Потомки не забудут их вовеки

Подвиг Девятаева

Стоял февраль холодный и суровый.

Колол лицо шершавый жёсткий снег.

И ветер выл над аэродромом,

Где Хенкель тихо набирал разбег.

Настал уж год победный – сорок пятый,

И для Германии за все её дела

Был близок справедливый час расплаты,

Но здесь покуда власть её была.

Как будто символ этой власти чёрной,

Колючей проволоки тянулася стена.

И ждали люди в полосатой форме,

Придет ли в жизни к ним ещё весна.

На Остров Дьявола людей свозили тыщи

Аэродром секретный обслужить.

Для тайны сохранения фашистской

Никто не должен был остаться жить.

Их голодом морили постоянно

И изводили каторжным трудом.

Над ними издевались беспощадно.

Собаками травили, жгли огнём.

Свой близкий крах тоскливо сознавая,

Эсесовцы зверели с каждым днём.

На пленных зло трусливо вымещая,

Забыть старались, что их ждёт потом.

От страха их спасала лишь химера.

На фюрера надежда в них жила.

И бюст его маячил с постамента,

Взирая на ракеты ФАУ-2.

Но сел дежурный с перепугу в лужу

И Гитлер бронзовый разинул рот,

Когда весьма неловко, неуклюже

Поднялся в небо новый самолёт.

Пронёсся он туда-обратно трижды,

Чтоб от земли колёса оторвать.

А из кабины будто крик был слышен:

«Летим, братва, летим, едрёна мать!»

Опомнившись от паники не скоро,

Погоню объявили впопыхах,

Но Хенкель-111 сверхновый

Уже бесследно скрылся в облаках.

Когда в Берлин звонили, слёзно каясь,

Где Геринг гром и молнии метал,

Советский лётчик Миша Девятаев

На нашу землю самолёт сажал.

Детя борьбы и подвигов эпохи,

Из сталинских отважных соколов,

Орлом свободным он вспарил высоко,

Оставив в дураках своих врагов.

Сев за штурвал машины незнакомой,

Не зная точно, как ей управлять,

Он укротил крылатого дракона,

Чтоб цепи рабства на себе порвать.

И девять с ним отчаянных героев,

Которым смерть казалась не страшна,

Призрев опасность, вырвались на волю,

Где их ждала победная весна.

Ни голода жестокие мученья,

Ни пытки, что могли бы удивить

И бешеных зверей, ни унижения –

Ничто их воли не могло сломить.

Потомки не забудут их вовеки,

В легендах этот подвиг сохраня,

Смеясь над мифом о сверхчеловеке,

Которым Гитлер возомнил себя.

Введя в заслугу подлости и зверства,

Решив, что честь и совесть – это вздор,

Что гуманизму на земле не место,

Он потерпел фиаско и позор.

Матросов, Губайдуллин и Гастейло,

Муса Джалиль и Карбошев во льду

И эти десять беглецов из плена

В лицо смеялись будто бы ему.

Народа силу, мужество отвагу

Побег героев дерзкий доказал.

И алый флаг, что взвился над Рейхстагом,

И их святую кровь в себя впитал.

 

Вечер педагога

Сумрачный холодный зимний вечер.

Серо, тускло за моим окном.

Засветивши осторожно свечи,

Я склоняюсь молча за столом.

От чего-то сумрачно в квартире.

От чего-то грустно на душе.

Ничего не изменилось в мире

В этот день, что прожит мной уже.

День прошёл в нервозных передрягах,

В сутолоке призрачных забот.

Как обычно, грубы были парни,

Что курили около ворот.

Как обычно, завуч был сердитым

И меня занудно распекал,

А по радио какой-то диктор

О несчастьях в мире извещал.

Я опять доказывал упорно,

Что добро для нас всего важней.

А ребята так зевали сонно,

Равнодушны к лекции моей!

Возле школы вновь случилась драка.

Парень парня за пустяк избил.

Объяснял ему я: «Это гадко».

И его тем только насмешил.

Голова болит невыносимо.

Я остывший чай ленива пью.

Вьюга за моим окном уныло

Воет песню нудную свою.

Но уже мелькают в мыслях звуки.

Руки сами тянутся к перу.

И под злое завыванье вьюги

Чудный сон я вижу наяву.

Завтра буду также я упорно

С болью в сердце, с пеною у рта,

Утверждать, что в мире, безусловно,

Главное – добро и красота.

 

Педагог в больнице

Тихо вечером, скучно в палате.

Мелкий дождь моросит за окном.

Медсестра в строгом белом халате

Из-за двери зовёт: «На укол».

В карты режутся двое соседей.

Третий молча глядит в потолок.

От семьи он устал и весь вечер

Нудно плакался. К счастью, замолк.

Не читается что-то сегодня.

В сторону я отложил толстый том.

Мог бы тоже поныть на здоровье,

Только мысли совсем не о том.

Что бессонница, боль головная?

Постепенно всё это пройдёт,

Если только спокойнее стану.

Но спокойствие, что-то нейдёт.

Я душою ещё на работе,

В школе, в шумной ватаге детей.

