Писатели Земли Калужской

Александр Трунин родился в 1954 году в селе Кольцово Калужской области. В 1982 окончил русское отделение филологического факультета МГУ. Преподавал литературу в средних школах, вузах, учреждениях дополнительного образования, занимался журналистикой.

Стихи публиковались в журналах «Волга», «Дружба народов», «Новый мир», «Дети Ра», «Зинзивер», альманахах «Паровоз», «Истоки», «Продолжение», «Под часами», коллективных сборниках «Лёд и пламень», «У четырёх ветров», «Бересклет» и других изданиях. Автор книг стихов «Клевер поднебесный» и «Отава августа». В течение 10 лет вёл молодёжную литературную студию «Дар», несколько участников которой были приняты в Союз российских писателей. Принимал участие в организации творческих вечеров калужских и московских поэтов, презентаций книг и альманахов, а также во всероссийских и международных фестивалях.

Лауреат областной литературной премии имени Марины Цветаевой.

Член Союза российских писателей. Живёт в Калуге.

Вестник тишины

Трунин – вестник тишины, говорит Наталия Лихтенфельд – поэт, художница, лингвист. Исходящий от его стихов белый свет расслабляет; спокойная, созерцательная, без щемящего патологического надрыва поэзия сборника «Отава августа», заставляет удивляться тому, что творчество может быть в наше время таким позитивным, что не каждый автор выплёскивает на бумагу пережитые страдания, психотерапируя самого себя, погружая в бездну отчаяния и сочувствия ошарашенного бедой читателя. От небольшой книжки со светлой обложкой исходит приятная тёплая аура, как и от пахнущего травой и деревней названия.

От живого источника поэзии наполняешься светом, любовью и добротой – всем тем, что исходит от Слова, взятого свыше. Поэтому и вспоминается самое родное для каждого человека, живущего в России – деревня как кормилица и первоисточник Родины, русской жизни. В поэзии Трунина, выросшей на классических традициях, природа улыбается даже там, где дело касается неласкового февраля.

Представляем нашим читателям несколько стихотворений из творчества Александра Трунина.

* * *

Мне всё скучнее знать, что происходит в мире,

кто прав, кто виноват и в чём их споров суть.

Пишу, как динозавр, который скоро вымрет,

поскольку всю судьбу он знает наизусть.

Мой стиховой скелет найдут в другом эоне,

очистят от трухи и поместят в музей.

Пусть чудо разгадать старается учёный.

Пусть чудищу сему дивится ротозей.

Одинокий

Человеку нужно прилепиться

хоть к кому-то телом и душой.

Он выходит, вглядываясь в лица

первых встречных – свой или чужой.

Одному, как правило, негоже.

Даже если кажется ему,

что не лица встретились, а рожи,

всё равно негоже одному…

Длятся годы, улицы пустеют,

вот последний встреченный исчез.

Скажет грустно: «Глупая затея,

не бывает на земле чудес».

Он пойдёт в обратную дорогу,

предвкушая снова благодать

тесную родимую берлогу

никогда уже не покидать.

Он, не замечая перекрёстков,

тупо глядя под ноги, пойдёт.

И водитель, тормознувший хлёстко,

бросит из окошка: «Идиот!»

Он забрёл уже в такие дали –

одному не выбраться никак.

Вы его наверняка видали

и невольно думали: «Чудак».

Или кто-то, мимо проходящий,

про себя сочувствовал: «Больной».

Он забрёл уже в такие чащи,

что оттуда ближе в мир иной.

Остаётся только притулиться

и лицо в колени окунуть.

И заснёт далёкая столица –

почему бы ей и не заснуть.

Будет спать весь мир осиротелый,

не дождавшись друга и гонца.

Лишь коснётся ветер пустотелый

навсегда уснувшего лица.

Осенняя идиллия

Хорохорясь с опавшими листьями

одинокий шуршит ветерок.

Два бомжа, утонувшие в истине,

напряжённо глядят на восток.

Безмятежны мамаши с колясками.

Дева виснет на шее юнца.

На скамеечке с лицами ясными

старики поджидают конца.

А в колясках чуть только намечены –

ничего о себе, ни аза –

судьбы теплятся человечьи,

обратившие к небу глаза.

* * *

Ветер силён, но можно стоять на ногах,

даже пройти осторожно от дома к дому,

то напирая грудью на воздух, то делая взмах

вместо крыла рукой навстречу порыву тугому;

лучше всего сидеть в четырёх стенах,

бить баклуши, не целясь, или играть с котом,

свет погаснет – зажечь запылённый огарок –

как там в Михайловском Пушкин? – выберу нужный том –

собр. соч. в десяти томах; книга лучший подарок –

так нас учили, да перестали потом;

мудрость, она ведь в чём – отсидеться всласть,

если никто не ждёт, и никому нет дела,

если родные, близкие, сослуживцы, начальство, власть

не претендуют на душу твою и тело;

как хорошо исчезнуть для всех, пропасть

где-то на малой родине, в милом своём закутке,

лучше ещё, если сошлют в родовое именье,

между прогулкой и сном смотришь – перо в руке,

глянешь – стишок готов между бездельем и ленью,

так живёшь безгрешно с музой накоротке;

слушаешь ветер, жмёшься поближе к печи,

думаешь: дом ветшает, надо б заняться ремонтом

как-нибудь летом. От чая во рту горчит.

Ветер шумит, словно над древним Понтом.

Да ковыляет фонарик чужой в чёрной ночи.

* * *

Какой хороший выдался денёк –

такой осенний, пасмурный, неброский…

Навстречу мне идёт совсем не Блок,

скорее даже вылитый не Бродский.

Навстречу мне идёт мой детский друг,

и у него простое имя Юра.

Он не постиг значительных наук,

и что ему – твоя литература.

Он отмахал по утречку метлой,

идёт домой, свободный и незлой,

не то чтоб счастлив, но ещё не вечер,

расскажет мне о женщине одной,

такой стервозной и такой родной.

Поговорим, что стало со страной.

И разойдёмся до случайной встречи.

* * *

Мы с тобой останемся чужими –

в этом дело, и ни в чём ином –

при любом заботливом режиме

и в прекрасном времени любом.

Если только светопреставленье,

сдвиг по фазе, карточный расклад

сдуру повернут судьбы теченье,

черновик насквозь перебелят.

Александр ТРУНИН

Подготовил Василий Артемьев