Уфимские девчонки. Часть седьмая

Бабские коллективы, наверное, бывают разные, а у нас классический. Настоящий серпентарий. Редакция – это Гульнур, которую муж достал своими загулами, Альфия – у которой ипотека, мать алкоголичка и любовник-актер, и смазливая студентка Анечка, приехавшая из Дюртюлей покорять Уфу.

Наш серпентарий любит в обед собираться в общем кабинете на чаепитие. Отказаться от этого ритуала сложно. Нельзя отделяться от коллектива.

К нам в редакцию каждый божий день заходит полненькая, большого роста Маша, у которой на голове химка, делающая ее голову огромной и несуразной. Громкая Маша плюхается на стул и выкладывает на стол пряники. Пряники уже давно засохли, и ими можно забивать гвозди, но она почему-то все время таскает их с собой. Сама она их не ест. Зачем? Ведь Альфия приносит домашнюю выпечку, а Маша любит мучное.

– Машка, какая ты миленькая с этими кудряшками, – ласково говорит Альфия. Сама Альфия – женщина сорока лет – выглядит на все пятьдесят. Она, как и я, ненавидит свою работу, но ипотека куда важнее самореализации.

Маша рассказывает, что муж купил билеты в Турцию и подарил кольцо на годовщину свадьбы.

– Какие же вы молодцы, – улыбается узкоглазая Гульнур (ее муж может подарить ей в лучшем случае астру с городской клумбы, ведь он все деньги тратит на неузкоглазых блондинок).

– А ремонт уже начали делать? – вопрошает Альфия с наигранным интересом.

– А мы уже сделали, – отвечает Маша. – Мой бригаду нанял и сделали вот.

Анечка глупо, заливисто смеется: «Маша, как хорошо, а я вот в общаге с тремя девками живу, спать не дают, стервы…»

Я утыкаюсь в свое кофе – горькое, без сахара. Кофе без молока и сахара – честный напиток. Ничего лишнего – горечь и темнота.

Маша щебечет и поглощает домашнюю выпечку Альфии. У нее и вправду все так замечательно, что даже верится с трудом. Бывает ли так? Но Маше нравится говорить о своих победах, о своем распрекрасном муже-волшебнике.

– Ну, за работу, – восклицает Гульнур и со звоном ставит чашку на стол, этот звон как сигнал для Маши – уходи.

– А пряники вам оставить, девчонки? – интересуется Маша.

– Нет, ты что, забери, – отвечает Гульнур, садясь за компьютер.

Маша встает, отряхивает с платья крошки и удаляется. Какая же она беззаботная, чем-то напоминает корову. Как-то раз я гостила в деревне и, прогуливаясь по берегу речки увидела, что туда свалилась корова. Вся деревня бросилась ее спасать. Она лежала на спине и хлопала глазами. Кажется, если Маша упадет в речку, она вот точно так же будет лежать и хлопать глазами. А потом придет ее муж-волшебник и вытащит ее оттуда под дикие аплодисменты нашей редакции.

Гульнур Машу воспринимает по-другому, не как священное индийское животное.

– Тупая овца, все пирожки съела, хоть бы раз что-то на стол принесла нормальное, нет, тащит свои пряники деревянные, – фыркает она, как только дверь благополучно закрывается. – И на какие шиши только квартиры покупают? Ну чем вот я хуже а, Альфия? Почему у меня не получается? Мой каждый выходные по клубам… И ведь уйти я не могу, дочка еще маленькая.

– Да врет она все, – подключается Альфия, – им родители помогают… У нее муж кто? Строитель. Строитель простой. Вообще не понимаю, как со строителем можно жить, без образования... Вот мой – творческий человек, талантливый. Знаете как мне с ним интересно?

Мы все знаем, что живет талантливый человек на деньги Альфии, и что его творческие проекты почему-то никогда не выстреливают, и в театре ему не дают хороших ролей, и... При ссорах с ней он, входя в образ, вопит: «Я живу здесь, в квартире с твой матерью-алкоголичкой, только потому, что пока еще не нашел свою настоящую музу!» Альфия считает, что сама является его музой, и отказываться от такого счастья не хочет.

Анечка молчит. У нее пока нет парня, да и кроме стерв-соседок в общаге никаких проблем у нее тоже нет. Она знает, как и где нужно вовремя улыбнуться, пококетничать. Ее и сюда взяли только потому, что она понравилась директору. Толку от нее никакого.

Это мы сидим тут от звонка до звонка – то есть с девяти до шести. А у нее ненормированный рабочий день – ведь она студентка. Правда, зарплата у нее такая же, как у остальных. А еще, на фоне цветущей и вертлявой Анечки, я – угрюмая, задавленная бытовыми проблемами стареющая женщина двадцати шести лет. И за это я терпеть не могу Анечку. Впрочем, я могла бы ей простить молодость, если бы не одно «но». Ее должность выше моей, но она ни черта не делает. Я сижу в своей комнатушке и одна составляю план будущего журнала, сама провожу интервью, пишу статьи. Анечка должна все это делать со мной в команде. Однако все, что я вижу, это открытые на компьютере соцсети и верчение перед зеркалом. Ее интересуют престиж, красивые люди, дорогие дома, богатые парни. И, наверное, она в силу юного возраста полагает, что меня в мои двадцать шесть лет могут интересовать только медицинские аппараты, про которые я пишу в журнал.

Еще вначале, когда я пришла на работу (меня, видимо, взяли на должность, чтобы помочь Анечке больше времени тратить на соцсети и верчение перед зеркалом), я с дуру поведала ей о своем будущем проекте – журнале для детей.

