Солнечный концерт Александра Пушного
Все новости
ПРОЗА
7 Августа 2020, 13:45

Записки сновидца. Часть третья

13 февраля 2003Очень длинный и тягостный кошмар. Стержень действия: меня обвиняют в каких-то преступлениях, в чем-то крайне постыдном, чего я никогда не совершал, причем обвиняют самые близкие люди, которым я всецело доверяю. По ходу сновидения это повторяется несколько раз, в последовательности: сначала одно обвинение, через некоторое время другое. Например, будто бы звонит С. из Москвы. Обычный разговор, но в завершение следует: «Между прочим, мы все узнали по поводу той истории с холодильником…», и дальше что-то очень обидное, как если бы я совершил подлое мошенничество.

Происходят многочисленные события, которых я не понимаю, и меня постепенно охватывают тревога и стыд. Ведь если меня обвиняют, значит, я действительно что-то сделал. Одновременно возникает чувство заговора против меня: какие-то неизвестные силы хотят меня опоро­чить и уничтожить. Разговариваем с женой, я пытаюсь поделиться с ней своим страхом, но она вдруг спрашивает меня: «Почему ты думаешь, что во мне Его нет?» и начинает меняться на глазах. Чувство дикого ужаса: значит, Он уже здесь! Дальше длительный детектив, в ходе которого мне будто бы удается перед всеми оправдаться. Наконец, финальная сцена. Огромный зал с высокими потолками. Мы сидим за большим столом: я, мой друг и распорядитель. Чувство спокойствия. Мы должны сыграть в какую-то игру или решить что-то вроде шахматной задачи: правильно расставить на доске некие объекты. Последнее испытание честности, скорее для проформы. Я начинаю и посматриваю на распорядителя, который в течение всего сна был рядом со мной. Заурядный человек, техническая фигура… И вдруг я понимаю, что это и есть Он! Распорядитель мерзко улыбается и на глазах превращается в отвратительного старого негра. Его лицо изборождено морщинами и залито гноем, он дико, надтреснуто хохочет. Он – это я, я – это Он. Ужас, омерзение и стыд – теперь все доказано: я на самом деле гнусный предатель и мне нет никакого прощения.
18 июля 2003
Нахожусь в каком-то здании, похожем на учреждение. Мы с учителем идем по коридору и о чем-то беседуем. Внезапно он распахивает одну из боковых дверей и приглашает меня войти. За дверью (как бы кабинета) – улица крупного города: поток машин, рекламные щиты с иероглифами, высокие здания. «Вот и Токио, – говорит учитель. – Мы попали сюда днем, поэтому можно подняться на Фудзи. Впрочем, она довольно далеко». Я с интересом наблюдаю, как на перекрестке поворачивает троллейбус. Наверное, на нем можно подъехать к Фудзи. Между тем учитель продолжает: «Днем ты обретешь просветление… Если же ты выйдешь сюда ночью, то можно отправиться в путешествие за тайной». Последнее мне нравится больше, я с энтузиазмом думаю о захватывающем приключении. Решено: буду ждать ночи. Оказываюсь опять в здании, один, и ищу попутчика. Прохожу через какой-то бар с длинной полукруглой стойкой. За стойкой – немолодая, но приятной внешности негритянка. Гремит музыка, мигает иллюминация. Спешу дальше по коридорам. Навстречу идет девушка, накрашенная, ярко одетая. Пытаюсь познакомиться, чтобы она пошла со мной. Наконец, вроде бы идем вместе, но когда выходим в дверь, она куда-то исчезает. На улице действительно ночь, однако это явно не Токио. Старые облезлые здания в восточном стиле, старые автомобили. Это – Пекин, 1951 год. Меня зовут Артур Армстронг, я иду по полутемной улице без денег и документов и соображаю, что же мне делать. Приветливо светятся окна небольшого ресторанчика. Здесь собираются старые русские эмигранты, несколько из них стоят на крыльце. Я – англичанин, но решаю зайти. Внутри тот же самый бар, только обстановка гораздо проще, не современная. За стойкой мне улыбается как старому знакомому все та же негритянка. Чувство пронзительной ностальгии и узнавания. Это место меняется, оставаясь неизменным, время не властно над ним. Оглядываю зал. Кто-то (русский) читает стихи на публику, и я понимаю, что тоже должен выступить. Может быть, мне помогут найти тайну. А может быть, я уже ее нашел?
