Татьяна БОГОМАЗ, г. Саратов
Постановлением ГИБДД любой области
Разговоры на переднем сидении запрещены,
Потому что водитель может услышать в голосе
Стремительное приближение старческой седины.
И, внезапно выпрыгнув на ходу на обочину,
Начнет танцевать и петь песни матерные,
И тогда пассажиры пронаблюдают воочию
Как можно легко переломить апатию.
Не долго. Секунд, может быть, пятнадцать.
Спасшиеся получат травмы радости
И больше в жизни не будут смеяться.
Так несмеянные и доживут до старости.
Только водитель останется вечно молодым,
Веселым, в рубашке с длинными рукавами.
В любом случае страх смерти делает тебя иным,
Даже описанный на листе бумаги словами.
Таня ИВАНЧАЙ, г. Санкт-Петербург
Ты с высоты птичьей тревоги
с высоты птичьей тревоги –
вокруг острова – немые рыбы,
в небо не смотрят, смотрят под ноги,
вокруг острова – мели и рифы,
шарахаются быстроходные субмарины,
холодные птицы из алюминия.
Остров на ночь уходит в бетонный бункер –
давно не смотрит в глаза звездам,
отрывается в первый полет
с плеча недосягаемой линии
горизонта – с границы видимого,
которой еще никто не нарушил.
Остров остается наяву сушей,
И когда ты оставался совсем один
и украдкой смотрел на небо,
уже дважды на нос/на мыс/
на забытую на перилах руку
бесстрашный комок перышек,
внутри (слышишь?) жаркий стук.
(где твой Шлиман, нереальная Троя?),
под подушкой ТАК слышен будильник.
становится твоим персональным Ноем,
и вот на орбитальной станции
твоих бессмысленных траекторий
Александр АТВИНОВСКИЙ, г. Оренбург
Не на минуты – на секунды счёт,
Не медли папа, поскорее прыгай!
Взорвётся твой горящий самолёт,
Какой-то миг и ни следа от МИГа!
Я не хочу остаться без отца,
Огонь стремится заглянуть в кабину,
На кнопку жми, она взамен кольца,
Скорее прыгай, не спасёшь машину!..
Проснулся я, подушка вся в слезах,
Погиб мой папа – лётчик-испытатель,
Остался он навечно в небесах,
Пилота-аса взял к себе Создатель.
Проспал сегодня, в школу тороплюсь,
В подъезде вдруг встречаю бабу Машу,
С опухшею щекой, наверно флюс.
– Сынок, видала щас твово папашу:
Не мыт, не брит и на глазу фингал –
Скажу тебе, с трудом его признала,
С дружками самогоночку лакал,
Всё не напьётся горя гаду мало!..
– Не лётчик он, обманывает мать!
Видал бы ты дружков-пилотов лица!..
– Эх, мама, ну зачем мне было лгать,
Как я могу отцом таким гордиться?
Разрушил пьянством он свою семью,
Алкаш теперь, а был шахтёр-проходчик.
...Я тайну мамы свято сохраню,
Пусть будет папа мой – погибший лётчик!
Таня ИВАНЧАЙ, г. Санкт-Петербург
первым ты видишь утонувшего в море
У него на спине три сотни вулканов.
ты совершенствуешь/ждешь/совершаешь
авиалинию к Тихому океану,
на востоке, на самом краю земли,
там, где воздух вспорот крылом, как кинжалом,
ослепительно белой полярной совы,
самолет уходит на дно сентября
запах серы вторгается в партию водорода,
разноцветной мозаикой мох на склонах вулкана
– дышите глубже, мой Врубель.
Облака окружают сопку шамана, и край тюрбана
затевает между вулканами бурю.
Тимур АБИЗГЕЛЬДИН, г. Уфа
Душный плотный полдень расколот
На двадцать восьмые с точкой ля
Белых карнизов в струях дождя.
В тёмном провале зазеркалья-балкона
Чёрною клавишей полутоновой
Я слушаю громы грозы камертона.
Стукнут вдруг створки ветром развёрнуты,
Ливню навстречу – пусть мочит волосы,
Свежестью серые смоет покровы
Пепла и зол, что с кармической точностью
На мою голову сыпаны горстями
Встречными вечными бедами-вдовами.
