Желтый мир, красный мир. Часть одиннадцатая

– Где-то поблизости должна быть речка, – сказала Узел Счастья, и мы отправились на поиски этой речки. Искать долго не пришлось, и вскоре мы протягивали озябшие руки к веселому огню и слушали веселое журчание воды. Я достал из своего рюкзака плоскую бутылку дешевого коньяка и отхлебнул прямо из горлышка, а потом протянул бутылку девушке. Она медленно отхлебнула глоток и вытерла губы красивой рукой. "Хороший кадр для рекламы, – подумал я. – Сидит девушка на берегу реки, кругом горы, раннее утро, и она пьет коньяк... Нет, не так, сначала – берег, журчание реки, потом в кадре появляется конь и голос за кадром торжественно объявляет: «ЭТО – КОНЬ». Затем в кадре появляется косматый як, и голос говорит: «ЭТО – ЯК». Тут камера отползает назад, и зрители видят сидящую спиной к ним девушку. Голос говорит: «А ЭТО...», делает паузу, в это время камера проворачивается вокруг девушки, и зрители видят в руках у нее маленькую плоскую бутылку, из которой она делает изящный глоток, и тут голос говорит с радостным эмоциональным подъемом: «А ЭТО КОНЬЯК!» Камера меняет ракурс, она смотрит откуда-то немного сверху, захватывая и девушку, которая опять к зрителю спиной, и коня, и яка, которые мирно пасутся на берегу, и поднимающееся из-за гор Солнце. Тут по небу пролетает большая черная птица и превращается в птицу на этикетке, а задушевный голос за кадром говорит какую-нибудь заключительную чушь, вроде «Согреет и на чабанской стоянке, и в походе!».

Мы окрыли банку тушенки, разогрели ее и съели без хлеба.

– Сегодня постараемся найти машину до Четырех Озер, если не найдем, пойдем завтра пешком, может попутка попадется.

Мне вся эта экспедиция казалась слишком поспешной и даже безумной. Но, с другой стороны, Узел Счастья права, если не успеем сейчас – придется ждать до весны, а к этому времени Ким обязательно разыщет кого-нибудь из нас. Я знал, что при малейшей угрозе сразу соглашусь отдать ему эту чертову рукопись. Если же мы успеем отыскать пещеру первыми и сообщить о своей находке властям, то по закону нам причитается немалая сумма, а Ким предъявить претензий не сможет, рукопись я ему отдам без проблем, пусть будет у него "память о предках", он ведь так утверждал...

Машину мы так и не нашли и, переночевав в ужасной гостинице, где не было даже тараканов, не то что постояльцев, на следующее утро двинулись в путь пешком. Сияло жаркое солнце, и мы вмиг загорели. Не верилось, что еще недавно было так холодно. Я снимал с себя одежду слой за слоем, как шелуху с луковицы, и скоро остался в одной майке. Я шагал по дороге и пытался напевать какую-то песню, но вскоре бросил эту затею – из–за разреженного воздуха мне не хватало дыхания. Вскоре мы услышали шум мотора. Из-за поворота вывернул крытый армейский грузовик и, поднимая пыль, затормозил. Из кабины выпрыгнул парень в камуфляже. Мы подошли. Парень был явно пьян. Следом вылез мужчина постарше. В руке у него была бутылка водки и пластмассовый стаканчик. И парень, и мужчина были русскими, хотя, впрочем, нет. Парень напоминал армянина.

– Кто такие, куда путь держим?

Обращались они ко мне. Видно было, что появление русского на горной дороге их удивило. Я показал им свое институтское удостоверение и объяснил – археологи из Н., изучаем древние рунические надписи. Они оказались офицерами – один начальник заставы, другой – контрразведчик. Мы познакомились, выпили водки, а затем по их приглашению залезли в кузов. Он был весь загружен какими-то досками, поверх досок вповалку лежали солдаты. Наше появление вызвало у них самый живой интерес.

– Я тоже из Н.! – воскликнул лежавший вблизи меня паренек. Его очень обрадовало неожиданное появление земляка. – Капец тут скукотища! И бабы стремные, – начал было делиться он со мной наболевшим, но тут машина остановилась, пора было выходить. Я дал солдатику пачку сигарет и мы попрощались.

Тот, что постарше, начальник заставы, опять вылез из кабины с бутылкой и стаканчиком.

– По местным обычаям, – с шутливым торжеством сказал он, – мы должны отметить прохождение перевала, чтобы духи гор были к нам благосклонны.

Он нагнулся, поднял с земли камень и положил его на обо – большую кучу камней на обочине. Узел Счастья сделала также, также сделал и я.

