Все новости
ПОЭЗИЯ
12 Января 2021, 16:08

Десять стихотворений месяца. Декабрь 2020 г.

В поэтическом конкурсе «10 стихотворений месяца» за декабрь 2020 года победил Никита Брагин (г. Москва).От всей души его поздравляем! Победитель получает приз 1000 рублей.

Если вы пишете стихи, можете принять участие в конкурсе в январе (подробности – в Живом Журнале «Клуб друзей газеты “Истоки”» https://istoki-rb.livejournal.com/181588.html). Желаем успеха!

Никита БРАГИН, г. Москва


Ледокол "Красин"


Свежие вешние воды уносят последние льды,

время уходит молча, стирая свои следы,

тихие волны гладят выгнутый черный борт,

вниз по течению шумно: доки, буксиры, порт,

рваные тучи ползут пепельными хвостами.

Все, что у времени выхватим, нашей памятью станет.


Помнишь небесно-белую полночь у Карских Ворот?

Не до красот нам было, время звало вперед.

Вдали, в проливе Вилькицкого, ждали тяжелые льды,

а ключ телеграфа бился дробным пульсом беды.

И слышалось в те минуты – надежда умрет последней…

Звезде Морей отслужили неверующие обедню…


Нельзя забывать молитвы и плавить колокола.

По первой весне зеленеет выжженное дотла.

За все, что мы покидаем, детям держать ответ,

о будущем некому думать, если памяти нет.

И память к нам обернулась и шепотом отвечала –

он больше не выйдет в море, ему стоять у причала.


В минуты горя и страха как хорошо быть с ним,

полной грудью вдыхая чистый ветер весны,

чувствовать мартовский холод, ползущий с карельских болот,

и вдруг понять – раскололся горло сжимавший лед.

Старую сталь бортов ласкают волны весенние…

Ветер уносит годы, память приносит спасение.

Андрей КУЛЮКИН, г. Североморск


Кухонный келейник


Заблудился месяц белощёкий

И в окно не просится уже.

Тесно мне на кухоньке хрущёвки,

Низко мне на третьем этаже.


Боже, кто я? – кухонный келейник

В майке и растянутом трико.

Не пропах ни миррой, ни елеем,

А прокурен едким табаком.


Чиркну спичкой. Огонёк, мерцая,

Тьму изгонит. И светло в тиши.

Ты не гасни, свечка восковая,

В красном уголке моей души.


Месяц пьяный спит за гаражами,

Только я не сплю в тоске хмельной.

Жизнь застряла между этажами

Или между небом и землёй.


С теснотой смирюсь, как с волей Божьей.

Но прошу, свеча, гори во мгле.

Я на третьем этаже, быть может,

Буду ближе к небу, чем к земле.

Сергей ЛАСУНОВ, Türkiye, Alanya

Красная Башня, или Шесть имён нашего города

Дворцы, святилища, библиотеки

имеют общее свойство,

они вынашивают огонь:

в листах папируса,

в смолах драгоценных пород древесины,

не говоря о масле светильников.

Вепрь шевелится в чаше фрески,

спрыгивает на скалы, и огненным шаром, –

в тритонах и гарпиях свинцового витража, –

катится в море; за ним, с лаем,

вся сцена охоты.


Чёрный дым выползает вместе с нищими

параллельно гавани,

к большим воротам,

навстречу колонны тех, кто решил,

что за городом ещё хуже.

Паруса ставят в панике,

вёсла ломают отталкиваясь от материка.

Наступает южная ночь.

Красная Башня вбита маяком

в центр насилия и грабежа.

Стычки, резня.

Коричневая масса с крапом ртути,

кочует пятном по площади.

Мельницы, по холмам над городом, догорают.


В любопытстве поглядывая что делается,

полуночник, похожий в чём-то на нас

картограф, выводит неприученное имя,

ему кричат – то левым, то правым ухом –

ангелы, подобные кожаным трубам,

будто свадьбу и похороны, ревнуя,

играют два соседних двора.

Но, чаще – похороны. Всплески

звуков слетаются по улицам,

как дробь самшитовых фигур

на стравных столах.


Наутро, уже не столь вески

монеты, но оборот вздымается,

горшки рушатся на песке

в полдень, и все глохнут, самые умные

прячут фамилию на щите

в кустах. Менялы отдают замуж

приплывшее приданное,

промышляя всё дальше лирикой

и пиратством. Графемы чужих

топорщатся на волнах и склонах карт,

словно агнцы без собак.