И не думать об этом – увольте,

Хоть от них и болею теперь.

Лезет в голову Рыбников Вася.

Прекратит он курить, наконец?

Как там Сашка – не травят ли в классе?

Как там Женька – не бьёт ли отец?

Всё тесней за окном ходят тучи,

И расходятся в лужах круги.

А меня всё настойчивей мучит

Мысль одна: «Те ли делал шаги?»

Те ли делал шаги в воспитании

И в решениях детских проблем?

Кто бы мог мне ответить заранее,

Что от них мы получим взамен?

На добро чем ответят, на строгость?

Разберутся, где правда, где ложь?

Отличат ли от белого чёрное?

В нашем деле всего не учтёшь.

Но, однако же, верить нам надо:

Дети в нашем окошке, как свет.

И большое спасибо ребятам,

Что прислали коробку конфет.

Ничего, скоро выпишусь, право,

И вернусь в шумный, суетный класс.

Как ни трудно нам с вами, ребята,

А гораздо труднее без вас.

 

Герои Уфы

Неторопливо двигаясь с Востока,

Встаёт заря над Белою – рекой

И озаряет купола собора

И минарет мечети над горой.

На гору ту поднимешься нескоро –

Дорога трудновата и крута –

Пот вытирая там, вздохнёшь глубоко

И выдохнешь усталое: «Уф-а!»

Так город получил своё название,

Башкирский с русским породнив народ.

И Салават – уфимский «Медный всадник»

С утёса мчится, будто бы, вперёд.

На площади потомок Салавата,

Что на фашистов вёл своих орлов,

Комдив неустрашимый Шаймуратов

Застыл, к атаке яростной готов.

В Уфе немало выросло героев.

Они отсюда шли на смертный бой.

Здесь вышел из колонии Матросов,

Чтоб пулемёт врага закрыть собой.

Враги боялись жутко «Чёрной смерти» –

Штурмовика крылатого «ИЛ-2»,

Который вёл на них Муса Гареев,

Чтоб мстить за их кровавые дела.

Творили здесь Даут Юлтый и Бабич.

Но террор бессмысленный настиг.

Народ, однако же, решив иначе,

Своим поэтам памятник воздвиг.

Мустай Карим, воспев свой край родимый,

Нам детство своё долгое открыл.

И воплощённым в бронзе исполином

Остался другом русских и башкир.

Года минуют, крутится планета.

И двадцать первый век настал давно.

Мы коммунизм не создали, но это

Нам новые стремления дало.

И пусть в стране чёрт знает что творится,

Но ты цветёшь, Башкирии столица,

Как символ дружбы крепкой, вековой.

И вновь с Советской площади знакомой,

Как в сорок третьем грозном, роковом,

Идут на Украину батальоны

На бой с поднявшим свастику врагом.

И как казалось бы ни странно это,

Но в наши слишком непростые дни

В Уфе творят и новые поэты

Объединения славного УФЛИ.

Чтоб жизнь была поистине прекрасна

И жили мы единою семьёй,

Творя добро и правду ежечасно,

Звучит поэтов голос над Уфой.

 

Зимний лес

Роща нежной пеленой одета

В ясный и морозный зимний день.

На поляну залитую светом

Старый дуб отбрасывает тень.

В нежно-голубом сиянье снега

Лес молчит, забывшись сладким сном.

И лежит таинственная нега

Над глухою чащею кругом.

И в сугробах, и на лапах елей

Снег блестит алмазным огоньком.

Только белка, проскакав по ветвям,

Иногда роняет белый ком.

Измотавшись в суете, в тревогах,

Я, усталый, по лесу бреду.

Отдыхая от волнений многих,

Слушаю живую тишину.

 

Подснежник

Как-то ранней весной, когда снег начинал только таять,

Брёл я в лес наугад, забываясь от всяких тревог.

Вдруг, гляжу, меж снегов на едва ли заметной проталине

Поднял голову к солнцу белый маленький вешний цветок.

Ещё пахло зимой.

Так недавно трещали морозы.

И метель завывала, сжимая нам сердце в комок.

Но теперь я подумал:

«Ведь будут цвести ещё розы,

Коль меж серых сугробов белеет уж первый цветок».

Так и в жизни у нас –

Заметают седые метели,

Как осеннюю грязь, боль тяжёлой минувшей беды.

А потом поглядишь, хоть немного вески побелели,

В сердце теплит любовь, как подснежник средь ранней весны.

 

Дума о Ковпаке

(У памятника)

1

На валуне, прищурившись сурово,

Стал в полный рост на берегу крутом.

Хоть был он в жизни роста небольшого,

А виден, как и жил, богатырём.

Глядя туда внимательно и строго,

Откуда шёл на Украину враг,

Он заслонил Путивль своей спиною,

Чтобы над ним вновь взвился красный флаг.

 

2

Плач Ярославны слышится оттуда

Из глубины неведомых веков.

Она опять оплакивает друга,

Который бьётся с полчищем врагов.

Что видит он в предутреннем тумане?

Быть может, в вспышках боевых огней

Встают пред ним герои – партизаны

И комиссар – друг верный трудных дней.

