Мое ТМУ. Часть десятая

Но надо сказать, что по деловым качествам он вполне соответствовал должностям, которые занимал. О его капитанских достоинствах я знаю со слов Славки Дмитриева, старшины нашей группы в училище. Он прежде плавал с Аносовым матросом на "Пскове" и кое-чего рассказывал о нем. А что он был хорошим начальником училища, знаю лично, как бывший его курсант. Я ещё вернусь к Аносову, а сейчас расскажу немного о пароходах типа "Либерти" или "Либертосах", как их называли моряки. Они заслуживают того, чтобы о них помнили.

Заранее предупреждаю, что, так как пути российского, тогда ещё советского, торгового флота и мои личные разошлись ещё в 1960 году и в памяти моей сохранились лишь осколки моих тогдашних, и так-то не слишком обширных знаний об истории нашего флота, я допускаю, что в рассказ мой могут вкрасться некоторые неточности.

Американские суда типа "Либерти" (Свобода), я думаю, названы по наименованию головного парохода этой серии, как принято на всех флотах. Это были пароходы общим водоизмещением более 14 тысяч тонн (грузоподъёмность около 9000), суда по тем временам, для нашего флота, очень солидные.

Строили их для перехода через Атлантику или Тихий океан с ленд-лизовским грузом для Англии и СССР. Причём, рассчитаны они были именно на один переход. Ничего лишнего не было. Комфорт для экипажа – минимальный. Клепали их американосы за два–три месяца и в годы войны построили сотни.

Караваны из десятков "Либерти" почти сплошным мостом перекрывали Атлантику от Восточного побережья США до Англии. Они были вожделенной целью как для подводников гросс-адмирала Денница, так и для асов Геринга. "Волчьи стаи" немецких подлодок подкарауливали их на всем переходе. Охотились за ними и бомбардировщики Люфтваффе. Много "Либертосов" лежит на дне Атлантического и Северного Ледовитого океанов, Норвежского, Баренцева и Белого морей, но большая часть добиралась до цели, возвращалась в Штаты и снова шла через Атлантику.

Кстати, говорили, что когда знаменитая капитан Щетинина с командой прибыла в Штаты в те годы получать судно, американцы были так потрясены явлением женщины-капитана дальнего плавания, что лично ей подарили один из "Либертосов". В память о когда-то знаменитом французском социалисте, у нас его обозвали "Жаном Жоресом" и он честно послужил советскому торговому флоту более двадцати лет. Хоть в виде парохода от этого Жореса была какая-то конкретная польза.

Надо отдать им должное, "Либерти" внесли свой вклад в победу антигитлеровской коалиции. После войны пара десятков "Либертосов" оказались в Союзе. Их слегка обустроили, поставили новое навигационное оборудование. И они, построенные на один переход, плавали у нас до середины 70-х годов. Одним из них и был Аносовский "Псков". Моряки называли его по прозвищу, которое носят псковичи – "Скобарь".

Поменяв "Псков" на ТМУ, Аносов вместе с училищем получил в придачу и пятую роту – головную боль. Рота явно выпадала из учебно-воспитательного процесса. Ребята формально окончили училище, им уже присвоили офицерские звания, так что карами со стороны военно-морского цикла их было не испугать, визы у них (кому повезло) были открыты. Все они считали себя "сорокотами" (так на флоте называли немолодых людей), хотя было им в среднем лет по двадцать-двадцать два. Правда, некоторые были уже женаты. Училищная муштра была им совершенно ни к чему, что они откровенно и демонстрировали.

Руководство училища, не без оснований, опасалось тлетворного влияния роты на остальной здоровый курсантский коллектив. Пятую роту держали особняком и с нами, остальными курсантами, она почти не пересекалась. Я думаю, они негласно заключили с Аносовым джентльменское соглашение: вы нас не трогайте, а мы не будем мешать вам в проведении ваших воспитательных, или как они там у вас называются, процессов. Командиром роты к ним поставили Утёнка. Наверное, по склочности характера, он поначалу пытался перед ними хорохориться, но думаю, ему быстро указали, где его место.

