«Мой путь, моя судьба...» Часть шестая

На генеральной репетиции балета Федора Лопухова «Весенняя сказка» нам, четверым лешатам, артисты за кулисами помогли надеть лохматые комбинезоны. Мы на четвереньках стали выползать из дупла дерева, однако выступление было прервано. Помогавшие нам артисты то ли ошибочно, то ли в шутку неправильно надели на нас комбинезоны. Хвосты леших, вместо того чтобы, как положено, находиться за спиной, у нас были впереди и волочились по полу между ног.

Удачно была сочинена финальная картина «Весенней сказки». Мы изображали комариков: раскачиваясь из стороны в сторону, медленно двигались из глубины сцены вперед, к рампе. По мере нашего продвижения вперед к нам, так же раскачиваясь, подключались остальные исполнители. Сцена постепенно заполнялась мерно двигающейся массой, создававшей впечатление умиротворенно-знойного летнего марева.

Молдаванин Петя Леонарди, большой поклонник балерин Аллы Шелест и Инны Израилевой (Зубковской), организовывал нам походы на спектакли Кировского театра, в которых мы не участвовали. Группой в шесть-восемь человек мы собирались на входе в левой части фойе и, по сигналу Пети, устремлялись мимо пожилых билетерш прямиком на галерку.

Посещали мы и драматические театры. Большое впечатление на меня произвел спектакль «Оптимистическая трагедия» В. Вишневского в Театре имени А. С. Пушкина (ныне Александрийском) с потрясающей игрой актеров О. Я. Лебзак и Ю. В. Толубеева. В Большом драматическом театре понравилась пьеса «Снежок» В. Любимовой о дискриминации негритянских детей в американской школе. В ДК им. М. Горького удалось посмотреть первую оригинальную постановку начинающего тогда хореографа Юрия Григоровича, балет «Аистенок».

Всю школу в день сдачи новой постановки Кировского театра, будь то балет или опера, отправляли на просмотр. Мне удалось, будучи уже артистом, присутствовать на сдаче балета А. Хачатуряна «Спартак» в постановке Л. Якобсона. Меня впечатлили танцы в балете, исполняемые, условно говоря, «босоножками», в римских сандалиях. Подумалось тогда, что балет многое потерял, в свое время практически вытеснив танцы «босоножек» и отдав предпочтение исключительно пуантовой технике, применявшейся всегда кстати и некстати. В «Спартаке» были великолепны исполнители: Аскольд Макаров, Инна Израилева (Зубковская), Святослав Кузнецов, Игорь Бельский.

В первые годы пребывания в училище я самостоятельно обучился игре в шахматы. Также мне удалось получить несколько уроков в секции шахмат во Дворце пионеров у мастера В. М. Бывшева. Когда в училище состоялся шахматный турнир на первенство школы, его, к удивлению организаторов, выиграл я. Мне выдали приз – толстенную книгу «Каменный пояс», которая, впрочем, была немедленно конфискована старшими участниками турнира. Слух о моих успехах в шахматах через моих недавних соперников по турниру, в частности Сашу Лифшица, распространился среди преподавателей училища и артистов балета Кировского театра.

М. Г. Тер-Степанов, педагог по характерному танцу, вылавливал меня в коридорах школы, и мы, уединившись в маленькой комнатушке, находящейся в учительской, сражались с ним в шахматы. В общежитии меня усаживали играть с Салихом Хайруллиным, который никак не мог смириться с тем, что проигрывает, но все его попытки физического воздействия всегда прерывались стоящими за моей спиной Робертом Клявиным, Борисом Брегвадзе, Анатолием Тукало.

Учащимся, занятым в спектаклях Кировского театра, была отведена комната в конце длинного коридора, в которую мы попадали через гримировочные комнаты артистов. Нередко меня останавливали в театре артисты, предлагая сыграть партию. Сопровождавшая нас воспитательница О. А. Рогова просила надолго меня не задерживать. Доброжелательная пожилая женщина, до революции бывшая классной дамой, Рогова спокойно относилась к нашим проделкам: игре в «пятнашки» с беготней по гримировочным столам, верчениям на железных стойках. Я как-то спросил, не слишком ли мы досаждаем ей своим поведением. Она ответила, что в общении с нами забывает о своем возрасте и словно возвращается в молодые годы.

Шахматы – серьезный вид спорта, а я относился к ним как к искусству. Игра научила меня логически мыслить, развила интуицию в выборе правильных решений, способность предвидеть события. Я одобряю предложения по внедрению шахмат как предмет изучения в средних общеобразовательных школах. Но я не завидую тем, кто избрал шахматы профессией, у этих людей мозг постоянно находится в работе, анализируя сложные партии, это тяжкий труд.

Кроме шахмат я пристрастился к футболу. Площадкой для игр стал пустырь холодильного института на улице Ломоносова и площадь Островского. Директор училища Валентин Иванович Шелков однажды вызвал меня в кабинет. Я не ожидал ничего хорошего, предчувствуя очередной нагоняй за нарушение правил внутреннего распорядка. Шелков, указывая на меня, спросил у присутствующего в кабинете мужчины: «Это он?». «Да, этот мальчик гонял мяч на площади Островского», – был ответ. Шелков объяснил, что мужчина – тренер детской футбольной команды «Динамо» и он просил отпускать меня на тренировки. Но совместить учебу в училище с футбольными тренировками было невозможно.

