Евгения НОСОВА, г. Белорецк
Утро после оттепели. Снег
Выбелит вчерашние страницы.
На листочке в клеточку рассвет
И, на историческом витке,
Шлепая ботинками по лужам,
Девочка в заштопанном платке
Рассмеется вслед январской стуже.
Наталья ПАРТОЛИНА, г. Витебск
Ты беги, моя сказочка, вешним ручьём по полям,
Ты катись по крылечку тонюсеньким светлым колечком.
Если кот согласился себе завести короля,
Королю не укрыться ни в замке, ни в снах, ни за печкой.
Ты скажи-ка, начальник дворцовой охраны Полкан,
Как прошел он кордоны и семь хитроумных ловушек?
Кот-вещун, врачеватель сердечных хронических ран,
Кот-баюн, что дремоту зарыл в королевских подушках…
Ты прости, королева, и ты, герцогиня, прости,
Да и все фаворитки – от фрейлин до юной кухарки.
Кот увёл короля на такие дороги-пути,
Где ему не до ваших объятий, покорных и жарких.
Ты не пой, менестрель! Танцовщицы, не вейте венок
Из своих гибких тел и цветастых летящих нарядов.
Если кот королю на колени клубочком прилёг,
Августейшему больше ни песен, ни сказок не надо.
Ведь в кошачьих глазах – под неведомым солнцем земля,
Незнакомые звёзды диктуют иные законы…
Если кот согласился себе завести короля,
Королю лучше сразу отречься от глупого трона.
В минуты боли, в мрачный час,
Когда инстинкты сохраненья
Когда ни дар и ни потеря,
Ни радость встреч, ни хворь тревог,
Ни пенье птиц, ни вопли зверя
Когда ни запахов, ни вкуса,
И воздух спёрт и всё тесней,
И безысходность бренных дней.
Иди к истоку, где начало,
Где жизни бьёт твоей поток,
Где доброта твоя журчала,
И пусть коньки, как скороходы,
Ты лишь оденься потеплей,
Уносят прочь от несвободы,
От мглы, микробов и людей.
Однажды, не в силах развеять беду,
на старую улицу я побреду
и будет хрустеть под ногами хрусталь
случайной сосульки, и всхлипнет печаль,
в пещеру войдя за волхвами.
И будут шептаться с младенцем волы,
и ангелы встанут на кончик иглы,
и в бисере овцы возлягут,
и вырвется вздохом – прости, не могу,
и бусинкой спрячется в рыхлом снегу
Уколы мороза, ожог мишуры,
блаженных и нищих ночные пиры,
да звезд одинокие крошки...
Москва, ты бела, словно лобная кость,
Москва, ты стихами прошита насквозь –
надежной ахматовской стёжкой.
Ты примешь меня без объятий и слов,
ты скроешь неровные строчки следов
поземкой, искристой и зыбкой,
и больше не надо ни ритмов, ни тем –
снежинка в ладони, в душе Вифлеем,
а в сердце – невинность улыбки.
Дмитрий БО́БЫЛЕВ, г. Санкт-Петербург
Ночью, взглянув на большой проспект –
Желтый фонарь сквозь рябые листья –
В ненастоящей тупой тоске,
Бабочка вертится бесполезно
Вокруг своей огневой руды.
Кроме дыры, кроме черной бездны –
Вспомни, что было в твоей груди?
Трасса гудит и молчат часы,
Ноет нога от былых событий –
Столько чудесных больших открытий!
Вот эпилог и цветы на скатерть,
Звонкий комар в костяном глазу –
Вспомнишь внезапно такую матерь,
Что, пробудившись, заноет зуб;
Что, пробудившись, заноешь сердцем,
Гвоздиком в белой большой стене.
Звездной руды пятаки под берцы –
Ая САДОВСКАЯ, г. Кривой Рог
Похороны. Такие разные...
Кусает пробку от Арманьяк.
Жрёт водку в часу five o’clock.
Рыдает в часу ten o’clock.
Сергей ЛАСУНОВ, Türkiye, Alanya
Осталось верить, тут по-прежнему живут великие люди;
прикольный, по-своему, городишко, где добрые, как бы шлюшки,
прослывшие печально притоны восточного Средиземноморья,
и непроизвольные кладбища на пересечениях авеню и улиц.
Дом плывёт без вёсел, словно чудный корабль,
и всё что в доме – мимо, мимо.