Пятая рота успешно проштудировала курс вожделенных дизельных наук, сдала по ним госэкзамен, и перед уходом из училища устроила традиционный в ТМУ ротный вечер. Такой вечер обычно включал в себя концерт ротной самодеятельности и то, что сейчас это называется "дискотекой", а тогда просто танцами. Концерт был шикарным. Детали не остались в памяти, но своё восхищение им я помню до сих пор.

Начинался концерт с песни в исполнении всей роты, пели ее на мотив популярного тогда советского шлягера "Мишка, Мишка, где твоя улыбка...":

Пятый год живём мы пятой ротой,

Куплетов было много, в них рассказывалось о долголетней многотрудной жизни роты в ТМУ. Заглядывая в ближайшее будущее – прощание с родным училищем, они высказывали опасение:

Как бы с нами вдруг не пошутили,

Шапки не оставив нам с тобой.

И так далее в том же духе. Было много ещё блестяще придуманных и исполненных номеров. Мне кажется, Аносов вздохнул с облегчением, когда Мишкин, Тришкин и иже с ними, получив, наконец, дипломы механиков-универсалов, перед Новым годом разъехались по местам распределений. Вопреки их опасениям, им даже шинели оставили.

А Утёнок с лета 1958 года стал командовать нашей первой ротой, что, кстати, очень способствовало сплочению роты – в неприятии Утёнка.

– Маликов, на форменной одежде разрешается носить правительственные награды, комсомольский значок и значки спортивных разрядов. Остальное, тем более броши, носить запрещено. Снять немедленно эту гадость!

Потом добавил:

– Я знаю, что вы ненавидите меня, но уважайте хотя бы мой мундир.

На что Толик ответил ему на грани фола:

– А вы повесьте его на вешалку, я буду его там очень даже уважать.

Как ни странно, Утёнок никак не отреагировал на очевидное хамство. То ли стушевался, чувствуя отпор, то ли, зная хорошее отношение к Толику Аносова, не стал связываться. Может быть, Утёнок и прослужил бы в ТМУ долгие годы, как некоторые офицеры, но подвела его излишняя ретивость при исполнении служебных обязанностей и неодолимое стремление сделать гадость ближнему, если к таковым можно отнести курсантов его роты.

Короче говоря, достал он всех. К сожалению, при этом пострадал один неплохой парень.

31 декабря 1959 года нас, имеющих родственников в Таллине, уволили до 24:00 первого января 1960 года, а, вернувшись из увольнения, мы услышали волнующую весть: сегодня днём один из ребят-второкурсников русской группы, не помню его фамилию, видимо, не совсем ещё придя в себя после встречи Нового года, позвонил в дверь квартиры Утёнка. Когда тот открыл, парень врезал ему по морде. Завязалась драка, в которой перепало обоим.

Второго января парня отчислили из училища и сдали в военкомат, он пошёл тянуть матросскую лямку на флот. А Утёнок предстал перед ротой с фиолетовым фингалом под левым глазом, на который мы взирали с нескрываемым злорадством.

Правда, Утёнок перед строем выпячивал грудь колесом и говорил:

– Думаете, меня били? Я бил.

Но участь его была решена. Через несколько дней он ушёл в отпуск и больше мы его не видели. Говорили, что он был переведён в одно из училищ в Одессу. Но такие, как Утёнок, просто так не уходят. Вскоре выяснилось, что в последний день своего пребывания в ТМУ, он понаписал в "Карточки взысканий и поощрений" ребятам, на которых имел зуб, взыскания, которые им не объявлялись.

Так Утёнок сделал нам ручкой на прощанье. Честно говоря, мне, индивидуально, Утёнок гадостей не делал, только в составе роты. Но терпеть его дружно не могли все, в том числе и из солидарности с теми, кому он особенно досаждал.

Не знаю, жив ли он сейчас. Но не нахожу в душе тёплых слов, чтобы помянуть его. Грустно, когда человек оставляет по себе такую память.

Нашей ротой снова стал командовать, теперь уже майор, Кулларанд. Он нас и довёл до выпуска.