Страшные истории парка Якутова

Пионерский салют

Странные, страшные истории происходят в самом сердце нашей родной и любимой до последнего куска асфальта Уфы. Всем известный парк Якутова полон таинственности в полночь. Там есть Солдатское озеро, куда по слухам сбрасывали из госпиталя ампутированные руки и ноги во время войны, и где теперь бродят привидения, и оно совершенно ни при чём. Там ничего этого нет.

Всё началось позже, в пятидесятые годы прошлого века, когда был брошен клич новым Павкам Корчагиным строить узкоколейку – детскую железную дорогу в этом парке. Работа продвигалась, по аллеям ставили скульптуры цементных пионеров и девушек постарше. Считалось, что для красоты и пропаганды советского образа жизни. Композиции скульптур были утверждённые и стандартные, как тот самый образ, а вот лепили их с реальных людей. Потом всё разрушилось. Среди комсомолок, строивших узкоколейку, была Клава. Она-то и стала потом «Девушкой с веслом». Пионер Коля жил недалеко от парка и бегал посмотреть, как строят железную дорогу. Он стал фигурой пионера, салютующего отдыхающим в парке. У Коли был ещё один интерес забегать сюда, он подглядывал, как комсомолка Клава переодевается в бытовке.

И вот уже много лет, ровно в полночь в парк заходит человек, одетый во всё чёрное: чёрные брюки, чёрный пиджак, чёрное пальто, чёрную шапку, и только красный пионерский галстук на шее. Он подходит к тому месту, где стояла «Девушка с веслом», у него со скрежетом поднимается цементная рука, и он отдаёт пионерский салют. С локтя отлетают кусочки цемента. А по парку раздаётся тихий, протяжный, наводящий ужас вой, в котором можно разобрать «Кла…а…ва…а». После воя раздаётся паровозный свисток. Не сигнал маленького тепловоза, который ходит по детской узкоколейке в наши дни, а того паровоза, шипящего паром, лязгающего шатуном и с дымом из трубы, который существовал в самом начале нашей истории.

Прозрачный поезд

Кстати, об этом поезде тоже есть мистическая история. Если помните, на краю парка Якутова, со стороны главного перста Уфы, банка «Уралсиб», есть полузаброшенное кирпичное строение. Это новый вокзал детской железной дороги. Когда-то он был деревянным, выкрашенным голубой краской. Так вот, никто не знает почему, но именно ночью 29 февраля там происходят удивительные вещи.

Вокзал окутывает белесая дымка, чуть светящаяся в слабом свете, что доходит сюда от уличных фонарей. Здание начинает слегка колыхаться, появляются деревянные столбы-колонны, на досках стен кое-где облупленная краска. Откуда-то возникают на перроне люди. Если случайно окажитесь там в это время, приглядитесь к ним. Они полупрозрачны, это призраки. Прислушайтесь, поначалу будет казаться, что в воздухе стоит какой-то шелест. Это разговаривают призраки. «Ты помнишь, как укладывали рельсы?» – «Конечно. А ты помнишь, как я выиграл спор с Васькой и забил костылей больше него?» – «В этот раз новые вагоны подадут.» Это собираются те, кто строил эту узкоколейку. Толпа выстраивается в очередь к окошку кассы. «Мне в мягкий.» – «Мне в жёсткий.» Из громкоговорителя раздаётся гнусавый, как на всех вокзалах, голос: «Пр-кр-ии-вает на первый путь.» Со своим «чух-чух», правда, приглушённым, что слышится вздохом в ночной тьме, подъезжает такой же, как и всё, прозрачный, призрачный поезд. В открытых дверях стоят проводники в железнодорожной форме, с красными галстуками на шее. Люди показывают билеты и проходят в вагоны. Проводники проходят и компостируют билеты, потом достают жёлтые флажки и становятся в дверях. Паровоз шипит паром и тихо свистит. Состав трогается, на всех аллеях опускаются шлагбаумы, и загораются красные светофоры. До самого рассвета поезд выписывает по парку свою восьмёрку ли, знак ли бесконечности, но с первым лучом он просто растворяется в дымке.

Каменный ужас

В парке Якутова есть скульптура девочки, сидящей на скамейке и читающей книгу. Вот тут и начинаются странности: то книга пропадёт, то снова появится, то у девочки лицо улыбается, то такое, как будто она увидела дракона в двух шагах от себя. Ну, последнее, конечно, преувеличение, все знают, что настоящих драконов не осталось. Они вымерли из-за антропогенных изменений климата. Осталась мелочь какая-то, которая обитает в глубинах океана.