Дмитрий БОБЫЛЕВ, г. Санкт-Петербург

* * *


Когда окно – как будто из бумаги,

И стены – из бумаги, и мосты,

И ты – из той же чертовой бумаги:

Не можешь ни согреться, ни простыть;


Киношным крупнокадровым наплывом,

Раздвинув позолоченный киот,

Себя найдешь сидящим

над обрывом,

И снизу – в самом деле – ничего,


Лишь ветерок зеленой веткой правит

Над моря слишком синим лоскутом.

А за спиной нервозно топчут гравий,

Чтоб сделать селфи с этой пустотой.

Оксана СОБОЛЬ, г. Санкт-Петербург

Уличная выставка


Когда дорога от метро

Заводит в никуда,

Я загляну в души нутро:

Сияй, душа-звезда –


И путеводно выводи

На новые пути,

И сердцу помогай в груди,

Как часики, идти.


Кариатида, ангел твой

Чудесен – не могу,

Ему ты будешь самой той

Картиной на снегу,


Внезапно встреченной тобой

В том самом "никуда":

На выставке, пусть небольшой,

Ты в вечности, когда


Средь масок девушка с крестом,

Закрытые глаза –

"Театр" – подпись. Что потом,

Когда мы выйдем за


Границы рамок, за предел –

Я осознать смогу:

Мы все порою в море дел

Картины на снегу...

Константин ВАТАНАБЭ, г. Южно-Сахалинск


Персональный остров


Лежу на диване, чешу пузо

и, наверно, в десятый раз

перечитываю «Робинзона Крузо».

Он меня ещё в детстве потряс.


А подрос – растерял друзей,

приобрёл коллег и знакомых,

чем-то похожих на карасей,

чем-то похожих на насекомых.

Притёрся к жизни сей.


У меня персональный остров

с кухней и санузлом –

я здесь хозяин, я здесь апостол,

а на стене висит диплом.


Телевизор поёт мне здравицы,

создаёт бесподобный уют...

В целом, мне здесь нравится.

Вот только Пятница не появится,

и пираты не приплывут.

Владимир ПЛАТОНЕНКО


Прописан в Москве,

больше половины времени провожу

в селе Фёдоровка Пензенской области


Зимнее


Бегемоту – бегемотово,

носорогу – носорожье.

Я иду, в тулуп замотанный,

от метели прячу рожу.

А поэту – все поэтово,

а поэту – все поэтье.

Сочиняю я поэтому.

Сочиню и стану петь я.

Только мысль не больно прыткая

под давленьем снежной тучи.

И идут стихи обрывками,

и огонь их ветром тушит.

Только клочья недодушенных,

недобитых рифм и звуков

выживают для грядущего,

чтоб тогда пробиться в ухо.

Вот тогда и покумекаю,

посмотрю, что не отмерло.

А пока – погода мерзкая,

даже мысль к башке примерзла.

Что поделаешь? Не Африка.

Только что это меняет?

Пусть тут климат не на Капри как,

все равно я сочиняю.

Я иду путем-дорогою,

а в мозгу – стихов лохмотья…

Носорогу – носорогово,

бегемоту – бегемотье.

Виталий ШЛАБОВИЧ, Беларусь, г. Браслав

Цейтнот


Мир уносится в спешке на плаху веков.

Смотрит Демон с усмешкой, как стрелки часов

Неустанно вперед вместе с миром бегут.

Суета и цейтнот, пять часов – пять минут.

Не успел, опоздал – всё по новой, с нуля.

Снова грязный вокзал, в кошельке – ни рубля.

И стоишь в полумгле, выпив боли глоток,

У судьбы в кабале на распутье дорог.

Ты как ломанный грош, прогадаешь маршрут,

Не туда повернешь – в суматохе сотрут,

Словно пыль с подстаканника, жизнь под откос.

А на души изгнанников в городе спрос.

Растерзают стервятники. Даже друзья

Зачастую соратники у воронья.

И любовь чернокрылая сгинет как дым.

Встретит горечь постылая храмом пустым.

И попросишь у Господа сильную плоть,

Волю вечного холода перебороть.

И отправишься вспять – хватит, Боже, даров,

Чтобы душу распять на планете грехов.

Никита ПОПОВСКИЙ


* * *


Давно плевать – кто ждёт, кто выжидает,

Поскольку это близится к нулю.

Смолится ночь и город засыпает

И только я пока еще не сплю.


Откладываю смерть на послезавтра

Надежд давно израненной души,

Стыдливо от могильщика лопату

Я прячу со словами: "Не спеши".


