Между градом и степью

Лауреат премии Губернатора Оренбургской области «Оренбургская лира», Региональной премии им. П.И. Рычкова, премии им. С.Т. Аксакова, Международной Волошинской премии, Всероссийской премии им. Д.Н. Мамина-Сибиряка, Международного конкурса на соискание премии им. А. И. Куприна, премии журнала «Дети Ра», лауреат международного фестиваля литературы и искусства «Славянские традиции», финалист премии «Золотой Дельвиг» 2015 г., лауреат малой международной литературной премии «Серебряный стрелец», победитель IV международного поэтического конкурса имени С.И. Петрова, призёр всемирного поэтического фестиваля «Эмигрантская лира», дипломант V международного конкурса памяти Владимира Добина, победитель литконкурса интернет-журнала «Лексикон» (Чикаго), победитель литературного конкурса фестиваля «Гоголь-фэнтези» (Украина), обладатель звания «Стильное перо» по результатам литературного конкурса фестиваля «Русский стиль – 2009» (ФРГ) и т.д.

Публиковался в «Литературной газете», в «Независимой газете (Экслибрис)», в журнале «Дети Ра», в журнале «Зинзивер», в журнале «День и ночь», в журнале «Prosōdia», в журнале «Футурум АРТ», в журнале «Южное Сияние», в журнале «Огни Кузбасса», в лит. газете «Зарубежные задворки», в альманахах «45 параллель», «Лёд и пламень», «Паровозъ», «ЛитЭра» (Москва), «Земляки» (Нижний Новгород), еженедельнике «Обзор» («Континент», Чикаго), в журнале «Русское литературное эхо» (Израиль), в альманахах «День Поэзии» , «Московский Год Поэзии», «Башня» Оренбургского отделения «Союза российских писателей», «Гостиный двор» (Оренбург), в антологии «Поэтический Атлас России», публикация в газетах «Оренбургская неделя», «Южный Урал», в газете «Истоки» (Уфа), публикация в газете «На Юго-Восточных рубежах (Челябинск), «Литературная гостиная» (Тверь), в газете «Молодой Дальневосточник» (Владивосток), в альманахе «Чаша круговая» (Екатеринбург) и т.д.

Автор пяти сборников стихотворений.

Стрекоза

Задёрнуты шторы. Закрыты глаза.
Предчувствие нави.
Над камнем замшелым кружит стрекоза.
Прогнать ли, оставить
Её в смутном сне? Он, похоже, и сам
Недолго продлится.
Послушные вызову, как по часам,
Являются лица
Из утренней дымки, размытой лучом,
Так зримо, бесспорно,
Как будто бы дверь отворили ключом
В мир жизни повторно
Родные до плача, до спазма души.
На пике страданья
Я прошлым, как током, внезапно прошит.
Гляжу в очертанья
Сквозь сжатые веки – закрыты глаза
Ладонями нави.
Зелёной искрой мельтешит стрекоза –
Преследует, давит
Почти невесомой своей четверной
Пульсацией крыльев.
Я руки тяну, прикоснуться б одной…
Рыдаю в бессилье.
Прижаться губами, хотя бы сказать,
Что мной не сказалось.
Я сердцем тянусь… Вот отец мой, вот мать.
Не тронула старость,
И смерть не мазнула ещё белизной
Любимые лица.
Над камнем замшелым кружит стрекозой,
Мерещится, снится,
Висок сединой запорошила вмиг
Не зимняя замять –
Приходит, в обличье закутав свой лик,
Сыновняя память.

Сын

Летает пыль по закуточкам, 
Свисает паутины клок.
Довольна мать – она с сыночком 
Побелит завтра потолок,
И наведёт порядок в доме. 
Приехал сын… Он рядом, тут.
Кукушка скрипнет в полудрёме:
 «Часы не скоро заведут».
 – Как долго я ждала, Олежка,
К стеклу прильнув горячим лбом.
Вокзал-то рядом, что за спешка,
Билеты выкупишь потом.
Ещё успеешь в путь обратный,
Сынок, подольше погости.
Рукавчик кацавейки ватной
Зачем-то скомкала в горсти.
И слёзы вымерзли в морозы,
Остатки выплеснув тепла.
В потёках скатерть из вискозы – 
Поесть соседка принесла.
– Не болен ли, сынок любимый,
Как внук, невестушка моя?
Вернул бы Бог частичку силы,
К тебе б слетала за моря.
Но ничего, теперь мы вместе,
Жаль только папы с нами нет…
… Кукушка дёрнулась на месте,
Когда сорвали шпингалет,
Вошли в квартиру тёти Лены – 
Она лежала на полу
Совсем одна… Синели вены…
Лишь пыль комочками в углу,
И паутины клок небрежный
Свисал уныло с потолка.
– Каким ты маленький был нежным.
Как рвался к нам издалека…