Так и первопричина подменяется – вокруг да около;
упрямо не внемлешь происходящему далеко,
казалось – в горней цепи. Где измена всего?
Где твоё сердце? Где-то в затерянном
селе кукарекает сладкий петух,
напротив – море налетает на брошенные борты,
унося останки знамён, возвращаясь анонимно, слизывая сон.
Ночь свивается навстречу полому звуку: кафе-аптек, зимних рестораций;
звон колокольчика запирает жалкие кассы,
карманы впитывают географию, мелочь.
Предупредительность уступает неуверенным взглядам одиноких собак,
отвыкших лаять, прежде чем лаять на стены,
известные многим, нежели стены: письменами в бледных разводах мармары,
сколами прошлого – обманами.
Он, пожалуй, не ты. Но `он` – последнее, что от тебя осталось.
Полузабытое каменеет – медленнее черствеют детали.
Её деликатные обстоятельства вовсе неочевидны –
о подробностях не хотелось бы думать...
Маяк врос чёрной клумбой, пляж ушёл дальше к югу,
да и отступил под волной берег.
Новостей, – из памяти, – до обидного мало всплывает.
Полагаешь, твой, затёртый другими, зарифленный парус – крепкое сооружение?
Укрытие эфемерного от техники сухопутной осады? –
от абордажных машин в открытом море?
Всё тривиальнее, проще: ты не должен, не хочешь,
упустить прочих, миниатюрных, фигур истории.
Держишь на швартовом конце тесный город,
днём ползущий по набережной близорукими пятнами,
зло тлеющий сквозь ночной пепел.
Стоишь себе полупрозрачный, – не там и не здесь, –
в огоньках, на якоре, фиксируешь дискретные завершения мира:
естественные пальмы, и – не совсем – туалеты,
джентльменов в гриме, между делом – леди.
Жизнь и смерть наступают на стены.
То, что сегодня уходит – следует по затянутому вчера рассеянно,
будь то смышлёные крысы или дикая рыба:
из гавани на рынок, в глухие переулки, таверны, тарелки –
в места компактного прожигания – живописно, неутомимо.
Может, поэтому вкус к переменам иногда напрочь сбивает.
Обдираешь спину доской фальшборта – вниз-вверх – и оседаешь
на палубу, больно ударяясь затылком о медную снасть.
Затихнув навзничь, веки смыкаешь, наблюдаешь. Ниже глазного дна:
трюм, водоросли, давно утонувшие предметы других одиссеев.
Сомнения гнетут перед рассветом, когда у вещества
отнимают небо, и море отражает только море.
Впрочем, звёзды – не твой конёк:
в конце концов, тебя ото всюду сносит.
Курс заменяет дивный ракурс; цель, в очах,
поднимает самоцель. Но нечто ещё меняется, –
в опасности, – даже горы могут усохнуть в песок,
в занозы на ладонях. Остаётся – верить.
Тимур АБИЗГЕЛЬДИН, г. Уфа
Столкнувшись с жизнью, как с автобусом, следовавшим, в общем-то, своим обычным маршрутом,
вдруг понимаешь, что в тебе было хорошего, а что давно следовало оставить.
да, плохого зря не оставишь.
и, с твоими мозгами от последней фразы схоже, гордость моя вытекала на асфальт флюоресцирующими в провалах памяти веществами.
я теперь что-то новое. определённо.
когда я снова буду мёртвый, напомнишь мне своими незабудковыми глазами, где я оставил тот камень, что до меня считался Вселенной.
чтобы не начинать всё сначала, с того места, где было лишь слово.
и мы всё начнём снова. ты мне невеста,
и автобус маршрутный нас снова прокатит, к той луже в асфальте, где место плохому.
Оксана СОБОЛЬ, г. Санкт-Петербург
Славный, таинственный, вечный.
Псков над Великой, Псковой
В жизни своей бесконечный...
Тайны былого пред нами...
Евгений МИНИН, г. Иерусалим
– Вакуум, – ты говоришь, – вакуум, –
разглядывая жизнь, как в ювелирном серёжку.
– Живём в болоте. Как лягухи квакаем.
Упадёшь – и никто не постелет рогожку…
А кругом погода – зимою не купишь такую,
Неба прозрачная синь и всё задарма.
Всё-равно жизни радости больше,
Подготовила Елена Луновская