Записки генерал-майора Ивана Васильевича Чернова. Часть седьмая

При вступлении в город, полк входил не в раз; больные лошади одного полка заменялись здоровыми другого и далее из казачьей артиллерии, где лошади были казенные.

Генерал Эссен жил в казенном губернаторском доме на берегу Урала, около Преображенского собора, в котором помещался покойный император Александр 1-й. На этом доме была прибита доска с надписью золотыми буквами о сем событии, которую я сам читал. Полагаю, что это было во второй половине 30-х годов, когда я уже умел читать и когда мне позволяли уходить с товарищами так далеко.

Дом этот был сломан и построен новый для житья генерал-губернаторов в 1840 г., а с 1885 г., занят казенною палатою.

Эссен жил в Оренбурге одиноким и давал в торжественные дни обеды, на которые приглашались выдающиеся по своему служебному значению лица. На обеды его в простые дни приглашались ежедневно назначавшиеся к нему ординарцами офицеры, что соблюдалось и при его преемниках, но при Перовском этого не было, и самые офицеры не наряжались.

По рассказам Эссен не пользовался особым уважением в Петербурге и влияние его не было заметно. Награды по его представлениям давались редко; у военных шло повышение в установленном порядке. В Оренбургском казачьем войске число штаб-офицеров дошло до двух человек, присутствующих в войсковой канцелярии, а командирами непременного полка для того, чтобы представление Эссена было в благоприятном смысле разрешено, собирались складочные деньги и посылались в Петербург через известное лицо.

Образованных офицеров и чиновников было мало; в число первых входили светски-воспитанные люди, занимавшие места адъютантов, но делом не занимавшиеся; письмоводство лежало на военных писарях и казачьих урядниках, вытребованных для письменных занятий из войска под наблюдением дежурного штаб-офицера и начальника штаба, да и на этих должностях были не всегда соответствующие своему назначению лица, как напр. генерал Мистров, долгое время служивший бригадным командиром и живший в казачьей станице, по тогдашнему крепости; дежурный штаб-офицер майор Матерн, которого устранил от должности генерал Перовский, приказавший ему написать у себя в кабинете экстренную бумагу, составить которую он не мог.

Не лучше чиновники были и в губернаторской канцелярии; за исключением правителя и секретаря прочие все малограмотные и не всегда трезвые, о чем можно судить по следующему. Несколько человек этих господ, порядочно подвыпив в трактире, вздумали итти гурьбой на вечерки забавляться с собравшимися там девками, но хозяин, зная их, не пустил, ворота запер запором. Дом был недалеко от крепостного вала, на котором стояло артиллерийское орудие. Толпа чиновников столкнула его на низ, прикатила к дому и, двигая взад и вперед, ударяла в ворота, которые не выдержали и упали, – толпа вошла в дом к общему ужасу бывших там женщин.

Доложено было Эссену о буйстве его чиновников. Он потребовал всех к себе. Идя к губернатору, некоторые говорили, что верно всех накажут палками, а один татарин сказал, что 100 палок для него ничего, лишь бы больше не пришлось получить. Это мне говорил бывший в числе участников титулярный советник Василий Николаевич Астафьев, умерший в конце 50-х гг.

Этот же Астафьев говорил мне, что служа в канцелярии губернатора по пограничному отделению, вверенному военному офицеру Герману, пришел к нему по делу, и тот, требуя от него какую-то бумагу и не получая, пошел за саблею, стоявшею несколько дальше, грозя изрубить Астафьева. Этот же тотчас выбежал на двор, который был обширен. Герман за ним вдогонку с обнаженною саблею. Бегая достаточно, Герман устал и споткнулся. Пользуясь этим благоприятным случаем, Астафьев вбежал в комнату, дверь запер на крючек и спросил лакея, куда положил его барин принесенную им утром бумагу. Тот нашел ее и подал. Астафьев, отперев дверь, отдал бумагу Герману, а тот сказал: «Счастлив, что не попался: изрубил бы тебя саблею!».

Конечно, у Эссена были способные и достойные помощники, которым вручались важные дела; таков был инженерный штаб-офицер Генс, который обратил на себя внимание и при этом губернаторе получил место председателя Оренбургской пограничной комиссии, на каком месте был дотоле Оренбургский комендант, генерал, вовсе не подготовленный к такому назначению.

В крае по наружности было спокойно, но возмущения в степи не прекращались; туда часто высылались военные отряды казаков, башкир и частию пехотные солдаты. Под давлением силы все укладывалось мирно до времени. Внутри же губернии, особенно с Башкирии, разбои и грабежи происходили преимущественно в лесистых местах и по большим дорогам, о чем мною было сказано выше. Такова картина Оренбургского края в 20-х гг.

Гражданские власти не действовали, даже высшие лица не гнушались взятками.

Мне говорил чиновник Шипковский, что бывший земский исправник князь Давлеткильдеев (из татар), по отрешении от должности, в торжественный день в губернском городе Уфе нанял толпу пьяных мужиков с ломами и повел к дому губернатора Дебу, намереваясь разломать в доме фундамент. На вопрос полицеймейстера, что он делает, ответил, что желает выломать фундамент, который сделан на его деньги, данные во взятку губернатору.

