Путешествие из Эн. в Н., туда и обратно, или Небо в Цветочек

впрочем, кирпич у них действительно хорош. такой и показать не стыдно. полнотелый, длинный, сочный, яркий, даже клейменый красиво, как элитный римский раб для развлечений, выровненный по ранжиру, как имперский легион. это вам не какая то там хилая вспомогательная когорта, яиц не нюхавшая в растворе, не перпендулопипеды, плющенные жизнью из кривых кубиков, — это полновесные параллелепипедные легионерские ряды, готовые в любых обстоятельствах держать строй и вообще выдержать все что угодно, кроме штанов и запрета на алкоголь.

старой закалки кирпич, одним словом.

ИНЬ И ЯНЬ

тем временем чтения в разгаре, поэты в угаре. это последний день, надо успеть побрататься с теми кого еще не видел, успеть попрощаться с теми кого уже не увидишь, и туда и сюда, и возвратно-поступательно, и сбегать в соседний магазин и доуслышать особоценное.

надо допеть, допить, дослушать и дохлопать, надо доцеловаться и обменяться теплом, надо совместить поэторотические и стихородные органы, зачать и постскриптить, обменяться очередными книжками, идеями, энергией и медиахлорианами … причем последними желательно через юру.

у меня тоже есть важная задача. даже три. не потерять юру. отбить у мисурова заложников. успеть самому наесться до заката и добыть еды для птенца.

здесь, на стрелке, он марсианский седьмой.

без него тут никак. в принципе никак, даже если они сами этого еще не осознают. он здесь и реостат и муфельная печь, и кипятильник и инкубатор и поставщик элитных стихородных дрожжей. градус няшности и драйва всего этого фестивально-нерестящегося косяка держится на стабильном плато только за счет юриной самозабвенной самоотдачи. здесь и сейчас юра не просто блистательно повторяет на бис саратовский Дебют. он творит миф о Саратовском Фестивале и Людях Саратова.

я помогаю чем могу. не потому что я поэт или что мы команда, или во мне проснулся инстинкт (хотя он возможно проснулся), а потому, что мне по кайфу. в какой-то момент пришло осознание. здесь и сейчас мы создали нечто большее, чем просто двух саратовских панков на поэтическом фестивале в нижнем.

игра родилась еще на трассе. но взаимно проросли эти многомерное совпадение и различность до антагонизма, окрепли и проявились во всей наготе и безупречности своего плетения лишь под фиксативом иН-яН-ского утреннего дождя. Инь и Янь, трезвость и пьянь, белое и черное, мужское и женское, ласковое и лютое, юное и старое, умное и тупое, бритое налысо и длинноволосое, серьезное и смешливое, востребованное и неизвестное, любимое и безразличное, расчетливое и раздолбайское, все что есть, и все чего нет, отражающееся и возникающее друг в друге с зеркальной сменой акцента… все это мы переплели и перепутали в себе и друг в друге в единый змеящийся и непредсказуемый, шипящий искрами фейерверка и плюющийся откровениями и весельем клубок абсурда под апрельской луной.

соединили в совершенно неправильных и выверено нетипичных сочетаниях внутри себя и вовне, составляя и дополняя друг другом полноценную и неделимую пару-перформанс, немыслимый многомерный взаимозависимый пазл, живущий среди НН-ских по своим собственным правилам, с любой точки зрения всегда лишь частично видимый, словно сад камней (и немудрено, что один камень всегда невидим, коли он за пазухой; да только у нас за душой сейчас — ничего, кроме стихов и песен, мы открыты и прозрачны насквозь, сумей только рассмотреть!).

яркий и внемировой, надмировой, как и положено МИФУ..

мы — люди саратова, саратовская делегация, здесь и сейчас мы и есть саратов, а саратов это мы.

только так и не только так…

здесь и сейчас, на мгновение и навсегда.

мы представляем самый безумный и яркий поэтический город этой страны.

и самих себя, такими, какие мы есть.

такими, какими мы уже никогда не будем.

все реки текут.

…оставаться живыми, нерафинированными, отказавшимися отгрызать от себя неправильные куски на потеху публике, не понимающей, что такое река… отказывающимися нормализоваться и превращаться в приличных людей: пожилую женщину, молодого мужчину, дресскод, добротные стихи, с перцем и без гаек, предписанные обществом роли, облико(м)орале…

может это и не совсем так.

