Дом ноября. Часть двенадцатая

«Эх, провинция! Все тщится под Казанский собор в Питере подделаться, ан выходит-то карикатура одна!»

Теперь, вблизи, я заметил, что лицо Мишгана не бледное, а смуглое, как у цыгана. И еще меня поразили его ярко-синие, с голубоватым белком, несмотря на вырывающийся изо рта ужасный перегар, глаза.

– Кайф, Глюк, Змей, Шиз, Звероящер, – представились приятели Мишгана.

Честно говоря, я сразу их стал путать. На мой взгляд, выглядели они одинаково. С припухшими носами, в болячках и царапинах. Только, кажется, Змей был в очках.

Как принято у неформалов, наши знакомые, не смущаясь присутствием посторонних, начали с творчества.

– Я тут проект задумал, – начал Змей. – Мне нужен соло-гитарист.

Тот, что сидел напротив него, кажется, Глюк, такой с несколько безумным взглядом синих глаз, сказал:

– Ну, давай я буду соло-гитаристом.

Кайф вздохнул.

– А вы знаете, ведь Дракула помер...

– Вот те раз... Дракула? – округлил глаза Глюк. – Это который из двух?

– Да тот, Леонтьев.

Глюк сплюнул.

– Блин, пацаны, да лучше бы другой Дракула, подонок такой!

– Да, дерьмо живучее, – согласился Кайф.

– Поверить не могу, – не мог успокоиться Глюк. – Вот мировой парень был! Меня в тусовку привел.

– А как умер? – спросил Мишган.

– В Питере, говорят, с похмелья не дошел до магазина.

Кайф мечтательно вздохнул.

– Нет, он мировой парень был. Мне девушку свою уступил...

Глюк пожал плечами.

– Нет, я бы не принял такой подарок. Вот если бы бывшую или с которой расстаться собирался.

– Ну, наверное, собирался, – сознался Кайф, – раз потом она от меня ушла.

Мишган вдруг спросил товарища.

– А у тебя что за гитара, Кайф?

– Фендер с узким грифом. А я ищу классику шестиструнку.

Змей заметил:

– Это у Нурмана нужно спросить.

– Хочу нейлоновые струны поставить, – согласился Кайф. – Все пальцы ободрал.

Разговор опять коснулся прошлых и непонятных непосвященному дел.

– А Каркас человек слабохарактерный! – заявил Глюк. – Он стал Джиника покрывать. Да Джиник сволочь. Ну и заработал Каркас. А тот, сволочь, в ментовку заяву настрочил.

– А почему Каркас? – отважился полюбопытствовать я.

Неформалы ласково посмотрели на меня.

– Вот чудак человек. Потому что слушает музыку группы «Каркас».

* * *

Оказалось, что Пересвет для молодежи свой. Он называл неизвестные мне имена Мамлеева, Бутусова, Курехина, Летова и психолога Козлова. И наши гости одобрительно кивали.

Не обошлось без анекдотов.

– Как гот знакомится с девушкой? Читает табличку на надгробии!

– Моя бабушка – жесткий гот. У нее в трубе есть группа «умершие подруги». Там вместо телефонных номеров – номера могил на кладбище.

– Сидят в окопе хиппи, панк и гот. Старшина дает им гранату. Панк: «Давай, там же люди!» Хиппи: «Нет, там же люди!!» Гот: «Да ну их, людей этих…»

Пересвет выразил свое полнейшее согласие с готской моралью.

– Ничего не скажешь, измельчали людишки. Вот и думаешь, к чему были пять тысяч лет человеческой истории? Прав будет Господь, когда смахнет надоевшие фигуры с шахматного стола.

Скоро пошел такой птичий разговор, со строчками из песен, англоязычными именами, что у меня и без вина все смешалось в голове.

* * *

Чтобы не показаться чужим на празднике жизни (вино придало мне смелости), я рассказал готам о таинственно исчезнувшей Златовласке.

Мишган и его товарищи весело переглянулись, как будто речь шла об их старой знакомой.

– Так это вы С-с-светку в-в-видели! – произнес страшно заикающимся голосом Змей.

В голосе Киршовеева послышались ревнивые нотки.

– Что, она тоже одна из вас, готка?

Компания, за исключением Мишгана, расхохоталась.

– Ха-ха! Светка?!

Выдержав паузу, Мишган заметил:

– Зря ржете.

– А что? – спросил то ли Глюк, то ли Шиз.

– А то. Ты вот по жизни кем работаешь?

– Ты че, забыл? Где я, а где работа.

– Так, проехали. Ну вот ты, Кайф?

Кайф заморгал.

– Ну… в банке, надо же жить на что-то.

Мишган удовлетворенно хмыкнул.

– Видишь? Тебе приходится каждый вечер сбрасывать маску цивила, этот ненавистный костюм, белую рубашку. А Светке – не надо.

Мы с Пересветом были более чем заинтригованы и потребовали немедленных объяснений. Однако готы словно в рот воды набрали.

5

Я уж стал надеяться, что без треволнений мы доживем до рассвета.

Но в любой истории рано или поздно наступает перелом.

Думаю, все началось с обычной присказки Киршовеева, заключившего очередной анекдот из готской жизни.

– Скучно на этом свете, господа!

Мишган усмехнулся.

– Скучно? Ну это мы сейчас посмотрим!

Он что-то шепнул четырем приятелям, и те быстро удалились.

