Ты представь, я никогда не целовала твои смс. Я их воспринимала, как должное, как следствие, как исцеленная нога после прикосновения Христа. Чудо – причина, чудо – прикосновение, чудо было то, что я испытывала жажду общения. И набирала в этих символах, сама не ведая, – "любовь". Потом было понимание, что ты тоже меня интересуешь, и что я все же женщина.
Стала стремиться к красоте или просто получила достаточно энергии, чтобы расцвести алым тюльпаном – красным открытым платьем. Факт – я редкий тип красавицы: маленькие черные платья гасят мою гармонию, зато в длинном красном чувствую себя как дома – уютно и совершенно.
А потом я целое лето пережевывала мысли о тебе и сжевала все напряжение, определенно решив: «Дружба, только дружба, и ничего кроме дружбы».
И успокоилась, переведя свое состояние экстаза в фазу удовлетворения созерцанием и покоем.
"На свете счастья нет, но есть покой и воля". Моя воля была оставить все, как есть, без развития. Мы продолжали общаться, то есть я продолжала общаться, а ты перестал отвечать на мои смс. Просто они были уже без воздушных поцелуев. Ты очень-очень тонкий. Почувствовал. Какие тонкие существа мужчины, прям как собаки.
Значит, это было так важно для тебя. Может, ты мог меня полюбить?
Но я – волна, я – цунами. Я смывала все хрупкие здания, которые ты пытался построить, основания, которые ты пытался высказать на наших торопливых встречах. О, сколько времени бы мы не проводили вместе, я не давала тебе пространства высказать, выразить себя.
Когда ты появился – это был период большой боли, неделя после убийства дорогого существа. Мир рухнул, я попала внутрь трагедии, где были раздавлены все нормы морали и веры в людей. И чтобы не умереть окончательно, перестала быть... частицей. Временно быть не женщиной, а эманацией чистого разума.
Объяснить-то можно все. И даже с разных философских и социологических точек зрения...
Принять только нельзя, невозможно. И поэтому я пыталась быть максимально оторванной от себя самой, а с тобой так легко становиться волной.
А с тобой так легко становиться волной. И вообще не больно существовать. В виде чистого интеллекта можно препарировать любые вещи.
Время шло, ты был – ты прочно связался в моем сознании с отсутствием боли. Это стало счастьем. Это стало привычкой, встретив тебя, быть волною.
А "согласно корпускулярно-волновой теории быть одновременно частицей и волной..." черт не помню, я опять женщина, а не воплощение чистого разума.
Все-таки ты победил: "Не бывает таких умных женщин".
Знаешь, время шло, прошел год нашего знакомства, потом еще полгода напряженной дружбы. И вдруг я заметила, как на тебя девчонки смотрят, что дурочки эти не понимающие и 10 доли наших вдвоем бесед, вдруг стали ломиться в наше уединение.
И они немного вывели меня из состояния волны, не давая сосредоточиться на интеллектуальном оттачивании. Вынужденная поддерживать их убогий лепет, я выныривала из потока сознания, и у меня в голове появилось отстраненное обозрение ситуации и иронический комментарий: "Э, да, он же для них сексуально интересный объект". А потом, спустя некоторое время, поняла, что ты для всех женщин сексуально интересный объект. И я стала размышлять обо всех твоих рыжих красавицах, которых наблюдала рядом с тобой.
И открыла, что твои красавицы в отличие от этих дурочек раздражения у меня не вызывают никакого, потому что ассоциируются со мной. Я ведь тоже рыжая.
А ты, кстати, когда дурочки из коллектива стали не только за нами в курилку таскаться, но и за наш столик подсели, почувствовал мое раздражение, и что я перестала быть волной, и пригласил к себе домой. Я, как истинная «кавалерист-девица», внутри себя сказала «я к такому не привык» и спрятала руку за спину.
Ты обиделся, ты очень обиделся... на всех рыжих, ты даже нам изменил. Следующая твоя была брюнеткой, правда, не из наших доставучек, и на том спасибо. Но все равно, это был шок. Представь, я привыкла, что все твои, как я, даже глубже: что все твои женщины – это я.
Спустя некоторое время наоборот дошла до мысли, что я – все твои женщины.
Прикинь, и вдруг с тобой рядом не я, не рыжая. Ты изменил рыжим женщинам, ты изменил мне. Ужас.