Гулкий тяжёлый период расколот,
С хрустом размолот – был жесток и долог:
Брызги бетона во мне долгим эхом
Ветра и грома схватив унисоны,
Вновь в недрах рокот густым баритоном,
Яркий, голодный, в мае рождённый,
Тараканы исчезли, и мухи исчезли, и пчёлы.
И комарик писклявый жалейкой не стонет над ухом.
Но пока ещё кашкою пахнет, цветут родиолы.
Ох, наскочит земля на небесную ось – говорили старухи!
Кто же будет теперь прочищать хоботок и подкрылки,
кто же будет теперь потирать свои чёрные лапки,
вязнуть в сладком варенье и ползать в зелёной бутылке,
иероглифом майя ходить по альбомной закладке?
Говорили – ужо, вам, ужо! Вот бабахнет, промчится!
Говорили, что ягодки будут, а это – цветочки!
Как же хлопотно, тяжко… Что ж будет теперь, что случится?
О, как быстро наш мир докатился до ручки, до точки.
Но пока ещё кашкою пахнет, и вьётся горошек.
В тонком чайничке преет смородиновый листочек.
Как же сладок наш пир с тихим звоном серебряных ложек!
Как же знаков не хочется – ни препинаний ни точек
Тараканы исчезли, и пчёлы исчезли, и мухи.
Вот и я исчезаю в цветенье полуденной тенью.
Ясно вижу вполглаза, отчетливо слышу вполуха,
сонно перетекая в иное совсем измеренье.
Юлия ДУНАЕВА, Санкт-Петербург
На Фонарном – китайский фонарь,
и усатый дракон под навесом.
Превращают здесь утку в янтарь
мастера из страны Поднебесной.
Корка неба сгорела дотла,
шелушится от холода кожа,
а в Китае так много тепла.
Заходи же, усталый прохожий!
Но прохожий ныряет во двор,
в желтый мрак проходного кубизма,
где из дворницкой тащит топор
недовольный скелет коммунизма,
где старуха не слишком добра,
но зато домовой разночинный
не забыл, для какого пера
предназначен был нож перочинный.
В застарелой тени этих стен
тухловатая влага клубится,
но, врастая в поверхностный тлен,
тут живет Городская Грибница.
Не гуляй здесь, а то оплетет
цепким гифом, и будешь потерян,
как по трубам расклеенный кот,
для Гражданок, Дыбенок и Стрелен.
Как чья-то забава, как злая насмешка,
Но так иль иначе решила монета,
И снова мне выпала чёртова решка,
В последний день чёртова лета.
Гудит холодильник, горит сигарета,
И пусть в этот раз ничего не совпало,
И всё же последнее чёртово лето
Курю. Вечереет. И в свете заката
Ни звука, ни стука, ни сна, ни привета,
И время уходит, уходит куда-то,
И лето прошло в ожидании лета.
Юрий САЙФУЛЛИН, пос. Алкино, г. Уфа
Зажглись потихоньку звезды,
В чернильную мглу бредет,
Как плавно на тропки лисьи
Спустилась ночная мгла...
И тайно на травах мглистых
О том, что на этом свете,
Пауль ГОССЕН, г. Йютерборг
Рубашка с ярким рисунком.
Пальмы, бокалы, брюнетки –
Цена с обалденной скидкой.
прошита блестящей ниткой.
Из зеркала смотрит кто-то.
В зрачках его плещет море.
Такой, если пьёт, то бренди.
Такой, если бьёт, то в морду.
Я был им лишь две минуты,
Всего-то делов – рубашка.
Прошита блестящей ниткой.
Цена с обалденной скидкой.
Евгения ТРОЯНСКАЯ, г. Энгельс
Не получилось, не срослось.
То боль, то смех... Туда-сюда,
И стонем мы, кричим... Молчим
Мы – разведенки. Вдовы мы.
Жизнь учит женщин выживать
Мы – дщери* низменных страстей
*ДЩЕРЬ – дочь. (церк.-книжн., ритор. устар., теперь ирон.)
Смотрю на мир – не вижу мира.
Ни в мышеловке этой сыра,
Хочу туда, где стынут рощи,
Где травы прорастут сквозь мощи,
Где жизнь порвётся в лоскутки.
Где нет ни бедных, ни богатых,
Где кровь ещё не пролилась...
Где улыбалась я когда-то,
Пока на свет не родилась.