Изящный старинный особняк в викторианском стиле. Меня уже ждут – дверь открывает благообразный пожилой мужчина со шкиперской бородкой, явно бывший моряк. «Привет, Нэд, – бросаю я ему с порога, как доброму знакомому. – Как у вас тут дела?» «Совсем плохо, – сокрушенно отвечает он. – Старик уже отходит». Я взбегаю по лестнице на второй этаж, в тревожном волнении, даже не сняв начищенные до блеска кавалерийские сапоги. В небольшой полукруглой комнатке собрались три-четыре человека, на кровати сидит умирающий – полураздетый мужчина лет семидесяти пяти – и что-то бормочет, похоже, читает молитву. Смешанное чувство жалости и родственной теплоты, как будто увидел кого-то бесконечно близкого и дорогого. Видно, что старик был в свое время очень сильным, мужественным человеком. Мощный торс, мускулистые руки и сейчас производят впечатление – болезнь подломила его, но не высушила. Взгляд больного ясен, он светится теплотой и в то же время твердым сознанием своей участи. Замечаю, что рядом с ним по кровати ползает ребенок – совсем младенец – и в душу закрадывается опасение, как бы умирающий в судорогах его не придавил. Я уже делаю шаг к кровати, но на плечо мне опускается ласковая женская рука (сестры? жены?), и я слышу голос: «Не бойся, Артур… Все будет хорошо». В дверях появляется Нэд и смотрит на меня с надеждой. Пронзительное чувство нежности и благодарности всем, нота печали и понимания. Пространство вдруг распахивается навстречу, и я вижу огромное пшеничное поле – колосья золотятся в солнечном свете, стебли выше человеческого роста. Через поле течет маленькая речушка, к которой с разных сторон сходятся люди. Они пришли поклониться умирающему, отдать ему последний долг. Солнце стоит высоко, жаркий австралийский полдень вступил в свои права… И тут, подобно кульминации действия – глубокий общий вздох и ветер, как будто вздохнул сам мир, колеблющееся золото пшеницы, и бегущая прямо по речушке девочка-подросток, в закатанных до колен трико – брызги воды провожают ее точеную фигурку, медленно удаляющуюся в великую, обнимающую все тишину. Мир тонет в золотом свете, и я просыпаюсь.
16 февраля 2007
Вместо эпилога (не сон)
…Около полпервого ночи. Дорога между ВДНХ и Трамплином практически пустынна. Редкие машины проносятся мимо на скорости, ненадолго нарушая царящую тишину. В лесу горят фонари – там теперь горнолыжный комплекс, – их серебристый свет пробивается между деревьями, творит причудливую игру теней, завораживает и тревожит. Недавно прошел дождь, но тропинка вдоль трассы сравнительно суха. Иногда под ногами шуршат листья, напоминая что-то давно забытое – может быть, детство. Вокруг тихо и спокойно, сегодня ни ветерка.
Мир молчит. Это его обычное состояние, но сейчас в этом молчании присутствует нечто большее. Застывшие в невесомом сне ветви деревьев, уходящие во тьму корявые стволы… Поток света от фар проехавшей мимо «Нивы» выхватывает на секунду из небытия гирлянду золотых осенних листьев, как бы отстраненно парящих в воздухе, настолько тонкий ствол их дерева теряется в изломанных зыбких тенях. Потом – снова только дорога. Молчание. Низкое облачное небо. Лес.
Пристально, со вниманием вглядываюсь я в сердце Ночи, такое чужое и такое близкое, в его бездонную пустоту…
Владислав АБДУЛОВ
Часть вторая
Часть первая
Читайте нас: