Как новый человек

Шуршание-шептание древесных крон… Они покачиваются в сторону друг друга, словно передают весточки. Юра услышал их и едва успел запечатлеть мгновение. Старый парк, сонный по утрам и суетливо-наполненный людом в вечернее время, неспокоен. Вот-вот снова загремит музыка в ближайшем летнем кафе, где уже рокочут взволнованные голоса любителей потанцевать и попеть.

Они прошли мимо заведения: впереди – коляска, рядом – жена. Дочка возится в коляске – дрыгает попеременно то одной, то другой ножкой, будто пытается встать. Нетерпеливо срывает панамку и задирает голову, высматривая родителей. Жена со смиренно-строгим лицом нахлобучивает шапочку обратно на голову расшалившегося чада…

Внезапно все съеживается, как осенний лист. Музыка немеет. И парковый пейзаж, точно краски размазались по холсту, весь расплывается, становится жалким. Юра кричит, Юра озирается: и ребенок, и супруга куда-то исчезли. Остался только он. Только один...

– А ну вставай немедленно! – Раздался чей-то вопль. Кто это?

– Вставай, говорю! – Ира продолжает трясти брата за плечо. Тот просыпается и смотрит в недоумении, еще не понимая, что сон, а что действительность. – Объясни мне, что ты здесь делаешь? А? Что с тобой стряслось вообще?!

Юра недоверчиво смотрит на сестру: откуда она здесь?.. На его лице медленно возникает опасливо-виноватое выражение. Так смотрит собака, получив удар от хозяина.

– Что с твоим лицом? – Продолжала тем временем Ира.

– Подрался…

– Подрался он! Хоть понимаешь, как я перепугалась?! Приезжаю, дверь нараспашку! И ты! Лежишь тут! В ванной! Непонятно, живой ли вообще!

Словно ощутив подкатывающий приступ истерики, Ира переводит дух, успокаивается. Страдальчески смотрит еще раз на Юру: ноги закинуты вверх, точно по стеночке (и как вообще можно уснуть в таком положении, да еще и так крепко? Вырубился?), голова покоится на противоположной стороне ванной, штаны почему-то сползли… Юра смотрит совершенно по-детски. Он так давно не виделся с сестрой…

– Сможешь сам встать?

– Да.

2

Барсук сладко-вальяжно потянулся, когда Юра осоловело «выполз» в зал. Кот тоже только продрал глаза и хотел есть. Юра, недолго думая, подхватил зверюгу на руки. Полосатый зеленоглазик не успел и мявкнуть. Картину вдвоем они представляли забавную: здоровый мужик с солидным животиком, заросшими жесткой щетиной пухленькими щечками и мелкий гладкошерстый кот-подросток.

Барсук котенком жил в цехе, где трудился Юра. Боролся с косоглазиком-братиком в пыли улицы, устраивал догонялки, чем досаждал цеховым рабочим, которые едва не наступали на проказников. Мать Барсука, Гайка, живущая здесь же, относилась к подрастающим сыновьям с суровой заботой обычной кошки: «вымыла» котят ко сну – и довольно. Когда полосатики немного подросли, Юра присмотрелся к ним, да и забрал Барсука домой. Он любил котов.

– Ба-а-а-р-р-сук… – Протянул Юра, трепля животное за ухом. Кот успокаивал. Как будто теплой своей тушкой давал надежду на второй шанс.

– Она больше не хочет жить со мной. – Пожаловался Юра, обращаясь не то к коту, не то к сестре, которая завозилась тут же, рассовывая в холодильник купленные продукты. Ира не смотрела на него, но прислушалась. Голос Юры звучал тускло. Так говорят, когда уверены: «финита», дальше ничего не будет.

– Ты же вот только недавно ездил куда-то с семьей… я думала – все нормально! – Заметила Ира.

– Свозил, ага! А потом все – опять не нужен стал.

Он тяжело плюхнулся в жалобно пискнувшее кресло, расставил ноги в стороны. Кота при этом не выпустил, хотя тот явно прикидывал как бы смыться. Потянулся к столику за сигаретами…

– Эй, не вздумай курить! Слышишь?! – Рассердилась Ира. Она терпеть не могла этой привычки – смолить дома.

Юра не ответил. Он продолжал гладить кота. Сигарету, впрочем, отложил.