Кошки

                             Виктору Фёдоровичу

По памяти вдоль, как по ровной дороге,
Неспешно бредут стариковские ноги,
И палочки стук раздаётся в ушах.
А рядышком кошки, голодные кошки,
В пакете – кастрюльки да чистые плошки,
Для каждой своя… В  тёплой каше и щах
Не густо обрезков колбасных и мяса –  
Но пенсии мизер для среднего класса
Достаточен толк понимать в овощах.

Бездомным животным к чему разносолы?
Вот котик с бельмом на глазу, невесёлый,
Был изгнан во двор за увечье своё.
Старик поманил бесприютного пальцем,
И плошка с обедом досталась скитальцу – 
Завидует с голых ветвей вороньё.
Судьба человечья так схожа с кошачьей:
И нас выгоняют, и мы горько плачем,
Меняя меха и шелка на рваньё.

Лет десять, день в день, не смотря на погоду,
Хвостатому нёс пропитанье народу
Седой человек, а потом перестал…
Ушёл навсегда, и теперь в райских кущах
Для Божьих котят варит кашу погуще
И щи, раз нектар по знакомству достал.
У нас во дворе молодая соседка
Вдруг с плошками вышла в нарядных балетках,
В добро превращая презренный металл.

Колобок

Не кляни судьбу напрасно, городской рисуй лубок.
Помнишь сказку: утром ясным покатился Колобок
По дорожке из окошка, сквозь туман, и пыль, и дым.
Вились роем злые мошки надо лбом его крутым.
Надкусили в серединке, махом выели кусок – 
К бабе с дедом на картинке возвратился Колобок.

Не высок, скорее низок, круглый, как ни посмотри.
У него волшебный список – деда три да бабки три.
Одному купить картошки, а другому – молока,
Третьей сахара немножко, манки, свёклы… В кулаках
Сжаты ручки от пакетов – крепок он и коренаст,
Весь в трудах зимой и летом, вам последнее отдаст.

Не откажет ни знакомым, ни соседям, ни друзьям.
Помощь близким – аксиома, помощь дальним видел сам.
Вечно крутятся собаки под ногами Колобка,
Бесприютным носит "наки": корки, кости из кулька,
Сахарок всегда в карманах: «Подходи, собачий люд!»
Урезонит самых рьяных: «Слабым тоже есть дают!»

На судьбу пенять напрасно, если дырка в голове.
Так случилось: утром ясным, городской поверь молве,
Укатили санитары прямо в дурку Колобка,
Не теряя время даром, подлечить его слегка…
… Он вернулся, встрепенулся, обратился к списку дел!
Я, здоровый, сразу б сдулся, так бы в жизни не сумел.

Ксеня

Дождик наметал стежки – стариковские шажки
Пыль срезают, словно ножницы, с асфальта
И подбрасывают вверх... Мимо позабытых вех
Дед идёт, слезится глаз потухших смальта.

В кофту женскую одет, в паре сношенных штиблет
И на брюки нацепил зачем-то юбку.
То ли холодно ему, то ли бросил кто в суму
Подаяние – сыграл с убогим шутку.

В тучу сбились облака, солнце заслонив, пока
Резвый ветер не порвал бродяжек в клочья.
С интервалом в пять секунд ноги дряблые бредут.
Ты куда свои стопы направил, отче?

Блики – на боках машин. «Потребляйте», – город-джинн,
Распахнув объятья, заклинал коварно:
«Душу есть где расплескать, в долг бери – негоже ждать.
Прогоришь, ну, значит, брат, такая карма».

Мчалась в поисках бабла тротуарная толпа,
Закоулков городских дурное семя.
Дед ей шёл наперекор, сам с собой вёл разговор:
– Божий раб Андрей почил, теперь я Ксеня.

