Литераторы из уфимского рода Зубовых. Часть четвертая

Чрез несколько времени я увидал, что двери передней в зал растворились лакеями с большой суетливостью, и в зал входит коренастый господин, а за ним старик в поношенном фраке, на левой стороне которого была генеральская звезда. Хозяин встретил коренастого господина с величайшей предупредительностью, а старик генерал едва им замечен. Я спросил Жуковского, что это за лицо? Жуковский громко мне отвечал так: «Разве ты не узнал того, кто у твоего дяди Аничкова учил твоего брата Николая за 5 р. В месяц, а за ним идет бывший губернатор Наврозов, у которого он был на кухне писарем».

Я отказался от виста с бывшим учителем моего брата и сел за игру с несчастным бывшим губернатором, который предложил игру в такую цену, чтобы достало выигрыша только на уплату за карты. После узнал я о всех потерях и по службе, и по имению Наврозова, которого пригласил к себе на житье бывший его писец, и назначил ему ежегодный пенсий в 2 т.р. ассигнациями. Не личные достоинства, которые имеют право и из крестьянского сословия достигать своими заслугами до высших государственных чинов, вознесли и в богатство и в чины Б-ского и мноих ему подобных, а кабаки, от которых разорились наши кормильцы-пахари и будут разоряться, от которых сотни тысяч преждевременно умерли, сотни тысяч присуждены в Сибирь. Больно видеть, что от такого промысла возвышаются Б-ские. Прочитайте «Семейство Холмских» [нравоучительный роман Дмитрия Бегичева, популярный в 1830–1840-х гг.] и ознакомьтесь с ремеслом Б-ких, Рюминых, Устиновых, Тулиных, Артыганьевых и прочей аристократии из кабака, вы с омерзением будете следить за из приобретениями и с болию увидите, что те, на кого вы смотрите, как на хищных зверей, пока ещё они только простые целовальники в кабаке, явятся пред вами чрез короткое время хотя и смешными по своим кабацким движениям, но богатыми барами и на вас смотрят со спесью.

Без дела – нельзя было, по привычке к делу, оставаться в Уфе. Я предложил товарищу моему Ивану Васильевичу Жуковскому, который был одним из первых лиц в Уфе, товарищество для закупки ржаной муки с поставкой в Нижний Новгород и даже Рыбинск, глядя, где будет предстоять более выгод. На съезде у Жуковского, новые знакомцы мои вошли по подписке в товарищество со мной для заготовления, по моему усмотрению, хлеба на сплав, куда будет признано мной выгодным. Председатель казенной палаты –кий подписал ассигнациями 25 т.р., Жуковский 25 т.р., и я 25 т.р., а исправляющий должность оренбургского губернатора, вице-губернатор Григорьев объявил, что он и рад не отстать от своих товарищей но у него и 2 т.р. нет. Впрочем, прибавил добряк, обратясь ко мне, – я буду вам помогать моим местом и все-таки подписываюсь на 2 т.р.

Правила заготовления хлеба, – сплав на своих судах, были мной предварительно до составления нашего торгового общества написаны, оставалось только получить с товарищей часть денег и отправиться в хлебные места громадной Оренбургской губернии. Скажу коротко, что товарищество наше рушилось, кроме –каго ни у кого не было и десятой доли тех денег, которые я видел на подписи.

В г. Стерлитамаке, где брат мой Егор был судьей и куда я переехал к нему для приведения в исполнение моих торговых оборотов, объяснилось, что все мною составленное товарищество введет меня в одни денежные потери, а потому и начались мои торговые дела с одним моим родственником, подполковником Капитоном Косьмичем Тимашевым, хотя тоже не денежным, но уже искусившимся в хлебных закупках для казны. Заготовление мной ржи с перемолом на нанятых мельницах, началось по разным деревням, разбросанным по степям Оренбургской губернии.

____________

Примечание

Капитон Кузьмич Тимашев (1816–1857). Отставной подполковник, в 1821–1824 годах предводитель дворянства Уфимского и Стерлитамакского уездов. В Уфе дом Тимашева располагался в приходе Спасской церкви, а огромная загородная усадьба с парком, и деревянным домом в несколько этажей и дворовой прислугой почти в 100 человек, находилась в районе современного поселка Тимашево.

Сотни верст переезжал я из деревни в деревню, записывал мордву, чуваш поименно в реестр, выдавал почти все деньги вперед, договорясь в цене и в поставке по зимнему пути к назначенным срокам. Спутником моим был числившийся в уездном суде канцелярским служителем Монетов, бойкий, сметливый, честный и всему простонародию известный по своим небольшим торговым оборотам, а еще более по постоялому его двору в Стерлитамаке. Монетов бойко говорил по-татарски, понимал мордву, чуваш и своим языкознанием вводил меня в сделки с тем народом, которому на слово можно было поверить в исполнении обязательств. Три лета и три зимы я искрестил несколько уездов моей родины, ознакомился с нравами разнородного населения Оренбургской губернии.