Когда пришёл к нам супостат кровавый,

Готовя жизнь безропотных рабов

И под пятой его земля стонала,

Он кинул клич: «Кто к подвигу готов?»

И все, кто был не трус и не предатель,

За ним пошли в дремучие леса,

Чтобы оттуда дать фашистам сдачи,

Творя своим геройством чудеса.

Грузин, армянин, белорус и русский,

Латыш, еврей и тундры друг – якут

Сошлись семьёй в кругу едином узком,

Чтоб Гитлеру скорей пришёл капут.

Они делили воду и патроны,

Махорку и слезу из глаз мужских

При виде пепла деревень сожжённых

И женщин и детей, казнённых в них.

Они несли расплату беспощадно

Фашистским палачам и тем, кто им

Продался, как Иуда изначально,

Забыв, что дружбой наш Союз един.

Тем, кто, поверив в пьяный бред Бандеры,

Хатынь сжигал, кто сеял смерть и кровь,

Ватутину готовил выстрел в спину,

Пожар войны раздуть стараясь вновь.

И помнит он, как под одной шинелью

Хохол и русский спали, как родня,

Как украинец выносил еврея,

Сражённого осколком, из огня.

И как, собравшись в тесноте в землянке,

Горилки выпив, глядя на огонь,

Бойцы, чадя смолистые цигарки,

О будущем мечтали под гармонь.

Они о сокровенном в песнях пели,

Когда очистят землю от врагов,

И будет наш Союз ещё сильнее,

Царить в нём будут счастье и любовь.

Что видится теперь ему в тумане?

О чём тоскует партизанский Дед?

В боях фашистских монстров побеждая,

Не чаял он в грядущем страшных бед.

В сражении жестоком и кровавом,

Отвагою своей пугая смерть,

Не чаял он побоища Майдана,

Не думал он, что можно так посметь.

В пожаре страшном Дома Профсоюзов,

Одессу опалившим чёрным днём,

Ему, как призрак, чудится повсюду

Хатынь, опять объятая огнём.

А в Киеве, родном ему до боли,

Что поднят был когда-то из руин,

Он видит ныне клоуна на троне,

Там украинский Гитлер перед ним.

Степан Бандера, вырвавшись из ада,

Принёс народу новую беду.

Богдан Хмельницкий, и Ковпак, и Палей

Перевернулись от того в гробу.

Но как ещё и прежде при Богдане,

Когда грозила Украине смерть,

Идёт с Востока в битву Рать Святая,

Чтобы фашизм с лица земли стереть.

Глядя на Запад с дерзкою усмешкой,

Ковпак грозит безумным палачам.

При виде их бессилья обреченных

Перед единством братьев – россиян.

Пусть бесятся ещё неонацисты,

Забыв святой истории урок.

Но знамя нашей дружбы бескорыстной

Уж реет как грядущего залог.

_______________

Примечания

1. Генерал- майор С. А. Ковпак (партизанская кличка Дед) – в годы ВОВ командующий крупнейшим партизанским соединением на Украине, секретарь горкома г. Путивль.

2. Город Путивль летом 1942 г. был освобождён партизанами. На две недели там была восстановлена Советская власть.

В «Слове о полку Игореве» в Путивле плакала о князе Игоре его жена Ярославна.

3. Хатынь – белорусская деревня, сожжённая вместе со всеми жителями украинскими карателями, по приказу немецких властей.

 

Памяти Андрея Юдина

«Неправда, друг не умирает,

Лишь рядом быть перестаёт», –

Так Симонов писал когда-то

В тяжёлый сорок первый год,

Когда под грохот канонады,

И пуль, щемящий душу, свист

В сраженье пал лицом на запад

Петров Евгений – юморист.

Когда в лесу, попав в засаду

И на себя приняв удар,

Навстречу смерти шёл по шпалам

Любимый друг детей Гайдар.

Земля стонала и пылала

В огне нашествия врагов,

Но вместе с взрывами звучало

Созвучье песен и стихов.

Когда фашисты озверело

Рвались, чтоб с ходу взять Москву,

Военный хор по телефонам

Гремел «Священную войну»

И на немецкие окопы,

Чтобы прочистить там мозги,

Помимо бомб из самолётов

Летели русские стихи.

И вместе с залпами салюта,

Что грянул в мае над Москвой

Звучал поэтов голос круто,

Покончить чтоб навек с войной.

Ну как представить тут могли мы,

Что через восемьдесять лет

Фашизм всплывёт на Украине,

Вновь проложив кровавый след.

И, что потомки тех героев,

Что шли к врагу к лицу лицом,

Бесстыдно выплеснут помои

На памятники праотцов.

Вновь над Днепром грохочут взрывы.

Но всем бандеровцам назло

Души прекрасные порывы

Несут поэты в СВО.

И пусть теперь запомнят люди,

Как в пекле нынешней войны

Сгорел отважный Андрей Юдин –

Поэт из города Уфы.

Неся своим заблудшим братьям

Созвучье поэтичных грёз,

Для торжества добра и счастья

Он жизнью внёс бесценный взнос.