Все новости
ПОЭЗИЯ
11 Октября 2019, 13:07

Любить – это значит, до точки тяжелое время понять

Андрей НОВИКОВ Первая серьезная публикация Андрея Новикова состоялась в журнале «Подъём» в 1984 году. Стихи публиковались в «Литературной газете», «Московском комсомольце», «Общеписательской литературной газете»; в журналах «Сибирские огни», «Байкал», «Берега», «Балтика», «Сибирь», «Смбирскъ», «Сура», «Зензивер», «Южное сияние», «Российский колокол», «Южное сияние», «Крым», «Белая скала», «Метаморфозы», «Великороссъ», «Петровский мост», «Студенческий меридиан», «Литературная учеба», «Дружба», «Молодая гвардия», «Литературная Киргизия», «Рабоче-крестьянский корреспондент», «Рабочая смена» (Минск), «Чаян» (Казань); в альманахах: «Паровозъ», «Истоки», «Поэзия», «День поэзии», «Академия поэзии», «Под часами»; в коллективных сборниках «Турнир», «Дебют в “Современнике”», «Молодая гвардия-85», «Тверской бульвар, 25».

Случайное родство
Поправь очки со сломанною дужкой, расцвел цикорий, синева зовет.
Из подворотни пахнет свежей стружкой, там кто-то курит, плачет и поет.
В тумане зябком отсырели кровли, не разберу ни слова, хоть убей!
Взаимное доверье лечат болью, не в силах оправдаться перед ней.
Тревожат душу у кирпичной кладки – простывший день и краденый арбуз,
Догадываюсь – режут правду-матку, и нож достанут, что козырный туз.
А дальше будет курица от плахи бежать недолго и без головы.
Бродяжий дух, напомнивший о страхе, не вразумит хозяина, увы.
Цепочку пищевую понимая, кунжутным маслом пенится казан,
Событий и поступков связь прямая, навязчиво бросается в глаза.
Но в этом мире, созданном искусно, а дьяволу и в этом повезло,
Причастности мистическое чувство обманывает весело и зло.
Пронзительны родные захолустья, оправданное жизни естество.
Прими же с горькой, просветленной грустью неясное случайное родство.
Еще в руках бутылка с теплым пивом, и далеко оливковое дно,
Банально все окончится обрывом, а в нем и есть спасение одно.
Цеппелин
Гляди сыновнею любовью на горизонт, где как налим,
Плывя, струи тугие ловит по нашей воле цеппелин.
Подставил смело ветру щеки над сонностью речных прохлад,
Несвоевременный – в итоге, несовершенный аппарат.
Скрипит фанерная гондола, где командор засел птенцом.
Он на какой парад в просторе летит серебряным яйцом?
Нам дерзновенья века любы, подвластен, мил лубковый сказ,
Играйте ангельские трубы, звени моторами каркас.
Канаты свесились под брюхом, как письмена из узелков,
Гордись страна небесным духом, путь властелинов – он таков!
Мы покоряем раз за разом простор, не осознав предел.
Мечтою в кубатурах газа, судьбой неповторимых дел.
Рассвет
Дубеют окна на морозе,
Рассвет вдоль холода реки,
И дремлют в полусонной позе
У темных лунок рыбаки.
Лишь нежность магниевой вспышкой
Порою не дает дышать.
Стоишь с термометром под мышкой,
Любить, болеть – тебе решать.
Начало дня еще неволит,
Смотри в окно, ищи слова.
И выходной не обездолит,
На леность предъявив права.
Грустят скамейки с птичьим шрифтом,
Пространство сумрачно разжав.
И ветер пользуется лифтом,
В подъезды шумно забежав.
Зимние дали
Могущество нежного зренья,
Зимы величавый объем,
Набраться ума и терпенья –
В глазах удержать окоем.
Со временем, мнимо разъятым,
Побудь и тогда удивит:
Сугроб с совершенным накатом
И мокрый на нем снеговик.
Душой испытай эти дали,
Есть пауза, слово и знак,
Являя простые детали,
Природа расщедрилась так.
Прими, полагаясь на риски,
Тебе эти веси близки,
И станет немыслимо близким,
Прилив изумленной тоски.
А небо в молочном сморканье
Предъявит и точно скроит
Холщовой укрытые тканью
Простые желанья твои.
Страх
Взойдет травы рубаха не по росту,
Знаменье свыше вновь придет за мной.
Упряма память – грубая короста,
Не совладать с ней, выкормыш земной.
Хватать губами воздух хрипловатый,
Прислушиваться к голосам страстей,
С кем хлеб делил, а грусть была расплатой,
Умножившая сущности вещей.
Все ждал ответа, не имея цели,
Господь, так торопливы дни твои!
Босому проходимцу знать, тебе ли,
Живительный, пьянящий ток крови?
Он будоражит, будит терпеливо,
И сон и явь – печали долгий взмах.
Призыв прилива и ответ отлива,
И в круге первом драгоценный страх.
Каллиграфия
Непостоянство кружит голову,
Дождем с утра укрыв края.
Вода мерцает в лужах оловом,
Вернувшись на круги своя.
Как в черно-белой фотографии
Контраст необходимо чист.
И мокрой шиной каллиграфию
Оставил велосипедист.
Цветок зеленый
Жизнь устает печали мерить
И толковать приметы. В путь –
Туда, где створчатые двери,
Успеют времена сомкнуть.
Запомни, в этот век железный,
Пока еще ты молодой,
Дни вытекают бесполезно
Из крана жесткою водой.
Где распадаются в пределах,
Уходят в наважденье прочь,
Тобой и вечностью, без дела,
Читаемые день и ночь.
Пусть млечный путь нависнет кроной,
Над миром, что ужасно прост;
Где в вечности уединенной,
Цветок зеленый и погост.
Красным кумачом
В захолустье образ спрятанный,
Веселись, однако, голь,
Цех сошел с ума перчаточный,
А лекала съела моль.
Где же песня величальная,
Праздник на одной ноге?
Что ни баба – то печальная,
Что ни труд – на утюге!
Вот почет – доска плешивая
Дышит красным кумачом.
Ждут мужья на ужин вшивые
И капуста с первачом.
Трудодней бардачна разница,
Как пустой стучит орех.
Не того, а только дразнится,
Вводит, понимаешь, в грех.
Им бы неги, им бы мякоти,
Хоть какой-нибудь уют!
Нет, идут в калошной слякоти.
Прямиком на Страшный суд.
Мгновенье
Зло, цепко кадром разграничил
Деревья, зарево и дым.
Бессмыслица фотогенична,
Фотограф этим уязвим.
Под зонтиком – линялой крышей,
Сосредоточен, угловат.
Выходит тень из серой ниши,
Надейся, что надолго, брат!
Мгновенье чиркнет в эпатаже,
В формат замкнется цифровой,
Еще невидимы пейзажи,
Детали в данности живой.
Возникновенье тянет выю,
Створ распахнет печаль ее,
И выпадет в периферию
За явью – инобытие.
Потомки
Выйдут на дело потомки,
Грубое слово приму.
Лучшее время – потемки,
Нет в них любви ни к кому.
А на прощанье, вовеки
Ревность напутствий воздам,
Выдавлю влагу на веки –
Рвутся они из гнезда.
Врезаны в воздух деянья,
Зависти мерзлая рябь.
Юность не ждет подаянья,
Коль в подворотне – ограбь!
Время теней долговязых,
В лужах мертвеет вода.
Бережно бремя рассказа,
Остроконечна беда.
Небо – испарина смерти,
Чья-то родная судьба,
Так разгляди в круговерти
И молодого себя.
Пусть осенит наши лица
Шелест забвенья травы.
Жизнь никогда не скупится
На совпаденья, увы.
Запах мира
Светится зеленая ограда,
Тени расползаются, шутя.
Розовыми пятками по саду
Мнет растенья малое дитя.
Изнывая в первозданном зное,
Ощущают приступ духоты
Брошенные в марево земное
Синие и красные цветы.
Наблюдай за малышом и робко
Ощущай библейскую тщету,
Леденцов душистую коробку,
Запах мира, сада красоту.
Последний пароход
Тяжелых колес парохода боится речная волна.
Опомнись, какая погода? Природа разлукой больна!
Будь счастлив дорогой обратной, простерт в ней из прежних длиннот
За край невесомости ватной, изорванный отсвет забот.
Есть право на память о счастье. Глупа и коварно вольна,
В ответ кандалы на запястьях земная замкнет тишина.
Любить – это значит, до точки тяжелое время понять,
Найти тебя вне оболочки, фантомною болью обнять.
Одна белизна на палитре и утра туманного вид.
Минувшее явится в титрах и имя твое исключит.
И даже речные изломы моя повторяет судьба,
Я выйду из жизненной комы, которая слишком груба.
Прощальные отзвуки лета привиты свободой забот,
Под чашкой сыреет газета, последний плывет пароход.
Гудок, ощущение стресса, душа первозданно боса,
И дождик рябою завесой с пролеском сольет небеса.
Пашня
Земля жирна, земля черна,
Дымок стоит с утра над пашней,
Она упорно ждет зерна,
От жатвы отдохнув вчерашней.
Она – покой среди страстей,
Певучих и еще тревожных,
Живет надеждой новостей
И жаждой воли невозможной.
Над нею библия ветров
Гуляет и листает время.
Светило с облачных шатров
Целует тракториста в темя.
Он, как дитя, глубоким сном
Спит на промасленном бушлате.
И вечность в воздухе пустом
Сияет в конопатом злате.
Розы и раны
Прощальные титры с экрана
Районного кинотеатра,
Любовь начинается рано
И дерзко уйдет безвозвратно.
Залетная девушка-пчелка,
Щенячьи и детские страсти,
Беретом укрытая челка,
И ночи волнующий аспид.
Прекрасна моя незнакомка,
Романов и связей предтеча,
Упрямое время вдогонку,
И лечит тебя и калечит.
Живем в этом воздухе грозном
Летальною верою этой.
Вокруг только раны и розы.
Любовь обжигающим летом.
Незавершенность
Гляди на стройку, значит, зорко, в оба бетонный цепко оценив каркас.
Незавершенность – глупая особа, но держится достойно, без прикрас.
Вот котлован, на самом дне смиренья, в нем техника грустит в параличе.
Татуировкой сизое прозренье у бригадира на крутом плече.
Противный карлик поселился в кране, лицо изображает смену мук.
Над будкой разбежавшейся охраны болтается пустой облезлый крюк.
Сквозняк проект упоминает всуе, капустную с купюр стряхнувши тлю.
В догадках скверных бытие рисует инвестора, надевшего петлю.
Застыл раствор, не пригодился опыт, обеденная скука, колбаса.
Рабочей смены своевольный ропот отправлен непечатно в небеса.
Замазкой зашпаклеван влажный запах, но он везде мистически проник.
Кобель, как день, стоит на задних лапах, непобедимо высунув язык.
Строителей заботы, будто выпас идей, что зодчий воплотить взалкал.
…Из времени любого можно выпасть, сказав, что Бог несчастного толкал.
Читайте нас: