В непрерывном потоке непросмотренных новостей. Часть вторая

* * *

Михаилу Гундарину

Миша был наш основной

Миша был наше всё

Мише всё было по...

Но, что с тобою случилось – Миша?

Не того цвета сегодня – сегодня твоё пальто

Неужели, уж неужели ли,

Неужели – лето прошло?

Но верю я, Миша, верю

Верю, весна наступит

Верю, Солнце взойдёт!

И самое лучшее, что может быть ещё

С тобой ещё произойдет.

* * *

О, Прага! О, Париж! О, Казань!

Уфа, Стерлитамак, Ишимбай, Туймазы!

О!

* * *

По нотам сквозь пальцы песком залива Финского мелодия Чайковского в забытом Ленинграде среди пластинок Пожлакова, беззащитного мякотью песенных тем и Пьехи, нездешней мягкостью голоса льётся тёплым дождём все глуше и глуше. В лесах послепожарных, пчелиными сотами облепивших Парижский Собор мелодия неслышная та.

И этими лицами, что не лица уже ползут потоки под евродолбежку, закольцованную в таблетках ушных раковин, потоками очарованных дудочкой крыс навстречу безысходности животного существования среди аккуратных трущоб.

И только по кочкам болота осторожно идти остаётся в тумане воспоминания о детстве уфимском, о лете советском, о реке под мостами извилистой Белой.

И кормить птиц наиглупейших на берегу Сены хлебом невозможным, но белым, пока не пришла зима, когда не написаны и не отправлены письма в Ленинград из Парижа.

Но, что это? Письмо бодрое и электронное от Айдара: "Приезжай на Айгир, здесь все другое, здесь всё вокруг железнодорожное, сосновое, горное и ручей беспощадно среди валунов гремит"

"Еду" – подумал я и заказал на самолёт в Россию билет, не раздумывая.

* * *

Жил Махмуд Кильдиярович, башкирский музыкант, чаю с медом любил он чашечку каждый день отпить.

Потом Махмуд Кильдиярович протерев полотенцем ладонь играл на баяне мелодию "Как много дум наводит вечерний звон".

Его друг Ильшат Мухаррямович объяснял, что существует ещё и курай и утверждал, что только игрой на курае лучше чем на баяне или гитаре воспевать родной наш край.

"Ильшат, дорогой, Мухаррямович на курае ты сам давай, я только могу на баяне играя, счастьем мелодий дышать. Пойми меня просто правильно и движенью души моей пожалуйста не возражай"

"Любезный мой друг, Кильдиярович! Не только баян и флейта, не только аккордеон поют о дуновении ветра..." – Мухаррямович о курае говорить дальше не стал. Электричка "Дёма-Аша" прибывает минут через пять на уфимский вокзал. Обнялись друзья на перроне, Мухаррямович в Иглино уезжал.

Махмуд Кильдиярович сжимал в руке ручку баянного чемодана и ничего более слышать или хотеть он не желал. "Ну что же" – решил, за окном

наблюдая за скачущим проводами и гремящими мостами Ильшат Мухаррямович – "Я запишусь для освоения песенного башкирского материала в кружок, где мне дадут основы игры на курае, и может быть, даже вокала.

Вот только как сразу через неделю – выйду я в отпуск свой долгожданный"

* * *

Памяти Миши Шуганова

Миша стелил в моей комнате ламинат

И это правильно

Типа шагнул он в небо, дурак не дурак,

не знаю.

С крыши вверх к облакам

Широкими шагами Миша

наш дорогой неземной дорогою

ушел.

Кто ж тебя просил

вот так запросто по крышам

И облакам ходить?

Вдруг мой ламинат отсыреет,

И придёт в негодный вид

Кто мне в комнате поверхность

Профессионально новую склеит,

Когда тебе некогда

Когда с небес на город

Открывается

изумительный вид?

Не волнуйся я могу и без ремонта

Смотреть в окно

Главное, чтобы вид оставался

по-прежнему для тебя

Хороший.

Ну ладно

Все хорошо у нас

Мы на Земле.

Живём и вздыхаем.

* * *

Т. Д. Шабановой

Поезд промчался мимо.

Айгир – новый мой мир.

Ну ладно, промчался, ну ладно.

Да ладно, промчался тот мир.

А в этом мире – Айгир.

* * *

Свидания, абстрактно-белый шар на пианино

Светильником туманно-матовым

Призвание твое такое было быть

Прощаться только толк какой с тобой

Тебя разбить на свалке удосужились бомжи.

* * *

Будто бы Будда, Дабстэп и Полька

Серебрянных туч набрали в корзины

Разбрасывать чтобы над лесом их

Чтобы водой каплевидной и моросящей

В тоску загонять деревни жителей,

Крепко цепляющейся корнями-домами в дорогу и речку

Только чтобы никто не подумал и не догадался,

Что сделали сегодняшний памурный день таким –

Будда, Дабстэп и Полька.

Ну-ка, Вася, нажми ногою своей на мощный "фузз" поскорей, бабахни соло-гитарой эхом в сводах Дворца Анператорского

А если гитару украли, читай тогда рэп.

Или ложись и спи до 11-ти.

Вагнер в ту степь мифологию старонемецкую в систему лейтмотивов отправит.

Ах, этот Рихард – натащил к нам в посёлок Волкова Поляна оркестровки щедро маслом по хлебу намазанной и что теперь делать теперь с ней?

"Шеф! Гони в Челябинск! Что я там потерял?"

Снова хотеть буду я хлеба и чая с конфетами

Будда не будет петь: "Степь да степь кругом"

Дабстэп не подхватит – "Чёрный ворон, что ты вьёшься"

Полька не возьмется тянуть сложную вокальную партию – "Мне малым-мало спалось".

"А вот и Челябинск! А может – Екатеринбург это.

Но очень он похож на Саратов" – сказал я себе.

"Дураки какие-то Вы, то есть Мы – все тут.

Стоим невзначай на полустанке где-то между Ашой и Миньяром, в том числе и я, конкретно я" – никому кроме себя ничего не сказал я ничего.

"Дабстэп. Будда и Полька – возьмите меня в свою компанию, я буду Джазроком" – молчат и правильно.

И электричка промчалась мимо меня,

В ней за окном снова, но тот самый 10-тилетний мудрец, созерцающий Уральские Горы, речку и пасеку папиного знакомого.

А я вот один из тех с полустанка, вижу себя, он едет с папой домой, в Уфу.

Каникулы кончаются и никуда не спешат.

* * *

Синий троллейбус, синий велосипед, в синей футболке я

Смотри какая улица чистая после дождя этим летом!

Тем летом нет – пыльная была очень улица наша, текущая автомобилями с перекрестками опасными.

Не хватало атмосферных осадков

Но Ветра хватало

Вот и вчера Ветер порцией свинцового дождя метнул по городу

А я сквозь лужи стальные лечу велопрогулкой

От замерзания пунцовый сиюминутного.

На горизонте мой дом.

А дома хлеб и чай.

Вот и вся песня моя.

* * *

Приснился в электричке отдыхающему от десятка песен подражателю Высоцкого сам Высоцкий

И говорит Высоцкий такой, Владимир, так сказать, Семёнович, наше всё, подражающему, мол не надо, не изображай меня, не въезжай в чужую биографию многократно написанную принтерами и журналистами разных эмоций, не влезай, может убить, так говорил Высоцкий.

Подражатель с обличьем Высоцкого спящий дергается во сне, гитара в чехле.

Сон продолжается, а вот бой с тенью нет.

Высоцкий берёт Сновидца за руку и объявляет – "Сейчас увидишь" – и выводит героя повествования нашего в тамбур и взмахом руки останавливает этот вот электропоезд среди орхидей и показывает станцию, на станции за бордюром и зданием малым вокзальным "Мерседес светлосиний" – "Это моя знаменитая машина", – гордится Семёныч и приглашает певца Десяти Чужих песен в салон. Тот садится – едут они тысячами километрами со скоростью околозвуковой – и вот он – пункт Б – поляна, на которой бродят сотнями и десятками Элвисы Прэсли, тысяча Чарли Чаплинов, 52 Джона Леннона, 349 Высоцких, которые совесть нации и 2 всего-навсего гитариста 19-го века – Высотские – "Вот, смотри, говорит Владимир, – вот твой шанс затеряться среди этих второсортных и прочих, давай дерзай, будь повторюшкой-хрюшкой"

Подражатель проснулся за полчаса до мафии, протер глаза, посмотрел полумутно на гитару и на пассажиров, достал термос из рюкзака налил полглотка чаю, отпил из стакана пластмассового, захотел выйти покурить, но передумал, но задумался.

Он посмотрел в окно электрички слегка закопченное пылью дорог и в этот момент электричка въехала, чуть ли не ворвалась в темный туннель. В Темноте наш герой сам не свой вдруг услышал, то ли радио чье-то в сумке, то мобильника рингтон – "Каждый должен идти своей колеёй", показалось, что рядом кто-то дышит и поёт – но никого нету, нет никого, туннель позади, снова окно и пейзаж полевой и разбег деревьев лесной и всё.

"Хороший был сон" – подумал он, тот который никогда не стрелял, персонаж нашей сказки и на станции следующий вышел искать вдох и выдох и что-то невысказанное ещё. За плечом гитара верная и слишком такая вся семиструнная...

"Как я придумаю песню такую свою-свою замечательную, а не твою, эдакую Высоцкую?": спрашивал ничего не говоря вслух идущий к горизонту родного села наш подражатель и даже мечтатель.

Вот на этом вопросе я и оставлю с героем читателя.

Безответственно как-то я поступаю.

Внезапно наступило лето.

* * *

Не знаю будто

Как умудрилось стихи писать меня

При том, что чуть не угораздило

В грязную ночь не грызть числа Фибоначчи

Красота тут-то и пригодилась завывающего холодом майского аномального дня

Но это не я, нет не я

Стою и молчу на лоджии над величавой Айской, пусть будет гармонии аккордова последовательность всегда с ней, улицей.

Шифер знатно утром шуршал

Бешено я кричал, ой кричал

В том числе и слова: "Этот май-чаровник в златотканые Солнца одежды наряженный модельером Весной.

"Да, что с тобой, что с тобой?"

О прибое поёт гобой.

Вот только не ной

Вот здесь на углу Кирова и Кировоградской помолчи, постой

А после – или домой

Как же запросто утвердило тщеславие вирши в тетради об экономике рисовать вместо предмета самого, экономики то есть, меня?

Но я не считаю, что сочинять что-нибудь про поле и лес целый час – это грустная повесть.

Увлекателен, думаю, верю я – этот процесс.

А вот и мой дом, вот он здесь.

"Здравствуй", – говорю я дому, "Привет"!

Дом отвечает: "Пожарь котлет"

Я спрашиваю: "Котлеты что ли есть в доме!"

Дом говорит: "Загляни в холодильник".

Это ж надо – стихи придумывать как будто сегодня все выше и вперёд и по ступенькам поступательно по тропе Поэта эт-самое взрастила чистое как воздух гор, как ослепительный блеск снега в феврале юное моё начала 90-х самомнение.

Да я знаю, что даже здесь, "где лапы у елей дрожат на весу" кто-нибудь да и сыграет на укулеле.

И в этот вот день, между прочим, я, несмотря на эту неизбежность, играю на гитаре на виду у общества "Знание".

А в обществе числиться Чистых Тарелок нет у меня призвания!

* * *

Дело в том, что нету так, сказать, ну а что Вы думали, нету идеи, задачи и образа, то есть гештальта и вдохновения и случая изобретать стихи вот эти, когда течет ручей.

Может быть разве что в поселке Волково ручей этот вот, который течет и бежит, устремляется он в Чёрную Речку.

О, эта вода наисладчайшая, словно шербет исчезает во рту и пчёла летит за нектаром надо мною на высоте в метра 4 или 3, а я пью воду, пришел пить её я – Элегия Юмора Яркого А Брызги от ручья под рукой – Тот по желобу устремляется из-под забора дедова двора мне в ладони, о чудо, о, диво, о счастье – Вода Родниковая.

И совсем не ужален я в самую Ось самых чувств-с-осой.

Я Прививокой привит Иммунитета к неприятностям врачом и добытчиком лучшего в мире башкирской мёда – бурзянской пчелой.

* * *

Алфавит Букв Воздушных Грозою Дремлет Ежедневно Желая Зевая Импровизации Контрабасовой Лёгкой Мажорной Наверное Обыкновенной Просторной Размашистой Самодостаточной Самостью А Также Уфа Хороша Цитрусовыми Чрезмерна-Широка.

Щенок Юлой Ярок и лает.

Хлеба Чёрного Ломоть восторженному животному дай.

Да Я знаю-знаю.

Вот так-то вообще.

Ну Вы понимаете, читающие Это – Я не барабанщик.

Не научился совмещать ритмы хай-хэта и бочки с тОмами и потому – наилучший из вариантов – томатов поесть.

И в том числе неплохо было бы вчера.

Творчески танцую дальше кинематически –

невозможно не, но возможно да

Отлично весьма, но впрочем, но в прошлом.

Но завтра всё будет Хорошо и это ненамного Отлично хуже чем Отлично.

И, значит Хорошо и Отлично нет, не враги.

Нет, не в гости я иду.

Я букварь в портфеле домой несу

Я ученик школы номер 19.

Я люблю Вас, друзья.

Подготовил Алексей КРИВОШЕЕВ