Так что же происходит с этой каменной любительницей чтения? Увидеть это может каждый, но не каждый столь внимателен, чтобы увидеть. Ещё до восхода солнца, в миг, когда тёмное ночное небо вдруг становится чуть светлее (поймать это мгновение – самое трудное для наблюдателя), девочка встаёт со скамейки и идёт к тому месту, где когда-то была изба-читальня. Она стучит каменной рукой в дверь и говорит: «Я пришла сдавать книгу.» А оттуда раздаётся загробный голос: «Ты просрочила книгу. Положи её на крыльцо и уходи. Я тебя вычёркиваю!» И по парку разносится злорадное: «Ха-ха-ха-ха! Вычёркиваю!» В такие дни девочка сидит без книги, на лице её совершенно жуткое выражение ужаса, и проходящие мимо дети пугаются её. Когда же девочка приходит вовремя, то она сидит с книжкой. Но если вы заметите какая книга была до этого, то увидите, что эта – другая.

Проследить за всем этим почти совсем невозможно. Девочка ходит по ночам не каждый раз, а только тогда, когда дочитает всю книгу до конца. Книга толстая, руки каменные, страницы каменные, глаза каменные – быстро читать и переворачивать каменные страницы не получается.

Однако, некоторым уфимцам удалось лицезреть. Они про это рассказывать не любят и парк обходят стороной. Мало ли что?

Отрезало

Эту историю, не менее странную и страшную, чем предыдущие, поведал мне непосредственный не то что свидетель, а участник. Мы с Толиком когда-то, в уже теперь далёком, детстве жили через двор друг от друга на улице Гоголя. Потом разъехались и не встречались пару-тройку десятков лет. И как-то неожиданно я на него наткнулся в буквальном смысле слова, случайно толкнул его в толпе. Остановились, поговорили и зашли в кафе. Толик категорически отказался от вина. А вот почему, я попробую пересказать.

Опуская подробности юности, начну с того, что Толик спился. Жена с ребёнком от него ушла и не хотела его видеть, да он и не порывался. Большую квартиру, доставшуюся ему от родителей, они разменяли. Толику досталась маленькая однушка, а потом он и её обменял на ещё меньшую комнатёнку, полученные деньги, конечно же, пропил. Связался с бомжами и ночевал то в подвалах, то на чердаках, летом же частенько спал под кустами в каком-нибудь парке. Чаще всего в парке Якутова, привычном ему с детства, да и то, что в то время там всё буйно заросло кустами и травой, делало это место удобным и более или менее безопасным. Бывало, раздобудет Толик нераспечатанную бутылку пива, приставит её к какому-нибудь выступающему гипсовому члену скульптуры, что стояли по аллеям, хлопнет ладонью, и пьёт из горла. Или попадётся бутылка со щербинкой, такую не сдашь, так с досады мог и расколотить её о чей-нибудь каменный торс.

Однажды он вот так устроился на ночь в кустах, вдоль дорожки, что идёт вокруг озера. Раскупорил украденный на рынке пузырёк одеколона, выпил и тяжко отключился.

Посреди ночи он очнулся от непонятного шума и близкого хриплого хора. От страха Толик лежал и не шевелился. Неожиданно хор начал складываться в слова «Толик, не пей! Не пей, Толик! О-о-О!». Фраза приобрела ритм и повторялась бесконечно. Каждый раз из этого «О-о-О» большая буква «О» отрывалась, увеличивалась до размера озера и исчезала в ночной вышине. Толик натянул куртку на голову, но это не помогло, слова и ритм впивались в уши. Тогда он приподнялся, чтобы посмотреть, что же происходит. А там, по растресканному асфальту ковыляли все скульптуры с центральной аллеи парка. Их тогда ещё не убрали, пионеры с отломанными руками, комсомольцы с разбитыми головами, ополовиненными книжками и барабанщики с барабанами без палочек. На выбоинах асфальта оставались белые кусочки гипса и цемента. «Допился, – подумал Толик, – белочка». Он вжался в землю и, дрожа, пролежал так до рассвета, пока этот шабаш не стих. Внутри всё пылало, нужно было как-то подлечиться. Он поднялся, скрипя всеми суставами, и пошёл проверять по урнам, не остались ли пропущенные коллегами бутылки. Нашёл три, набралось с полстакана пива. И в этот момент он посмотрел на асфальт. На нём были белые следы от гипса и цемента. Толик вспомнил ночь и ужасающее песнопение, и от осознания того, что это была не белочка, и ему не привиделись все эти гипсовые инвалиды, шагающие вокруг озера, у него подкосились ноги, и он рухнул на иву, едва не свалившись в воду. Отсидевшись, он доплёлся до центральной аллеи, там тоже были такие же следы. Толик побежал к себе в комнатёнку, заперся и неделю никуда не выходил.

Короче говоря, после этой ночи, Толик перестал пить. Отрезало. Он устроился в школу дворником, и так помогал как электрик, не зря же он закончил в своё время техникум. Через год ему даже дали полставки электрика, а ещё через два он стал завхозом.

Теперь Толик старается не заглядывать в парк Якутова, а когда бывает там, то, проходя мимо какой-нибудь скульптуры, он слышит вызывающий содрогание скрип: «Не пьёшь?» – «Не пью», – шепчет Толик и спешит дальше.