То, что произошло дальше, вновь ввергло меня в пучину бреда и леденящего кровь ужаса.

Сперва в глубине дома раздалась тихая музыка. Она даже была приятной и Пересвет, блаженно жмурясь, начал перебирать губами. Но вдруг болезненная гримаса исказила его лицо. В музыке явственно зазвучали нотки дисгармонии, хаоса и нарастающего безумия.

По знаку Мишгана дверь возле лестницы отворилась и тут же, не удержавшись на проржавевших петлях, рухнула на пол.

Четыре гота-неформала внесли обитый черным крепом гроб.

Я решил, что все дело в винных парах, давно заменивших воздух в заброшенном доме. Но ноги словно приросли к старым доскам.

Мишган кивнул, и гроб поставили рядом с Пересветом.

– Ну, что теперь скажешь?

Киршовеев, нехотя открыв один глаз, ухмыльнулся.

– Маловат для меня будет.

– С чего ты взял, что для тебя? – нахмурился Мишган, явно недовольный репликой Пересвета.

Поэт протянул руку за очередным стаканчиком вина.

– Налей-ка мне, брат.

Я подумал о гоголевской панночке. Но, присмотревшись внимательно, понял, что времена изменились и не в лучшую сторону. Смазливое личико девушки украшал приличный синяк, оба соска были проколоты, волосы между ног – подстрижены в виде полоски. И это, не считая пирсинга в пупке в виде черепа со скрещенными костями и татуировки на правой ноге, изображающей кусающего свой хвост дракона. В довершении к кощунственной картине скажу, что густо накрашенные ресницы девушки подрагивали, а грудь, юная и упругая, поднималась и опускалась.

Я решил, что Пересвет погиб навеки, и эта полночная Лилит, эта королева вампиров и суккубов, утащит его с собой в готский ад. Но тут сами небеса пришли на помощь моему другу.

Только он потянулся к раскрытому гробу, как серебряная цепочка выскочила из распахнутого ворота.

Киршовеев вздрогнул, осенил себя крестным знамением.

– Христос с нами!

Девица в гробу открыла глаза.

– Меня что, сегодня никто пороть не будет?

6

Я с трудом продрал глаза. Вокруг царила абсолютная темень.

Неужели, все это был сон?

Я стал шарить руками. Наткнулся на фонарик Пересвета. Занемевшие пальцы слушались с трудом, но мне все же удалось высечь кой-какой луч. Нескольких мазков хватило, чтобы понять: Киршовеев дрыхнет рядом, на этот раз, слава богу, лицом ко мне. Мы в холле, на первом этаже, гостей-неформалов след простыл. Но общий стол, вернее, его остатки с пустыми бутылками, пакетами и пепельницами из консервных банок, на месте.

Тут я вспомнил про голую девицу в гробе. Вот это уже наверняка приснилось. Не нарочно же для нас целый спектакль устроили. Или нет? Я обернулся к лестнице под дверью. Дверь, снесенная с петель, лежала на пыльном полу. Плавающий, словно в масле, не могущий зацепиться за мысль, мозг никак не мог отделить фантастику от реальности.

Наконец Пересвет заквохал, прочищая горло. Потом открыл глаза, привстал.

– Что там у нас по счету? Второе испытание?

Я попытался посмотреть время. Но вспомнил, что мой сотовый сдох еще на вечерней заре.

– Сколько сейчас? – спросил я, как мне показалось, довольно четко.

Киршовеев глянул на меня одним синим, с зеленоватым огоньком, глазом.

– Говоришь как Брежнев. Знаешь, какой год? 1982-ой. А впереди вечная советская власть. Вот такие мы с тобой старые.

И тут как будто хрустальное облако свежести нашло на меня. Мозг прекратил бессмысленное вращение и вновь, как корабль, вернувшийся в родную гавань после макабрического путешествия, со скрипом встал в черепные пазы.

Мне даже показалось, что бесконечная ноябрьская ночь сменилась сумерками.

Но напрасно я пропустил мимо ушей вопрос Пересвета.

Когда в соседнем помещении за снесенной с петель дверью послышался шум, я вначале подумал, что вернулись наши полуночные друзья-готы.

Но это был просто исполинский человек, с безумным лицом автомата.

* * *

Пришелец с минуту стоял, освещенный факелом. И я даже спросил себя: это человек или дьявол, явившийся за нашими душами?

И тут человек, расхохотавшись, ткнул факелом в деревянную балку. Отсыревшая, она не загорелась. Человек раскрыл черный рот. И я понял. Да, это не человек, а мерзкий кадавр, только что вылезший из сырой могилы. Вон и земля у него во рту! И из нее сыплются слизни.

В этот момент поэт встал во весь свой рост, расправил плечи и, сложив горлышки пустых бутылок крестом, двинулся навстречу поджигателю.

– Изыди, нечистыя! Проклятый кадавр! Пойдем, други, молитвою дух свой укрепя…

Я вскочил, главным образом для того, чтобы доказать себе, что полностью протрезвел и готов вложиться в святое дело изгнания Сатаны из нашего мира.

Но оказалось, что ноги еще не совсем слушаются. Зацепившись за доску, я растянулся во весь рост. Киршовеев, побалансировав, грохнулся следом.

Александр ИЛИКАЕВ

Продолжение следует…

Часть одинадцатая

Часть десятая