Тот же исправник, служа в Стерлитамакском уезде, открыто всем говорил, что тот плохой исправник, который не соберет в год 12 пудов серебра.

От военного губернатора ему было предписано избрать на общем собрании башкир уезда кантонного начальника. Конечно, в желающих не было недостатка.

Выбирали трех лиц: Ибрагимова, Каинова и Акчулпанова.

Давлеткильдеев, не обижая никого, поровну взял с каждого по 3 тысячи рублей, каждого уверял и обещал, а бывшие при нем земские чины выпили 12 ведер одной французской водки в пунше. Кончив свое дело, исправник сказал кандидатам, чтобы ехали в Оренбург, так как дело в руках губернатора Эссена и его чиновников. Утвержден был Ибрагимов, а у остальных деньги пропали. Давлеткильдеев сказал, что плохо хлопотали и потому не успели, а на самом деле избрание решалось числом шаров, чего простаки не понимали.

Кроме всего изложенного, в соседней Пермской губернии грабежи и разбои были от каторжных и беглых из Сибири, скрывавшихся в горных заводах, соседственных с Оренбургскою губерниею, в которых все заводсское наеление и самые владельцы были раскольники.

Военный губернатор Эссен имел Высочайшее повеление обозреть эти заводы и когда он приехал на пермские частные заводы, владельцы и управляющие их затруднявшиеся скрыть каторжных, спускали их живыми в доменные печи. Выходил один металл, а от людей исчезали всякие признаки.

Перед 12-м годом заводчик Демидов, живя за границей и зная о намерениях Наполеона, который при удаче желал уничтожить крепостное право, продал свои Киштымские заводы с несколькими тысячами крестьян и 700 т. десятин земли купцу раскольнику Расторгуеву за 500 т. руб. асс. и последний сделался владельцем громадного имения и теперь находящегося в руках его потомства.

Генерал Эссен держался нового направления и Александровских начал, с подкладкою Павловских требований. Был довольно строг, желал поднять военную часть на современное состояние. Башкиры и все казаки носили простую одежду, формы не существовало. Эссен старался ввести ее. Требование его в отношении форменной одежды было особенно строго к Оренбургскому войску. Жившие в форштадте казаки считались на действительной службе, получали казенное довольствие, а офицеры жалованье в мизерном размере: хорунжий 17 р., сотник 22 р., есаул 28 р. в год на нынешние деньги.

Эссен обязывал офицеров и по своим делам ходить в форме, и в этом отношении требование доходило до комичного. Один офицер купил тушу баранины и нес покупку сам. Встретился ему Эссен. Нужно отдать ему честь. Офицер стал во фронт, одною рукою держал под козырек, а другою – рядом поставленную тушу баранины, которая как будто тоже отдает генералу честь. После этого случая требование формы несколько убавилось.

Во время Эссена из войск Оренбургского края составился отдельный Оренбургский корпус, и он носил звание корпусного командира. Ежедневно к нему посылались ординарцы от пехоты и от казаков конные офицеры, урядник или унтер-офицер и два рядовых; с конными Эссен выезжал, когда ехал куда верхом.

При нем были сформированы два конных полка из тептярей и конно-артиллерийская казачья бригада, в коих командиры и большая часть офицеров были местные помещики или регулярные офицеры.

На правах командира бригады тептярскими полками командовал чиновник особых поручений, полковник Щеглов; он же был начальником летней кордонной стражи из Оренбургских казаков, башкир и ставропольских калмык.

Командиры частей имели большие доходы от фуража и обмундирования нижних чинов, а Щеглов или распускал за деньги в дома башкир до срока, или часть их пребывала в городе, а показывалась на Бердянско-Куралинской линии, где полагалось казенное содержание; последнее выдавалось действительно стоявшим там в небольшом количестве, а на остальных деньги оставались в кармане Щеглова.

В летнее время лица эти вели широкую жизнь на Маячной горе в лагере, куда часто приезжал Эссен со свитой. Песни, музыка, вино лилось рекою, ужины были великолепные. В особенности уменьем пожить и угостить отличались командир 1-го тептярского полка полковник Окунев и полковник Щеглов. У обоих служил мой отец и часто вспоминал былое: о Щеглове всегда говорил, что для него был он отец, а для других хуже собаки: наказывал башкир бесчеловечно; если они усматривали издалека, что идет Щеглов в лагерь, то руки просто опускались, ибо редкий оставался не наказанным. При таких условиях, очевидно, не было недостатка в желающих заплатить 25 или 50 р., хорошо не помню, и уйти домой. Деньги брались открыто, в лагере на устройство летних бараков; конечно, часть попадала по назначению, но львиная доля оставалась в кармане у полковника.

О таких злоупотреблениях были доносы в Петербург. Приезжал в Оренбург флигель-адъютант Игнатьев, впоследствии Петербургский генерал-губернатор, но дела оставались в прежнем виде до назначения Эссена на должность Петербургского военного губернатора.

Источники: https://rusneb.ru/catalog/000202_000006_151106%7CA48CED11-5A01-4C72-B237-0E0B8D79EE06/, https://memuarist.com/ru/members/1126.htm

Продолжение следует…

Часть шестая

Часть пятая