– Каждый раз одно и то же: Юра почини кран, Юра помоги с переездом, Юра отвези туда… А потом – Юра, иди-ка ты на фиг!

– А, что, отказать не можешь?

– Не могу! Все, что делаю – для Саши… – Сашей звали его дочь. – И потом, уж лучше я там буду возиться, чем какой-нибудь урод. У моей дочери не будет отчима. Я так решил.

Ира присела рядом. Заглянула коротко в его глаза и поспешно отвернулась в сторону грязного окна. «Мы так давно не общались, Юра. А я могу говорить с тобой только сейчас, когда ты полупьяный...» – Юре казалось, что именно это крутится у нее на языке. Сестра всегда так поступала – жалела его только когда он выпивал...

– Послушай, но ведь Вероника, твоя жена, она тоже живой человек. Рано или поздно встретит мужчину, влюбится снова…

– Знать ничего не хочу. Если встретит – заберу дочь. – Он разозлился в один миг, будто уже готов к действию. Лицо, еще недавно по-детски обиженное, вдруг стало неприятным. Зная, что такая перемена не к добру, Ира быстро сменила тему:

– Ладно. Может, образуется еще как-нибудь все…

3

Юра рос без отца. Точнее, у него был отчим. Любил его сильно. Сыном называл. Но стоило родиться Юриной сестре, вся любовь странным образом исчезла. Человек, бывший некогда веселым, щедрым, полным сил и каких-то внутренних надежд, внезапно запил. Что-то случилось с ним. Только он не говорил никому что. Отчим не мог больше дать любви. Ни Юре, ни дочери.

Никогда не заметишь, как вполне обыкновенный с виду, порядочный человек однажды трансформируется в некое агрессивное существо. Отчим просто осел на продавленном диване в углу зала, принимал ежедневно разных «друзей», сквернословил в пространство, отпускал пошлые шуточки чужим женам, да пускал дым… Мама Юры и Иры, как юркая ящерица, научилась убегать прежде, чем ее заметят: вставала рано утром, чтобы спрятаться на работе.

Юра взял с мамы пример – тоже скрывался, только в гараже. Ковырялся в стареньком мотоцикле «Урал»: мечтал, как уедет на нем подальше от «больной» своей семьи. Он был счастлив за работой – ничего интереснее на свете нет, чем механизмы, проводки, инструменты...

Юношу любили девушки. Да так, что однажды одна ушла от его лучшего друга – к нему. Впрочем, долгой связи ни с кем не получалось: все подростковые и далее юношеские любови оказывались запальчивыми, инстинктивными и мимолетными, как сезон кошачьей любви.

Ира, еще совсем салага, часто прибегала к гаражам. Путалась под ногами. Приставала к его друзьям с просьбами поиграть с ней. Лезла обниматься с девушками и подолгу не отпускала – столько в них доброты к ребенку: они относились к нему с умилением будущих мам и не прогоняли.

…Юра тяжело вздохнул, вспомнив сестренку двадцатилетней давности… Смешная была, не то что теперь – холодная, как чужая совсем.

Многое он подзабыл. Не общался с сестрой почти, как выросла – своя семья появилась, работать пришлось вдвое больше. А тогда, в самом расцвете гаражной юности раздражался на нее, орал, бывало, обзывая «эгоисткой», когда не могли поделить последнюю мясную кость. Иной раз дразнил девчонку заикой за вечные страхи перед чужими людьми… А то бывало завернет ее в ватное одеяло так туго, что ни рукой, ни ногой не пошевелить! И смотрит, как корчится гигантским червяком на кровати и ревет в голос.

В моменты «перемирия» вместе корпели над магнитофонами, которые он чинил за деньги. Ирка наблюдала, как брат разбирает механизм; он и сам не знал, зачем сидит рядом, ведь не понимает в этом ничего! Только позже, повзрослев, понял, что нравилось просто рядом с ним, Юрой, быть и «помогать».

4

Как любил Юра мечтать! Грезился ему побег из дома, а потом – большое и красивое путешествие, с приключениями, из которых он бы ловко выходил победителем. Став чуть старше, накопив денег, он просто сложил инструменты, кое-какие вещи и ушел из дома. Юра долго жил в семье друга, скрывшись в маленьком городишке по соседству с родным… Подрабатывал там же – одна женщина обеспечила его работой – вместе занимались евроремонтом. Она же заменила ему мать, по которой он скучал… Приключение перетекло в прозаичное бытие, но повзрослевшего Юру все устраивало. Он говорил с людьми только по делу. Душу если открывал, то лишь едва-едва, ровно настолько, чтобы другой человек мог довериться ему самому. Он словно неосознанно берег каждый сантиметр души для кого-то особенного.