Анечка, недолго думая, пересказала идею проекта своей подруге. Они тут же составили бизнес-план и теперь ждут сентября – их отцы вернутся с вахты и отвалят дочкам деньги на выпуск журнала.

Я сижу в комнатушке, расшифровываю интервью и ненавижу Анечку. Есть в ней что-то бесцеремонное. Я представляю, как Анечка, если понадобится, с легкостью зарежет и общиплет курицу или без сожаления саданет крота по голове лопатой, если он придет к ним в дюртюлинский огород. Она все время повторяет фразу: «Наглость – второе счастье…» Только почему-то пословицу эту она говорит о других. А впрочем, Анечка и есть тот самый крот, который забрался в мой офисный огород и отжевал у меня мечту – проект журнала. И я думаю: смогу ли и я садануть этого наглого крота лопатой?

* * *

Герпетолог – нахожу я в Интернете – это специалист по рептилиям…

–У тебя тут ошибки, будь внимательней… – забегает ко мне в комнатушку Анечка. Она с какой-то радости решила прочесть мой написанный материал.

Я поднимаю на нее глаза.

– Ты мне лучше скажи, когда ты работать начнешь? – взрываюсь я. – Нечего мои статьи читать, для этого корректор есть!

Альфия и Гульнур таращатся. Кажется, шоу начинается. Пора звать герпетолога.

– Девочки не ссорьтесь! – кидаются они к нам, а сами, конечно, ждут продолжения.

На крик прибегает Маша.

– Вы чего орете? – восторгается она.

– Послушай, девочка, ты уже два месяца пялишься в соцсети, не пора ли тебе и честь знать? – гневно выкрикиваю я.

Анечка плачет.

– А я думала ты нормальная, – всхлипывает она, надувая губки.

* * *

Иду разговаривать с директором. Хватит терпеть и делать вид, что все в порядке. Я захожу в огромный кабинет с картинами во всю стену. И угрюмо плюхаюсь на стул. Начальник у нас – человек хороший.

– Виктор Николаевич, у меня предложение… Давайте я одна буду делать журнал, ведь Анна только создает видимость. Уже третий номер я делаю в одиночку.

Реакцию директора трудно назвать предсказуемой. Он хохочет, так что стены трясутся, а мне не по себе. Не очень-то хочется сейчас лишиться работы…

– Да знаю я, как она работает, давай ей дадим срок, – отвечает он…

Он вызывает ее в кабинет.

– Анечка, еще одно замечание от миссис Ларкиной – и ты уволена.

В такой атмосфере теперь трудно дышать одним воздухом. И все время хочется курить. Вот мы с Альфией и Гульнур бегаем на перекур, Анечка не курит, поэтому у меня есть чудесная возможность рассказать коллегам обо всем, чем раньше делилась со мной Анечка. Это такие небольшие секретики о том, что она думает об Альфие (что у той дурной мужик-актер и что Альфия любит выпить после работы) и о Гульнур (и как с ней такой неухоженной муж живет?). И я выдаю эти секретики, выдыхая никотиновый дым под возмущенные возгласы теток, которые еще в обед обмывали косточки Маше из соседнего отдела… Мы все вдруг заражаемся серпентариумным вирусом – теперь мы команда, а Анечка – наш враг.

С тех пор мы подмигиваем, переглядываемся, покашливаем и вместе раздражаемся на Анечку. Нам теперь кажется, что Анечка во всем не права, что при ней нельзя больше ничего обсуждать, и даже когда Маша уходит, мы молчим…

Анечка ищет работу, и вот в этом мы ее подбадриваем… И вот она приходит с тортиком – нашла работу. «Наконец-то ты научишься трудиться», – радуюсь я за нее.

* * *

В наш офис иногда врывается симпатичная девушка с каре. Она, жестикулируя, достаточно громко просит нас сказать, где нужные ей журналы. Недавно она вышла из декрета, это все, что я о ней знаю.

– Опять эта сумасшедшая… мы ей что, слуги, журналы выдавать? – возмущается Альфия.

– И не говори, – сооружая хвостик на голове, отвечает Гульнур.

– А это вообще кто? – спрашиваю я (хоть одно симпатичное лицо на весь коридор).

– Ну сотрудница – Олька Королева, – ковыряясь в носу, отвечает Альфия, – у нее тут муж работал, в прошлом году попал в катастрофу и умер, она с тех пор с ума сошла.

Когда Ольга пришла к нам в следующий раз и попросила журналы, я пошла в коридор вместе с ней.

– Вот тут свежие, тут старые, давай я тебе помогу.

Мы вместе донесли кипу журналов до ее кабинета, а потом пошли курить.

Мы встречались в курилке каждый день, и она рассказывала о сынишке. А однажды рассказала и о муже… О том, как они ездили в Турцию, как он в тайне от нее купил поездку на яхте, и о том, что жизнь теперь кончена…

Я слушала и ничего не отвечала. Только кивала головой. И что я могла ей ответить.

Я все чаще ходила в курилку и не хотела возвращаться в редакцию. Мне казалось, что я следующая на очереди, теперь Альфия, Гульнур и Маша обсуждали меня и нашу дружбу с Олей.

Я стою возле двери и подслушиваю:

– Ну вот теперь и наша Ларкина нашла себе сумасшедшую подружку… И чего это она все время молчит? – спрашивала Альфия.

– Да сказать нечего, видимо, дома у нее по ходу не ладится, я слышала, она мужу говорила…

И тут вошла я.

P.S.: писать заявление об увольнении – иногда истинное удовольствие…