Вот осознание этого ужаса – в твоей жизни есть другие женщины, и вообще есть у тебя другая жизнь, где меня нет, где нет места волне.
Волна рассыпалась на брызги и отступила, оставив меня обнаженной и безмысленной, но неожиданно исцеленной и очень чувственной.
Мне надо было закрыться, мне надо было одеться – я выбрала платье, с которым сольется сердце.
Я встретила тебя в нем. Но ты уже что-то решил давно, когда я не пошла к тебе в гости. Знаешь, я тогда первый раз застеснялась. Ты был такой элегантный мужчина, а я даже женщиной не была уже несколько лет. Так, абстрактный предмет, внутри которого идут мысленные процессы, и как хожу и в чем, и как выгляжу – мне было перпендикулярно. А оказалось параллельно, оказалось, что в смысле пары «мужчина и женщина» рядом с таким высоким красавцем и эстетом я боюсь выглядеть ниже плинтуса.
Я убежала, нырнула в первую газельку с твоим неоткрытым пивом, выпила его сама залпом. И начала меняться. А ты нашел себе прекрасную монголку.
Но процесс запустился, и я стала двигаться быстрее в сторону красного платья, которое ты совсем-совсем не оценил.
Ты посмотрел и сказал: "Не ожидал!" Ты потратил все ожидания за эти три года, осталась привычка общаться с неженщиной.
Мы поговорили о чувстве юмора у Фрейда. Соскользнули в привычную колею оттачивания интеллекта.
А я влюбилась, т.е. осознала что влюбилась, осознала, что это безнадежно, что ничего, кроме дружбы, нам с тобой не светит.
И усиленно взялась терраформировать свою внезапно обнаруженную дикую любовь, и в пылу борьбы с эротическим компонентом перестала целовать отправляемые тебе суперумные смс-ки, что по-прежнему продолжала писать (умище-то куда девать, и многолетняя привычка к тому же).
А ты перестал на них отвечать, а ведь раньше, когда только познакомились, отвечал даже в три часа ночи на мою философию и метафизику.
Что это было совпадение разумов или душа так тонко настроенная на меня?
И ты строил, и строил что-то важное для нас в этих отношениях. А я? Я сметала и сметала. Цунами разрушают даже вековые дома, где уж уцелеть бумажным фонарикам...
Но если фонарики были бумажные, они сгорели бы от чрезмерного огня, и пламя твое было неприметным (как у Сильвии Плат «от ничто до едва-едва»)
С тобой тепло, и неважно, что непонятно, почему тепло.
Спасибо, что вернул меня в мир женщин. О, эти женщины! Они вообще-то смс-ки целуют, предполагая сексуальный респект. И они целуют смс, получаемые от любимых.
А я никогда не целовала твои смс, потому что не предполагала когда-либо целовать твои губы. Я вообще еле сознавала, что у тебя есть губы – вслух говорил ты очень мало.
Зато смотрел в душу. И волна догоняла волну, ничто не разделяет людей без тела. И ничто не удерживает волну рядом с волной. Они теряются в океане бесследно. А тела оставляют следы, выходя из воды. Но и следы высыхают, иногда это сохраняет их навечно – чернильные следы моих слов, моих снов, моих мыслей.
Я думаю, что действительно быть телом не интересовало ни меня, ни тебя... до определенного момента. Я этот момент заблокировала в себе наглухо, а ты решил, что ко мне никогда не пробиться. И, может, правильно, что так случилось, ведь чтобы осознать изменения нужно гораздо больше времени, чем измениться.
Мне нужно адаптироваться, что я женщина, что могу быть... Что мне реально приятно быть женщиной, что мне не страшно быть женщиной, которая может полюбить. Я не боюсь в эту секунду той боли, с которой навсегда для меня связано «отдать душу любимому». Эта боль не ушла – я окружила свой личный Чернобыль саркофагом из прекрасного материала – твоего восхищенного удивления, что я такая есть!
Могу тебе присвоить звание почетного ликвидатора моей огромной трагедии и лучшего смс-собеседника на планете.
Сегодня два года, как ты мне первый раз ответил. Интересно, целовала ли я тогда свою первую смс, отправляя ее тебе? Как тогда сложился этот мой ритуал? Не помню.
Зато я сохранила всю нашу переписку. Даже беспоцелуйную, и безответную в последние полгода.
Она тоже дала мне ответ – о самой себе, чем я в сию минуту являюсь и к чему стремлюсь...