Вторая мечта пришла к нему ближе к тридцати – он представлял, как построит свой дом и будет жить, создавать семью… Семья случилась. Невестка не понравилась матери – «больно она у тебя белоручка и вообще вся такая… голубых кровей как будто!». Юра не придавал тому значения. Мать же бесилась. Доставала невестку все время (а жили у мамы). В конце концов Вероника не выдержала и ушла из Юриного дома. Вероника устала: когда-то муж казался ей прекрасным человеком, сильным, умным, с «трагической судьбой» (а Юра много рассказывал ей о своем детстве) и она вышла за него, надежного и несчастного… А позже все чаще стала подмечать – у них совсем никаких точек соприкосновения. Скучала Вероника подобно чеховской Маше, которая однажды разочаровалась в браке.

Жена Юры окончила университет, стремилась получить хорошую работу. Вместе с тем очень хотелось ей побольше «выходов в свет», куда угодно: в кино, на концерты, на выставки всякие интересные… Выбирались изредка лишь в гости – Юра все возился на работе, почти дома не бывал. И сам не заметил, как распалась связь…

5

– Барсук! Лоток к хвосту привяжу! Ты зачем опять нашкодил, а?! – Юра тряс животное и тыкал носом в пол. Кот кукожился в ужасе, весь превратился в напряжение. – Иди отсюда! Кыш! – Он отбросил Барсука. Ира снова куда-то подевалась. Юра вышел на балкон с сигаретой. Стоял в задумчивости. Барсук с опаской, принюхиваясь к свежему воздуху, вышел за ним. Какое-то время Юра наблюдал за котом… Он чувствовал себя, словно провинился перед кем-то и теперь наказан.

«Опять какая-то жесть в голову лезет…» – Буркнул мужчина и, подхватив под пузо, котика, вернулся в квартиру. Трехкомнатная хрущевка молчала. Казалось, даже холодильник все больше безмолвствует, изредка лишь фырча. А когда-то расползался из кухни запах еды… а еще дудухали по полу маленькие ножки дочки… и мама жила здесь, в зале… смотрела постоянно телевизор и много готовила…

Сейчас он стоял на пороге кухоньки – и тут и там бутылки, пара бокалов, грязные тарелки в раковине… гнилостный запах ударил в нос как кулаком: что-то тухло в ведре. Юра не стал убираться – все еще мотало с хмеля. Он только опустился на кривоногий табурет, сам не зная, чего хочет.

Ира придет вечером и разгребет здесь все, матерясь сквозь зубы и приговаривая, что ничем не заслужила такую жизнь… Он точно знал. Все равно…

– Барсук, – вдруг снова заговорил вслух Юра и сам себе удивился – «надо же, с котом говорю!» – я хочу все изменить. Продать квартиру, уехать… И семью хочу. Другую. Чтоб заново все. И чтоб никто о ней не знал. С мамой не буду знакомить. И вообще все начну, как новый человек!

Кот лениво гладил языком переднюю лапу. Юра осоловело смотрел на него, хотел что-то сказать еще, но неожиданно Барсук вспрыгнул к нему на колени, взглянул прямо в лицо и, раскрывши широко, точно в зевке, пасть, произнес:

– Все будет. Покорми меняу-у-у.

Послышался скрип старой входной двери: видимо, вернулась сестра.

– Ира, Ира, – запинаясь, цепляя плечом шкаф, выбежал к ней в коридор, голос дрожал. – Бар… Барсук разговаривает!

– Ты совсем рехнулся? – Выпучила глаза девушка.

– Нет. Правду говорю! Спроси у него что-нибудь!

Ира вдруг погрустнела и тихо произнесла:

– Юра…

Она посмотрела на него как-то странно:

– Юра, кот не говорит. И меня на самом деле здесь нет.

Он молчал. Силуэт сестры быстро истаял в воздухе.

Родители и сестра давно жили отдельно. С тех пор, как он завел семью…