Как-то раз воспитатели общежития организовали поход в бассейн на улице Правды, и я присоединился к группе ребят. Набирали в секцию прыжков в воду. И в свою очередь, демонстрируя, как мне казалось, красивый полет, прямо с тумбы плюхнулся в воду и пошел ко дну – плавать я не умел... Меня вытащили и отправили в другой конец бассейна, учиться держаться на воде.

Румын Опре Петреску, намного старше меня, проявил меня «половина порции» и постоянно учил меня играть в пинг-понг. Воспитатель Коротков, по совместительству студент консерватории, вечерами знакомил нас с романсами П. И. Чайковского, С. В. Рахманинова. Сыграв со мной несколько партий в шахматы, он вызвался разъяснить суть игры в преферанс. Сын заведующей интернатом учился в школе хорового пения, и нам в обязательном порядке пришлось участвовать в хоре. Для меня это было делом скучным. В репертуаре были песни «Летят утки и два гуся», «Вечерний звон», «На Спасской башне бьют часы». Чтобы избегнуть занятий, я начал специально громко и невпопад вздыхать: «ох!», в другой песне выкрикивал: «бим-бом!». Очень скоро, к вящему удовольствию, от хоровых занятий я был отстранен.

Как-то раз меня в коридоре училища изловила киносъемочная группа. Мне предложили нарочито «окая» прочесть текст – искали мальчика на роль юного Максима Пешкова, но, увы, на следующий день я должен был отбыть на летние каникулы в Уфу.

Когда наступали светлые весенние дни, после занятий я отправлялся бродить по Ленинграду, любуясь великолепной архитектурой города, его необыкновенной красотой: Михайловским замком с привидениями, «Спасом на Крови», Летним садом со стоящей там скульптурой баснописца И. А. Крылова. Часами просиживал у картин К. П. Брюллова, М. А. Врубеля, И. К. Айвазовского в Русском музее. Э. Делакруа, П. Рубенса, Д. Рейнольдса – «Амур развязывает пояс Венеры», пейзажи К. Моне и В. Ван-Гога в Эрмитаже. Увиденное побудило меня больше узнать об авторах шедевров, о мифологической основе полотен.

По нескольку раз я пересмотрел все трофейные музыкальные фильмы: «Молодой Карузо», «Дама с камелиями», «Паяцы», «Чио-Чио-сан», и проникся любовью к опере. Я уже совсем по-другому слушал оперы в Кировском театре: «Садко», «Руслан и Людмила» (в последней, кстати, я не раз изображал Черномора). В воскресные дни мы с утра пораньше ждали директора кинотеатра «Родина» – она шла на работу мимо училища. Мы радостно окружали ее, и добрая женщина вела нас по улице Толмачева на просмотры кинолент.

Длинными зимними вечерами, отключив освещение, лежа в постели, мы слушали воспитательницу, пересказывающую наизусть роман В. Гюго «Человек, который смеется».

В 1950-е годы возникло движение «Против войны и атомной бомбы». Мы ходили и собирали подписи, поддерживающие это движение. В школе состоялась премьера балета Хашима Мустаева «Голубь мира». На сцене появлялась фигура «агрессора», обвешанного бомбами, и Голубь, в исполнении Ирины Колпаковой, вместе с друзьями побеждал воинственную нечисть.

Мустаев, тогда артист Кировского театра, по просьбе администрации училища, был назначен моим шефом. Он пытался наставить меня на путь истинный, уговаривал соблюдать требования установленного в училище режима.

В одно лето нас, мальчиков, оставили в Ленинграде. Разместили на летней веранде двухэтажного дома в окрестностях города, на Финском заливе, в поселке Ушково. Директор дома отдыха, Б. Соловьев, был с одним глазом, другой был выбит из рогатки хулиганами, он показался мне очень суровым. Буквально в первый же день, во время вечернего обхода веранды, где мы спали, он строго спросил: «Где Ильдус Хабиров?». Появившегося Ильдуса Соловьев попросил выдохнуть. «Курил?!» – и от последовавшей оплеухи бедняга кубарем скатился с крыльца. Под руководством Соловьева мы оборудовали игровые площадки для игры в волейбол и крокет. Старшие учащиеся были размещены на первом этаже, девушки на втором. Примечательной в нашей компании была Ядвига Кукс, которая каждую серию кино про Тарзана просмотрела более полутора десятков раз, а однажды отравилась грибами...

На территории дома отдыха росли громадные ели, по веткам мы взбирались на самую вершину и как «дикари» оправлялись с них, не думая о последствиях – как же спускаться по обгаженному стволу обратно, на землю. В нас проснулись охотничьи инстинкты, и мы, изготовив луки со стрелами, отправились в лес за белками. Все наши усилия добыть животных были напрасны. Окруженная белочка, управляя хвостиком, как воздушным рулем, перелетала с дерева на дерево.

 Продолжение следует…