Не буду описывать ни чуваш, ни мордвы, ни башкир, словом, всех видов народного склада, – все это уже давно многими описано, но сознаюсь, что русский мужичек в сделках везде опаснее нерусского человека. Не буду рассматривать, почему чувашанин, мордвин, мещеряк честнее на деле татарина, башкирца, почему русак-раскольник вернее в своем слове русака-православного; этот вопрос разрешается историей каждого народа и самой его верой, а для разъяснения нравов от таких ссылок требуется и много знания, и много бумаги.

В Стерлитамаке с моим товарищем Тимашевым мы выстроили две барки, каждую на 2.500 кулей, и две купили заводских, в которые погрузили по 2 т. кулей и с этим караваном поплыли вниз по реке Белой в устье Камы для сдачи в казну 6 т. кулей, проданных нами поверенному г-на Бенардаки купцу Иконникову, с получением всех денег вперед. Г-н Бенардаки снял поставку всего хлеба с казанских пристаней в 1840 году в казну, и мы с Тимашевым от продажи наших 6 т. кулей в 9 п. куль, имели ввиду получить барыша более 40 т.р. ассигнациями, так было удачно наше заготовление муки и продажа нашего хлеба, но сплав избавил нас от столь огромного барыша.

Я устроил себе в каюте большой барки помещение, запасся книгами и отправился вниз по Белой для наблюдения за сплавом и ознакомления с береговыми местностями Оренбургской губернии.

Отвал, по нагрузке хлеба в Стерлитамакском затоне, где строились две наши барки, показал уже нам, что и то и другое на наших барках устроено неладно, но, исправив кой-как и то и другое, поплыл я между извилистых берегов реки Белой, которая в весеннее время несется, как быстрый ручей. Беспрестанные проносы грозили нам втянуть барки в себя и посадить их на мель, карши, то есть свалившиеся деревья и пни, угрожали разбить бока барок, но, исправляя беспрестанно и то и другое, все-таки плыл я до того места, где, наконец, ту барку, на которой я хозяйничал, втянуло в пронос, и я встал на мель. Шум, шум, суета, бестолковщина показали мне, что не сняться нам с мели, при беспрестанной убыли воды, которая обыкновенно до города Уфы наполняется от снегов с начала весны, а еще более от спуска заводских громадных прудов в верховьях реки Белой. Здесь испытал я все муки судохозяев, у которых, при неудачном сплаве, вся бурлацкая рабочая сила выходит из повиновения и наконец разбегается, если судохозяин имел неосторожность значительную часть денег выдать бурлацкому сброду вперед.

Мимо севшей на мель моей барки летели легкие заводские барочки с грузом железа, мой кормчий говорил мне, что если мы в течении 3-х дней не снимемся с мели, тогда затон останется без воды и будет сух, как берег; теперь прошел последний заводской караван, пруды запрут, и Белая сделается в брод река. И точно, на третий день, барка сидела на острове, бурлаки разошлись, мне с большим трудом пришлось нанять за 10 и более верст рабочих для выгрузки на берег кулевой муки, а кончив эту хлопотливую и убыточную работу, отправился я по болотам, береговым лесом в телеге, где в одну лошадь, где парой, как случалось нанять, и протаскавшись по проселочным дорогам более 200 верст, наконец притащился в Уфу.

Не буду описывать всех наших предположений о исполнении нашего обязательства в сдаче поверенному г. Бенардаки Иконникову проданного нами хлеба; кончилось все тем, что недостаток купили, хлеб сдали и барыша, за всеми потерями, нам осталось только 6 тыс. р. ассигнациями. Сдачу хлеба производил Тимашев, как делец в сделках с казенными комиссионерами, я же остался в Стерлитамаке для хлопот с севшей баркой на мели около медно-плавильного завода Ив. Вас. П. [Ивана Васильевича Пашкова].

Когда Тимашев возвратился с устья Камы, то передал мне мою часть барыша, и мы снова принялись за хлебную работу, но уже для Оренбургского казачьего полка, а не в казну, куда поставка хлеба на 1842 год была взята не г-м Бенардаки. Не буду описывать и этой работы, столь же хлопотливой, при передаче ротным командирам права закупки для их эскадронов муки ими самими, сколько я при сдаче им купленного нами небольшого количества хлеба; зло у нас везде и во фраке, и в мундирах, и в придворной ливрее, следовательно, зло это приходится удовлетворять по требованию их высокопревосходительств, их превосходительств, их высокородий, высокоблагородий и их благородий, иначе явный убыток для того, кто будет настаивать на честной сделке.

Расскажу про Уфимское губернское присутствие.

Гражданский губернатор Гижицкий был переведен на ту же должность в Симбирскую губернию, а вместо его поступил иркутский вице-губернатор Талызин, бывший некогда на Кавказе адъютантом при Алексее Петровиче Ермолове и товарищем председателя Уфимской казенной палаты –каго, тоже служившего на Кавказе, кажется по гражданской части.

________________

Примечание

Талызин Иван Дмитриевич, действительный статский советник, гражданский губернатор в 1840–1844 гг.

Янина СВИЦЕ

Продолжение следует…

Часть третья

Часть вторая