– Смотрите, к границе близко не подходите, а то мало ли что! – напутствовал нас начальник заставы. Мы выпили водки и я уверил его, что к границе мы подходить не собираемся. Мы распрощались, и через минуту машина скрылась из виду, оставляя за собой клубы пыли.

– Ну, хоть немного проехали, все не пешком. – Сказала Узел Счастья. Она достала из кармана карту и показала мне.

– Сейчас мы здесь. Нам надо пройти еще километров 30, вот сюда. – Она ткнула тонким пальцем в густо-коричневое пятно, обозначавшее высочайшую в этих краях вершину – Серебряную Тайгу. Я знал уже, что никакой тайги там нет – только ледники и голые скалы. На их языке тайгой назывались просто высокие горы. Леса в этом районе вообще не было, только отдельные деревья по берегам мелких рек, в основном – могучие раскидистые лиственницы, да тополя со странной удлиненной листвой.

– Вот здесь мы можем срезать, если пройдем через монгольскую территорию. Не бойся, никто нас ловить не будет. Кому нужно охранять эту пустыню? Люди постоянно ходят через границу туда-сюда, угоняют друг у друга яков и коров.

– Переночуем здесь. – Сказала Узел Счастья.

Я с сомнением посмотрел на дом, маленькие косые окна которого, лишенные стекол, зияли чернотой.

– Зимой здесь живут, а все остальное время они стоят пустые, живут в юртах. Стекла вытаскивают и прячут, чтоб не украли, – пояснила Узел Счастья.

Мы вошли в незапертую дверь. В доме ничего не было, только голые замазанные глиной и забеленные стены. На полу валялся какой-то мусор. Я поднял валявшуюся под ногами черно-белую фотографию. Какие-то напряженно улыбающиеся люди в старомодной одежде, мужчины и женщины на улице большого чужого города – в другом мире, далеко-далеко отсюда. Я перевернул карточку и на другой стороне увидел выцветшую надпись «1965». Я положил карточку на узкий подоконник. Обрывок неизвестной мне жизни... Я подумал и, забрав карточку с подоконника, зачем-то сунул ее в карман.

Верхняя часть печки была снята, так что об обогреве можно было забыть. Мы сварили чай на сухом горючем, поели тушенки и конфет, потом я достал коньяк и мы выпили по глотку.

Я вышел наружу. Загон для овец представлял собой бревенчатый многоугольник с покрытой сухим навозом крышей. Я пригнулся и вошел внутрь. В загоне оказалось на удивление чисто и светло. Свет падал сверху, из отверстия в центре потолка. Потолок поддерживался деревянной колоннадой. Справа был маленький отдельный загончик. Я заглянул в него и понял, что это отделение для новорожденных ягнят. Пол загончика был устлан сухой травой. А ведь это и называется яслями, подумал я. Именно в такой вот загончик и положили новорожденного Христа. Вообще вся архитектура этого загона, колонны, чистота, безыскусная естественность и, особенно, падающий сверху свет, заставили меня почувствовать себя находящимся в какой-то древней церкви. Я сел на корточки, закурил сигарету и долго смотрел, как в лучах струящегося сверху света кружатся мелкие редкие снежинки. Прикуренная сигарета так и истлела у меня в пальцах – затягиваться здесь мне показалось как-то неудобно. Я встал, неловко перекрестился и, осторожно прикрыв дверь, вышел из чудесного загона.

Когда стемнело, мы достали спальник и забрались в него вдвоем. Скоро мы согрелись. Было абсолютно тихо, слышалось только наше дыхание, да еще какие-то неясные тихие звуки, издаваемые домом. Спать в заброшенном доме было жутковато. Я долго лежал с открытыми глазами и смотрел на яркую звезду, висевшую посреди окна в окружении россыпи более мелких звездочек. Эта звезда... Звезда смотрела на меня сурово и холодно, и я чувствовал себя под этим взглядом затерявшимся в бескрайней космической бездне ничтожеством. «Человек – это просто трубка с грязной пустотой внутри» – вспомнилась мне строчка из какой-то книги. Я пытался прогнать от себя этот неприятный образ, но ничего не получалось. Я захотел услышать чей-нибудь человеческий голос, мне казалось, что сам его звук способен будет опровергнуть эту страшную истину. Обнимавшая меня девушка уже уснула, говорить самому с собой мне не хотелось, поэтому истину эту опровергнуть было некому. «Человек – это просто трубка с грязной пустотой внутри» – сказал я вдруг вслух, а потом закрыл глаза.

Борис МЫШЛЯВЦЕВ

Продолжение следует…

Часть десятая

Часть девятая