Так, например, в стихотворении «Полотенце» она разыгрывает сценку с мужской ролью и от первого лица. Получается весело, свежо. По правде сказать, только в одном четверостишии автор выступает от лица девушки. Сегодня стихи её – прекрасные, юношеские и как будто бесполые, что, разумеется, их ничуть не портит. Мальчишество в девушке по-своему симпатично. Да и кто станет всерьёз отделять девичество от отрочества? Да и для чего бы?
Анна Ахматова писала когда-то: «Я научила женщин говорить, / Но, Боже, как их замолчать заставить!» Похоже, нашему времени выпало испытание не менее трудное. Некоторые женщины сегодня вдруг заговорили каким-то металлическим, не то чтобы мужским голосом, но как бы от гражданского только, даже юридического лица и без какого-либо при этом девического, не говоря уже женского, обаяния. Этот голос так и остаётся каким-то абстрактно-правовым. Но ни до мужской, ни до женской личностной (человеческой) сущности этого голоса дело как-то так часто и не доходит. Остаётся некий претенциозный, не заполняемый человеческим содержанием, зазор между мужским и женским взаимопониманием – как между людьми, так и внутри одного человека (состоящего из двух начал, мужского и женского). До гармонического слияния противоположностей отношения эти часто не дотягивают, увы. Такие феминно-мускулинные крайности... Это очень досадно, потому как в нелепой ситуации, где невежливо спутаны элементарные людские роли (не говоря о более глубоких чувствах) в отношениях (речь идёт не о равных правах, скорее о неполном праве), и поделать-то ничего нельзя, кроме как разделить прискорбно общий ситуативный конфуз. Ну, или – не разделить. Когда иные фемины загодя винят во всём противоположный пол (как и противное обратное пренебрежение в ответ или тоже заранее). За всем этим стоит, конечно, боль и насилие. Но для поэзии одних этих чувств недостаточно. Нужно надеяться, что в русской литературе, где уже были Ахматова, Цветаева, Ахмадуллина – поэтессы с полнотою всех человеческих чувств не переведутся. Это грозило бы оскудением нашему роду человеческому. Думается, что талант Эрики, возмужав, явится перед читателем розой (белой, красной), полевой лилией или кувшинкой. Или другим каким-нибудь растением – по усмотрению дарования самой Эрики и Провидения.
Однажды шёл старик домой…
Однажды шёл старик домой.
Сейчас то место – город мой,
Она стоит, где семь холмов,
Зелёный край! Растут цветы,
С подругой начинаем спор:
Аллея, парк, Гостиный двор –
А с каждым днём всё веселей!
Заглянем в театр и в музей,
Шаверма наша – благодать!
Храни свой блеск и красоту!
След не помнят клубки дорог,
Ну, а я забывать не смею,
Как за силой ушёл ты к Змею.
Пусть насильно и против воли!
Приведёт тебя только к боли.
Если б знал ты, как трудно мне!
Задушил меня взгляд твой чёрный!
В нём былое горит в огне,
Он как лёд голубой холодный.
Фразы колкие, хмурый вид,
Твоё имя – тоска, досада!
Сердце всё по тебе болит!
Ты мне ближе родного брата!
Я бы смерть разделил с тобой!
Я б не дал тебе жить во мраке!
Ты давно стал моей мечтой,
Поважнее, чем стать хокаге.
То смиренно умру в надежде,
Что ты снова, мой лучший друг,
Будешь точно таким, как прежде.
– Вот скажите, продавщица,
Вам возможно изловчиться:
Мне продать одну верхушку,
А остаток – вы в кормушку.
– Что такое?! – закричала.
Всё равно верхушка – мне.
Мой отец твердил мне с детства:
«Женщин, сына, бить нельзя!
А не то – не дам наследства!»
В тридцать лет решил жениться.
– Дорогой, дай прокатиться?
Сразу в столб жена вписалась.
К крайним мерам не прибег.
И сказал: «Горжусь тобой!»
Латынь сдавали мы весною.
И демон, что был призван мною,
Шепнул мне на ухо: «Почти...»
Я побывала на свадьбе татарской.
Там тамада начал жёстко шутить.
Шутки понять не смогла без подсказки:
«Сложно вам русские сабы включить?»
Стою на балконе в чём мать родила:
Сползло по ногам полотенце.
Соседка моя, что напротив жила,
Меня назвала извращенцем.
Вот и всё! Привет, свобода!
Мой скакун – моя кровать!
Ждёт нас мозговая экзекуция,
Потому что завтра атрибуция.
Мы свою проверим интуицию.
Будет сложно – вызову полицию.
Передо мной два стула, брати:
И много кирпичей прочесть.
Но как на оба мне присесть?
Я еду утром в пазике вонючем.
Кричит водила: «Есть на БГУ?»
Ему на выходе скажу: «Спасибо, кучер».
И молча к универу поползу.
Подготовили для печати Алексей Кривошеев и Владислав Бурухин