Порушенное войной детство. Часть 5. Окончание

ШКОЛЬНЫЕ ВРЕМЕНА

В то время в Станиславе были украинские, польские и русские школы, отдельно мужские и женские. Шло интенсивное перемешивание населения — по межправительственным соглашениям поляки навсегда уезжали в Польшу. Оттуда шел встречный поток украинцев. Со всех концов Советского Союза перемещалось сюда русскоязычное население — в городе находился штаб Прикарпатского военного округа противовоздушной обороны, город кишел военными, приезжали строители и другие специалисты на восстановление народного хозяйства. Я пошел во второй класс русской школы № 3, поскольку тоже был русскоязычным. В классе нашем большинство — дети старших офицеров Советской Армии, прошедших войну и теперь несущих службу в Станиславе. Было два генеральских сына — Василевского и дважды Героя Советского Союза Шурухина. Школа находилась в здании бывшего женского монастыря, к которому примыкала довольно большая территория, где размещались стадион, другие спортивные площадки, фруктовый сад, оранжерея. Директор школы Галина Ивановна Курочкина, волевая, строгая женщина, очень быстро смогла сделать школу образцовой. Она уже тогда, первой в области, ввела школьную форму — белая рубашка и темные брюки, а на торжественный случай, вместо рубашки — белый китель (тоже полотняный) с военными пуговицами и стоячим воротником.

О школьной форме у меня тоже есть воспоминания. Мама не могла себе позволить иметь для меня несколько белых рубашек. Была одна, только для школы. А в остальное время я носил клетчатые рубашки, либо цвета хаки. За моей спиной на следующей парте сидел Борька Спиридонов — небольшого росточка, худенький, рыжеволосый парнишка. Мы его любили и уважали за то, что он умел все математические задачки решать своими способами, чем удивлял учителей, а мы, благодаря ему, могли на уроках малость халтурить — пока учитель с ним разбирается, мы занимаемся своими делами. Писали тогда перьевыми ручками, носили с собой чернильницы-непроливайки. Однажды Борька тряхнул ручкой (что-то прилипло к перу), и по моей рубашке по всей спине пролегла полоса из чернильных клякс! В каком-то бешеном порыве (что я скажу маме!) я схватил Борьку за грудки и… выкинул со второго этажа открытого классного окна! Он упал на кусты, только слегка поцарапался, но был серьезный скандал, мне грозило исключение из школы — Борька был сыном главного инженера энергопоезда, питавшего тогда город электроэнергией, школьное начальство побаивалось какой-то негативной реакции со стороны этого важного специалиста. Но именно он и уладил все, отругав сына за то, что тот очень легко вылетает из окон! А мы с Борькой даже и не ссорились, он водил меня на работу отца, там я впервые увидел мощное парогенераторное оборудование, градирни, водоемы с охлажденной водой, в которых разводили рыбу… К слову, первую шариковую ручку мне подарила в пятом классе тетя Роза после поездки к своему брату, жившему в Польше.

Школьная форма, конечно, нивелировала имущественное неравенство учеников, но оно проявлялось в другом. Однажды я был в гостях у одноклассника, сына полковника. У них в доме нельзя было шевельнуться: его мать, будто цербер, следила за каждым моим движением, не позволяла даже сесть на стул — вся мебель, вывезенная из Германии, была укрыта чехлами. Стояли дорогие сервизы, посуда, но тоже — не для употребления. Я чувствовал, что мать эта никак не могла дождаться, когда я, явно не подходивший по внешнему виду в друзья ее сыну, наконец, покину их дом. Гораздо серьезнее возник инцидент в классе, когда на родительском собрании несколько таких избалованных офицерских жен потребовали удалить из класса Сашу Новика. Причина — сын вора (отец сидел в тюрьме) и плохо влияет на их детей. Однажды я был у Саши дома, хотя дома у них не было: мать — побирушка с тремя детьми «жила» на ступеньках в подъезде многоквартирного дома: между парадной дверью и входной дверью в дом (всегда закрытой) было четыре ступени, на которых они и обитали. Саша ходил в галошах на босу ногу, одевался отвратительно (формы у него не было), но был очень способный и учился хорошо, легко, на лету схватывая материал. Мы с ним вместе занимались в изостудии Дворца пионеров. Там успехи его были еще заметнее. И вдруг такое требование. За него тогда заступились родители «бедняков», генерал Василевский (он не пропускал родительских собраний) и классный руководитель. Договорились помочь этой несчастной семье — собрали одежду, обувь, а я без спросу отнес им самую большую кастрюлю из нашей кухни, за что получил легкий нагоняй от мамы. Через годы я узнал, что Саша поступил в художественное училище и стал профессиональным художником…

Преподавательский коллектив был весь из приезжих. Помню очень презентабельную, уже тогда пожилую, завуча Веру Николаевну, явную выпускницу института благородных девиц, пользовавшуюся огромным уважением учеников и родителей. Нашей классной руководительницей по четвертый класс включительно была Таисия Кордонец — совсем молоденькая выпускница педагогического училища откуда-то из Восточной Украины. На наших глазах, выйдя замуж за вернувшегося с войны без ноги завхоза школы Андрея, она быстро превратилась из тонюсенькой девушки в дородную тетеньку. С пятого класса нашим классным руководителем стала Ульяна Захаровна Полякова — красивая, высокая, статная женщина, преподаватель русского языка и литературы. Мы все сразу влюбились в нее, хотя ее младший сын Юрка учился в нашем же классе, а старшая дочь заканчивала в Киеве учебу в консерватории. Однажды я был у них дома и увидел ее мужа, маленького, толстенького полковника. Тогда у меня прошел некоторый комплекс неполноценности — значит, и у меня, человека небольшого роста, может быть такая статная, высокая жена!

Тогда в школах никакого питания учеников еще организовано не было, и мама каждый день давала мне с собой омлет, вложенный между двумя кусочками хлеба. У меня была кличка «яйцеед». Ребята даже пели: «Молодой яйцеед налетел на меня и ударил меня, отчего я упал!» Что это означало? В то время демонстрировались трофейные фильмы (американские и французский) про трех мушкетеров. И у нас на переменах возникали целые баталии — фехтовали руками. Иногда даже изображая кавалеристов: маленький парнишка — всадник, а под ним, в качестве лошади, парень побольше. Я так наловчился фехтовать, что мог одним ударом сбить с ног не только «пешего», но и всадника. Отсюда песенка…

Дома тогда художественной литературы не было. По приезду в Станислав я записался в читальный зал детской библиотеки. Там я так увлекся чтением, что мог часами напролет сидеть за книгами. В киосках продавались копеечные брошюрки издательства «Огонек», в которых публиковались произведения Джека Лондона, Проспера Мериме, других классиков русской и мировой литературы. Приносила книги тетя Роза из своей конторской библиотеки. Я это все проглатывал с ходу. Подталкивало меня к такому активному чтению еще и следующее. У нас во дворе всегда лежали чьи-то бревна. Периодически хозяева их пилили и кололи на дрова, но тут новый хозяин подвозил свои. Вот на этих бревнах по вечерам проходили наши детские посиделки. Мальчишки из окрестных домов стали регулярно собираться там и требовать от меня рассказы о прочитанном. Мои рассказы, видимо, были увлекательны… А мне это помогало в учебе. Я всегда писал грамотно, хотя правил не знал. Учителя, зная это, мои безошибочные сочинения и изложения всегда оценивали на «хорошо», пятерок не ставили. Да я и не обижался.

Наискосок от нашего дома на углу был магазин грампластинок. Там работали, видимо, очень грамотные и тактичные люди — они умело подбирали записи и крутили их долго (но не надоедливо!), достаточно, чтобы песня запомнилась и полюбилась. Так я познакомился с творчеством Утесова, Бернеса, Лемешева, Козловского, Руслановой, Шульженко, Бейбутова и других популярных тогда исполнителей.

В Станиславе была знаменитая «стометровка» — часть Советской улицы длиной в полкилометра, где по вечерам тусовалась молодежь, фланируя в одну сторону, потом обратно. Там, начиная с шестого класса, болтались и мы, поглядывая на встречных девочек и обсуждая новости музыкальной и спортивной жизни. К девочкам было трепетное отношение — они казались нам какими-то неземными таинственными существами. В нашу школу можно было попасть по двум улицам. Мы стали делать крюк, чтобы пройти мимо русской женской школы № 1 и поглядеть на стайки красивых школьниц, собиравшихся перед занятиями во дворе их школы.

В седьмом классе передо мной уже вплотную встал вопрос, куда пойти учиться дальше, какую получать специальность. Тогда в Ленинграде было артиллерийское училище, куда принимали после семилетки. Я думал поступить туда, но к концу учебного года это училище закрыли. Я с детства грезил морем, хотел в Одесскую мореходку, тем более что здоровье мое давало такой шанс. В качестве запасного варианта держал Дрогобычский нефтяной техникум, где был геологоразведочный факультет, черная (как на флоте!) форма и стипендия несколько выше, чем в других учебных заведениях. Так и получилось — в неполных 15 лет я навсегда уехал из дома в Дрогобыч, стал нефтяником…

С 1956 г. после окончания техникума я навсегда обосновался в Башкирии, сердцем прикипел к этому краю и его людям. Здесь образовалась моя семья, я получил высшее образование, родились и выросли дети, здесь могилы моей матери и жены…

А тогда порушенное войной детство как-то незаметно прошло…

газета «Истоки» № 7 (879) от 19 февраля 2014 года