но этот перформанс, самосоздавшийся экспромтом, самозародившийся и явивший себя для НН, для стрелки, он сам по себе стрелка, слияние двух разных рек и потоков сознания здесь и сейчас. меня и его. дороги и нас. Саратова и НН. дебюта и стрелки. старой и новой жизни. он появился, просто чтобы быть. просто потому что не мог не появиться. и немного — чтобы быть показанным вам. явленным вам, раз уж вы вне нас на наших берегах…

смотрите. запоминайте. живые реки никогда не повторяются в этих мирах. что уж говорить о встрече в единой точке и времени множества миров, непредсказуемых в своем течении?

МУТАГЕН? МУТАБОР!

…и все бы хорошо, но с учетом дебюта юра уже слишком давно в измененном сознании. но он еще не умеет в ядерный синтез без этанолового катализатора. он пьёт десятые сутки подряд. а печень, она и у титанов не резиновая. и даже у полубогов не пи(ла)тек-с …ная.

древние греки больше всех знали про богов, полубогов, мераки и ядерный синтез в крови, так вот там боги прямо полубогам говорили — амриту водичкой то разбавляйте, разбавляйте. а то в людей превратитесь. ну и людям тоже советовали — винцо с водичкой. хотя бы пополам. а то, дескать, не в полубогов превратитесь на концентратэтаноловом пойле, очень даже не в богов. хотя людьми, конечно, быть перестанете.

они не ошиблись. и не умолчали лукаво.

были и будут те, кто способен пахтать океан. потенциальные боги. но ИХ словами не удержишь.

на то они и пре-боги.

и только от них зависит, кем они будут после.

…юра постепенно выгорает изнутри, раскаляется, выходя на новый уровень излучения. дух его, омытый этанолом, очистившийся от телесного и тварного, безапелляционно раскочегарившись, сияет великолепным эмоционально спектром полного истинного просветления

как бы не ушел в нирвану то…

протектором берцев ощущаю тячучую инфразвуковую морзяночную волну — на дальних окоёмах мира вымершие былоче единороги вдруг ощутили пламень в чреслах и, почуяв наконец в этом мире невинную душу, ради которой приличному единорогу можно и нужно скакать на край света, чтобы обтереть об неё, отдать ей свои грехи и спокойно умереть, начали размножаться, вытопатывая нечто словесно невыражуемое средствами азбуки Морзе. рано, рано пока вымирать, топотало единорожье племя, вымирать пока рано, есть, есть еще порох в невинных девицах юницах и физлицах.

=====================

И вот как вот его не любить, — вопросил песец КойнойЙокан, вальяжно покачивая толстенькой лапкой.

Да лехко!

Да лан, усмехается он.

Отворачиваюсь. я? влюбляюсь? да ты издеваешься надо мной, морда мохнатая. я не могу его любить, мне нельзя его любить, это просто во мне проснулся гребаный лучник на вершине башни, бдящий вовне, это труба прозвенела осаду, это я взрыцарнул по привычке, взял на себя роль начальника охраны в нашем пути… нелепо, да, но ведь именно поэтому я и не сплю и выпасаю его, грешного и пресвятого. это не любовь, не свисти тут мне, соловей штучный. это паранойя, да, я параноик и бдю от страху. я не могу его любить, да за что его вообще любить?… за что?

Сейчас, сейчас, оживляется песец, мусоля огрызок карандаша и протягивая его мне вместе с толстенной тетрадью. Значит, так, записывай…

=======================

фильтры пали, шлюзы распахнуты, предохранители спеклись, трансформаторы спаслись бегством. от этой сверхновой жестким ионизирующим потоком идет счастье, безусловное, безбашенное и беззлобное веселье, заставляющее поэтов входить с ним в резонанс, отзываться на его энергию и ритм.

его нельзя не любить в ответ. и я, песец мне свидетель, при всей моей циничности, давным-давно поймал смертельную дозу.

Опубликовано в авторской редакции

Продолжение следует…

Часть пятнадцатая

Часть четырнадцатая