Наваждением влеком, вспомнил: раньше, за столом 
В петербургской блинной, слышал я легенду,
Что у Ксеньюшки Святой муж скончался молодой,
И она мундир надела с позументом.

Красный верх, зелёный низ… Не причуда, не каприз,
Мужним именем звалась теперь – Андреем.
Всё до нитки раздала и босая, без угла,
В мир пошла она, чтоб сделать мир добрее.

Оренбург – не Петербург… Tри столетья прочь… Hо вдруг
Это промысел, достойный быть в скрижали?
Ты Блаженный, не чудак?.. Дед исчез, не подал знак.
Снова пыль к асфальту капли пришивали.

Руслан

Из Уфы – в Оренбург, мимо загнанных в степь деревень.
Дует в щёлку сентябрь, запотевшее сушит стекло.
Пассажир я сегодня, водителя робкая тень,
Жму на «газ» по привычке. Для раннего утра светло.

Мы полночи в дороге, и камнем лежит разговор
На душе у меня, тайн чужих лучше вовсе не знать…
… Проезжая Шиханы – цепочку загадочных гор,
Над болотом судьбы замостили некрепкую гать.

Там трясина такая – ни вырваться, ни проскользнуть:
Рос в неполной семье, рядом с матерью был одинок.
Фары били дуплетом, неоном расстрелянный путь
Падал нам под колёса, признался Руслан: «Я игрок.

С малолетства бушует в крови нездоровый азарт,
Взять удачу за бороду, кажется, очень легко,
И в тюрьме кантоваться пришлось из-за меченых карт,
Раз каталу избил – козырило, но в масть не легло.

Стал копейку свою зарабатывать честным трудом,
На машину скопил да и в частный подался извоз,
Мы с Людмилой, женой, переехали в собственный дом,
Только счастье опять полетело кошаре под хвост.

Игровой автомат – вот напасть, личный мой Черномор,
Не могу обойти ненасытную щель стороной,
Всё швыряю туда…» За цепочкой шихановских гор
Злой сентябрьский туман вдруг деревья покрыл сединой.

У судьбы на закорках трясину невзгод не пройти,
И жену не вернуть, и долгов не отдать ни рубля.
Надо жизнь изменить… На расстрелянном светом пути
Горизонт заалел – тормози, оторвись от руля,

На обочину выйди и грудью широкой вдохни
Воздух чистой степи, побеждающий дым городов. 
Только ты и Господь, вы сегодня на трассе одни,
Я не в счёт, избавленья проси у Него от оков.

С Черномором расстанься, спасись в этой дивной глуши,
И Людмилу вернёшь, и родите вы сына и дочь!.. 
Мы остаток пути в Оренбург проводили в тиши,
Битым козырем пала в поля за шиханами ночь.

Ящерка

Поскользнёшься на мокром, споткнёшься о сушь,
С края жизни слетая.
Между градом и степью – лишь скорбная глушь.
День родительский мая
Вслед за туфлями бросил вдогон башмаки,
По асфальту – покрышки.
Выше пояса нынче взросли сорняки,
Граблей ждут и мотыжки.
Изумрудная спинка да белый живот
И янтарные глазки –
Тихо ящерка возле могилок  живёт,
Как хранитель из сказки.
Не боится меня – подбегает к ногам
И стоит, не уходит.
Делит горькое горе со мной пополам,
Не мешает работе.
Заскорузлые стебли в колючих шипах
Под ударами гнутся.
Всё едино – и слёзы, и пот – на губах,
И мозоли на руцех.
Кладенцом я взмахну: «Раззудись-ка, плечо,
На Горыныча шеи!»
Засвистел, вдохновляя на подвиг, сверчок
В куширях у аллеи.
Две свечи восковые сгорели давно
В недалёкой часовне.
Распакую припасы, открою вино,
Хлеба дам ей, как ровне:
 – Кушай, ящерка, милый мой сторож могил,
Помяни маму с папой.
Сорняков – змей-горынычей – я победил
Не мечом, так лопатой…
Поскользнёшься на мокром, споткнёшься о сушь,
С края жизни слетая.
Между градом и степью – лишь скорбная глушь
И печаль вековая.
Старикам я отвесил поклон поясной,
Обошёл животинку.
Солнце гладило жарко, прощаясь с весной,
Изумрудную спинку.