Греть холодные руки, улыбаться красивым людям…

А дальше – жить-жить

Погружаемся в путешествие – словно загадочная кинокамера, слог поэта Елены Луновской запечатлевает пространство существования в реальности и одновременно в потусторонней мистической среде. Автор стихов путешествует по реальным уфимским центральным и окраинным улицам и встречается то со стражем-памятником, то с хищной тенью. Отчасти мне это напоминает «Путешествие Нильса с дикими гусями», мир вещей живет непостижимой жизнью помимо людей. Все дворы детства, стоит в них вернуться, переносят тебя туда, где время было другим и мир был ярче, и ты, ребенок, жил ожиданием чудес.

Но вот тот ребенок, та девочка выросла и открыла, что рядом с миром бытийным существует мир «эстетических проекций», мир искусства. И поскольку девочка Лена сама создает эстетические проекции, то мы наблюдаем в ее стихах изумительную картину мира, подвижную и живую, как фильм о метаниях души, о попытках бороться и выплыть в океане огромных эмоций, как у всякого художника, чувствительность автора гипертрофирована. Отдельные картинки сливаются в кинополотно, наподобие Бунюэлевского. Питерский трип выворачивает закоулки души. Обрывочки соединяются психологическим монтажом – у маленького воронёнка вырастают руки, единственно живая зрительница в огромных безлюдных пространствах экспериментальных театров переглядывается с живой кассиршей, думая, что той место в призрачном ряду кино. Раненная душа отодвигает, выдавливает всех за грань воронки инферно. Но нет, она слышит параллельно идущую жизнь, кухонные разговоры, усталых рокеров, шум дождя. Видит облупленные старинные здания и сердечко, и лебедя в кружке кофе.

Но это всё на периферии зрения, главным остается пульсирующее недоумение, оттого что не сошлись времена и обстоятельства, люди и обязательства. Тонкий выворот, когда чужое искусство уже не может питать тебя – а только ты можешь сама всё отдать искусству. Эта грань, когда человек перерезан чувствами. А потом нитью строчек себя шьем. Так и рождается сюрреальное видение, и просачивается через строки верлибров, проявляется в системе образов, как фотопленка, и мы видим: «вспоротое гвоздем» сердце было реальным. Вот он, мир непонятный и иллюзорный, но такой настоящий, как дожди и тоска, но такой объёмный, что дает силы «жить-жить дальше». Потому что в нем нет фальши, нет и не может быть фотошопа в пленке, проявляемой на ваших глазах.

Галарина Ефремова

Автор о себе

Елена Луновская – прозаик, поэтесса. Журналист по образованию. Живёт в Уфе, работает контент-менеджером сайта культурной газеты «Истоки». Участница литературных фестивалей и всероссийских совещаний молодых авторов. Для меня три самых интересных «кита» искусства – это литература, театр и музыка.

От восхищения искусством

Дайте мне, пожалуйста, лекарство

от зависти, любви и спонтанности –

я перестану сочинять стихи.

Буду простой, послушной,

заброшу ночные прогулки.

Сотру воспоминания о Элюаре,

Блоке и Диккенсон,

стану по-кошачьи нежной,

пустой и безрассудной,

наверное, стану нравиться,

о ночных кошмарах забуду.

Дайте же мне лекарство от

восхищения искусством!

После репетиции

Напоенная звуками расстроенного Ибанеса,

сквозь темно-синие и белые улицы

с уставшими дореволюционными

домами и невыносимо вычурными

полу-ночными кафешками и

модерновым музеем со стражем,

художником во дворе, что держит

палитру как щит…

сквозь время и времена,

в обнимку с морозцем

возвращаюсь, литературные читая имена:

Гоголя, Аксакова, Гафури...

Нижегородское

Заброшенный дом

зевает пастями-окнами,

проглатывает взгляды,

притягивает ауры,

облупленной краской

скалится.

Проходя мимо,

от желания ощупать себя

трудно отделаться:

а вдруг не досчитаешься

тени.

Улицы детства

Бредешь по тихим улицам детства,

теперь уже многие бабули,

которым исполнялись песни,

отправились в лучший мир.

Здесь не найти ответов,

здесь каждый клочок земли

уставлен подержанными иномарками,

а были березы, кусты и рябина...

Мальчишки любили каверзно

пуляться ягодами в девчонок,

девчонки кучковались

на другой стороне двора.

Не найти ответов, не вернуться назад –

площадка опустела, докуривай сигарету.

Площадка опустела,

как опустела душа клерка.

Ты еще веришь своим мечтам:

прожить от отпуска до отпуска.

Беззаботный ребенок останется

во дворах нестабильных девяностых,

в памяти.

Посидеть на лавочке отрешенно.

встретить, может, младших

братишек и сестренок старых друзей.

Докурить сигарету и уехать,

как уехали отсюда все.

*  *  *

Привязанности сильнее

самых пылких желаний,

они затопляют:

не дотянуться кончиками пальцев

до заветного винограда.

С головой погружаюсь,

захлебываюсь в состоянии

адовом.

Почему привязанности больше

простых желаний?

Лучше бы болела распутством

или фанатела от музыки,

лучше б влюблялась почаще…

Лучше б амазонкой неслась с копьем

за правое дело.

И никогда не умела

оставаться наедине

с очередной проблемой души,

когда пробирающая улыбка

стОит многих часов обычной жизни.

С этого обрыва маленькой страсти

сорваться, разбиться,

лишь бы не ныло

разными мыслями –

как понравиться,

как стать ближе...

Мне нечего им дать – каждому, кто

становится на место прежнего.

*  *  *

Чайные пятна и мокрый снег –

всё, что остаётся созерцать

под низким потолком мгновения.

Рокеры мнут гитары устало,

роняют пивные бокалы.

Рокеры мнут гитары устало,

роняют пивные бокалы.

На руке сердечко – рисунок помадой,

а внутри – грудное,

гвоздём вспоротое.

Рокеры мнут гитары устало,

роняют пивные бокалы.

Рокеры мнут гитары устало,

роняют пивные бокалы.

Если проиндексировать чувство счастья,

оторваться блаженно

от вечного трения, качения, скольжения,

нащупать новое дыхание,

вдруг…

…пятна чая, мокрый снег,

рокеры, бренчат гитары,

невыносимая помада,

плывущий звук фортепиано

в глубине…

всё, что оставлю.

Прошлого нет

Побыть в гуще людей и молчать.

Шумный питерский ветер

качает форточку в сушильной комнате.

На двух линиях метро

меняю решение

в пользу ветра и песков

станции Беговая.

В пустом вагоне поверить –

поездка последняя:

нет возврата,

нет продолжения,

прошлого нет

и будущего.

Только момент

на искусственном клочке

одинокого отпуска.

Ты вернешься,

забудешь сфинксов и ночи белые

и легкую усталость

от долгих прогулок пеших –

мимо дворцов и каналов,

мимо самой жизни.

Вернешься, чтобы

давать ответы,

греть холодные руки,

улыбаться красивым людям.

*  *  *

Питерский трип накрыл

дождями, крепкой настойкой и

ожиданием момента.

Хочется взять часы на цепочке и

время сдавить в ладони.

*  *  *

За черными дверями метро

инфернальный финиш.

Поезд несется в закрытом,

закрытом пространстве.

За черными дверями метро

потоп, поток, скорость и

медленный мыслей ход,

замкнутый круг, страх и гнет.

Конец света, имеющий срок.

Столовая-киоск-театр

Сегодня видела:

верткого вороненка,

который боялся метро и жадно хватал

руками деревянный оберег,

стреляющие глазки

молодой продавщицы кофе:

она обещала сердечко

(она не знала, что поздно –

все сердца нарисованы и стерты)

и еще черно-белого лебедя – ей бы

кружиться в кадрах кино...

не в гардеробной театра

И только кассирша и я были людьми,

а не крылатыми подростками,

усталыми такими людьми,

скучающими кривляками:

она играет – я принимаю,

плачу больше за настроение и флирт.

*  *  *

Пусть от меня останется только

затюненный голос бэк-вокалистки,

голос в альбоме инди-рок-группы,

только буквы верлибров и

недописанных рассказов.

Пусть от меня все чувства

разлетятся крупными дождевыми

каплями. И ты ощутишь их однажды

лицом, и уже не вспомнишь.

Короткое время влюбленности

не равно любовь.

Я погибла, пытаясь реанимировать

плоть, я погибла тогда,

чтобы родиться вновь.

Кухонные беседы

«После шестидесяти ни о чем не думаешь,

как в детстве – хочется просто жить-жить» –

говорит сосед на кухне

питерского хостела.

А что делать, если шестьдесят поделить на два?

И вот оно – ничего не хочется,

ничего... существование словно

переоценено.

Есть пригоршня разочарований,

есть толика печалей,

есть тени ушедших,

есть захламленная тусовками

реальность.

Подруги, пиво, в лучшем случае семья,

постылые будни,

кормление уток в парке,

непонимание – что дальше?

А дальше – жить-жить.

Попытаться стать ребенком,

радоваться погремушкам,

ярким блесткам и ярким людям.

Только бы не говорили:

«Стань уже взрослой».