Толкаю в бок врача. Не помогает

Поскольку тонкость струн в районе вен.

Смолится ночь... надежды засыпают...

Вполне возможно, что и насовсем.

Тимур АБИЗГЕЛЬДИН, г. Уфа

* * *

Когда пытаешься вдруг представить математическую вычурность этого мира на всю глубину цифровыми синапсами существа информационного типа – безликого, бестелого, бесчувственного, но сознающего и трансформирующего потоки данных во всевозможных представлениях – вдруг даже тогда ловишь себя на мысли о наличии творца.

Чтобы всё могло так сложиться.

И каждый следующий вид закономерно и уверенно мнил себе подобным бога. Наверное, у человека он был человек.

Какой-нибудь пухленький пупсик в позе лотоса.

Седобородый дед на облаке и плотник с посохом. И чтобы ходил по воде, аки посуху, и генерировал хлеб, иначе кто станет слушать?

Или пророк, запрещающий есть свиней и убивать людей, но не всех. Например, кяфиры – не лучше свиней. То есть их тоже лучше не есть после того, как отрезал голову.

И чтобы женщина ходила в мешке. И не перечила людям первого сорта.

Какой-нибудь такой бред. Они же были люди. Считай, почти что животные.

А у тараканов – усатый Ще с курительной трубкой, которого боялись звери и почитали прочие насекомые.

У планктона – вода. У камней – отверстия. Плавно замкнутая граница мыслимого сущего как бы предполагает наличие скульптора…


Мой же бог – сама Вселенная.

Чтобы увидеть её надо прекратить смотреть. Это не человеческое ощущение. Представьте себе, что может чувствовать бактерия на глубине в семь тысяч метров, где света нет. Посредством усиков внимать движению воды, а оболочкой чувствовать тепла и глубины пространственные градиенты.

Так человек. Сквозь щели глаз воспринимает отражение лишь в узкой части спектра, и чувствует вибрации материи сквозь специальные отверстия…

Так, словно ты на глубине. В семь тысяч метров. Усиками и оболочкой внемлешь. Как бактерия.

Биению жизни. Внутри, вовне. Себя поставив против бездны.


Надо быть всем, чтобы внять всему: набором математических структур, формой движения энергии… шумом проезжающего по мокрой мостовой в ночной тишине автомобиля. В ноябре.

А в кроватке сопит дитя, у которого всё ещё впереди в жизни. Да, надо быть и отцом, и сыном.

И началом всему, и концом.

Чтобы познать мир глубже, надо самому стать миром.

Ах, эти милые, наивные попытки передать словами то, чего даже не увидишь.

А увидишь – не поверишь.

А поверишь – не осмыслишь.

(А осмыслишь – не вернёшься, сам став Вселенной.)


Но я в вас отчего-то верю. Мы же, всё-таки, единого древа дети. Кто-то озорно сорвётся с обрыва, кто-то безвольной плотью обвиснет, а кто-то возьмёт да и вытянет. Вытащит крест свой осмысленно в гору апофеозом не преданной жизни.

«Свою задачу на Земле я выполнил». Хороший повод уйти с улыбкой.

А вообще для меня до сих пор удивительно, как можно, обладая сознанием, жить так, словно от тебя ничего не зависит. Разрешены, возможно, в последнем предложении противоречия детерминизма и наличия души.


– Зачем всё?

– Кто же знает. Убить себя – глупо. И страшно. Вот и…

Существуем. Просто потому что можем.

И потому что иначе не можем.

Не существовать.

Это ведь значит, не быть совсем, во все времена.

А если ты был, пусть даже песчинкой в огромной луже, молекулой в космосе, светом, рождённым и сразу погибшим, то всё. Ты уже был, и не существовать совсем не можешь – всё движется теперь, после тебя, иначе.

И даже ход светил изменит, пусть совсем чуть-чуть, твой временный визит вот в это наше бытие. В это наше совместное настоящее.

Которое было Мы, а стало и ты теперь.

Чувствуешь эту связь? Эту натянутую струну, что дрожит в тебе? Эти тьму и свет? Эти жизнь и смерть, вибрирующие в ночной тишине в отзвуке шин, трущихся об асфальт?

Это принятие неизбежного их вращения разливается негой в груди и животе, облегчает бег, когда каждый прожитый день – это ещё один шаг к смерти.

Быть.


Вопросом.

Чтобы

Знать

Ответ.

Неизбежно.
Подготовила Елена Луновская
Читайте нас: