Лирический герой Егора Окунева – одиночка, еще живой, чувствующий боль страдающего мира. Он возвращается, мучительно продираясь, к себе самому, «первозданному», от неизбежных наслоений современной, механической и электронной цивилизации, скрывшей от него за свинцовым колпаком бездонный небосклон божественной (бескорыстной) игры и смысла. Эстетика, чувственное познание извечной и бесконечной духовной реальности, доступна только царю природы, заключающему в себе всех тварей и существ, устремленному в будущее. Влюбленный в первоначальный мир, застилаемый миром вторичным, «целлулоидным», сложившемся вокруг мегаполиса, свободный художник, поэт, вынужден каждый раз творить (открывать) духовный космос заново, воспроизводя некий верховный замысел о нем, его идеальный прообраз, для того, чтобы сообщить жизни смысл, а смыслу жизнь.
Запишите меня в свои списки,
Полететь я хочу стрелою отравленной.
Никому не нужна мечта моя? Не беда! Ну и ладно!
Мне нужна она! Наверно, это главное!
Пересушено горло от криков,
Иногда с губ слетает забавное,
Но с серьезностью я говорю только тихо.
Вы не слышите? Наверно, это главное!
Полететь первым классом на Солнце,
Крыльями скрыть свое сердце печальное,
Перьями легкими вмиг разлететься,
Мне не страшно сгореть. Наверно, это главное!
Впихнув свое тело в маршрутку утреннюю,
По пути на работу толкнет меня кто-то.
Обратиться вмиг тараканом измученным,
Меланхолично всматриваясь в окна.
Из пункта А в пункт Б – с остановками,
Взглядом стрелять в незнакомцев,
Сравнивая с ориентировками,
Верещать: «Откройте оконце,
Мне не дует, дышать тяжело»…
А порой и вовсе невозможно,
Придавило, одеялом легло.
С людскими потоками сложно
Куда-то доехать, не высадив окно.
Ледоколом прокладывать путь по салону,
Продираясь сквозь заросли рук и локтей,
На остановку выйти и вздохнуть!
Все-таки, нет ничего тяжелее,
Чем проделать столь тягостный путь…
В панельном доме живут одиночки,
Смотрят в окно, подвывают,
Не напишут никому и строчки,
От внутренней боли страдают,
Словно в камере-одиночке,
Об стены, но это еще цветочки,
Литрами спирт они выпивают,
В этом доме живут одиночки,
Друг за другом они умирают,
Не желают от смерти отсрочки,
Живут здесь волки-одиночки,
Живут, друг о друге не знают,
Только темною-темною ночью,
Говорят не много одиночки,
Над плитою слова свои сжигают,
Слушают блюз с радиоточки,
На балконе морковь сажают,
Не завидна жизнь одиночки,
Из квартир своих не вылезают,
Словно прыгая на каждой кочке,
Понимают, что все равно проиграют,
В панельном доме живут одиночки,
Незнакомцев взглядом шугают,
Живут, расставив все точки,
Отрезвит, как удары по почкам,
В зеркало посмотрев, весь сожмусь я,
«В этом доме живет одиночка», –
Кто-то умер, кто-то на смену родился,
Кто-то пьет по чуть-чуть, а кто-то напился,
Кто-то ушел и не возвратился,
Без следа, будто в воздухе растворился,
В глубине вечно шумной огромной столицы
Кто-то снова кому-то приснился,
Этот кто-то, наверное, влюбился,
А кто-то с любовью своею простился,
На печальном примере своем убедился,
Этот кто-то тихонько и с этим смирился,
А ведь кто-то лететь бы хотел, словно птица,
Но кто-то в однушке своей ютился,
От всего, чего смог, отгородился,
На весь мир этот кто-то совсем разозлился,
Кто-то, радостный, танцевал и резвился,
А кто-то совсем от всего отключился,
На сотню кусочков кто-то разбился,
А кто-то не плохо так сохранился,
Глубоко ночью кто-то в сон провалился,
Не заметил, уснул, не всполошился,
Только хлопнувший звук до него доносился,
Это кто-то ушел и не возвратился.
Отнюдь не для свежего воздуха.
Кожу тянет подобие ухмылки,
Точнее, есть – всего полбутылки.
Сопровождают меня лишь тени.
На пресловутый синдром отмены.
Всего лишь склад реквизита.
Что и так уже было разбито?
В холодильнике, которую найду,
И наплевав на любую беду,
Всего лишь существительное.
Я слишком ярок для этого мира,
Прослушав новости радиоэфира,
И выйдя с пивом из магазина,
Я понял, что ярок для этого мира.
И рыжую шерсть мою скрыло мундиром,
При встречах глаза полыхали пожаром,
И мерно плывя без особой причины,
Допер я, что ярок для этого мира.
В метро мне дверями хвост прищемило,
И, взвыв от боли, словно сунули шило,
Внимание все на меня обратили,
Сказали, что ярок для этого мира.
Меня это дико всего оскорбило,
Я лис, меня пока не убило,
Но горло мое слезами душило,
Я все-таки ярок для этого мира.
Ключом повернув, отпирая квартиру,
Я все ж улыбнусь, пусть через силу,
Вся эта жизнь – как тупая сатира
Я – самый яркий для этого мира!
В чьей-то статистике, всего лишь цифра,
Во тьме, разрезаемой лопастью
Что, в принципе, было и прежде
Как призраки ходим по миру,
Никем не замечены, не любимы,
Да и в списках не видно наших имен,
Ни сегодня, ни завтра, и притом –
поглощение спирта под вечер
И, просто чиркнув спичкой,
Все сгорит, и хвастаться нечем,
Да и старость сгорает в мгновение ока.
Когда ты родился, еще не ведаешь,
Мы сдались, но не спелись.
И цифра сменилась на прочерк,
В единицу и множество точек.
И в историю жизни запишут