.
«Истоки», № 34 (296), 27 ноября 2002. С. 6