Последний романтик атомоходов второго поколения. Часть сорок четвертая

Флот живет своей жизнью, проходит весенний сбор-поход под руководством командующего флотом. Практически все полигоны боевой подготовки заняты подводными лодками, которые участвуют в учениях. В Мотовский залив можно проскочить только в надводном положении и строго по указанным фарватерам. Как всегда, добираясь в прочной рубке до верхнего рубочного люка, перед его открытием громко повторяю слова моего деда:

— Бисмилла рахман иррахим (С именем Аллаха милостивого и милосердного (араб.)).

Он непременно, начиная какое-нибудь важное дело, проговаривал про себя эти слова, хотя и был идейным коммунистом, услышали бы меня в тот момент наш «особист» или начальник политотдела! Но прочная рубка подводной лодки на то и прочная, что бережет меня, в чем я никогда не сомневаюсь.

Верхний рубочный люк отдраен. Здравствуй, настоящий свежий морской воздух и «белый свет»!

Всплываем в надводное положение возбужденно-радостные, долго пробывшие без солнца и естественного воздуха, а там море «горбатое», подводную лодку валяет только так. Несмотря на это, наш заполярный холодный воздух сладок и приятен. Выскакиваю на мостик — тут же его накрыло волной. Решаю прикрыть верхний рубочный люк. Старший помощник Володя Цыбуля, одетый в непромокаемый химический костюм и прикрепленный монтажным поясом к корпусу, обозначает присутствие на мостике. Попытались выставить вахту на мостике, но безуспешно. Чувствую, что потеряем старпома, потому что он через минуту даже в этом костюме мокрый до нитки, но вида не подает. Замерзнет, или, не дай Бог, пояс сорвется, и смоет его волной в море. Тогда в уголовном (в смысле запрещенном) режиме задраиваем верхний рубочный люк, старпом и вахтенный офицер на двух перископах, постоянная вахта на РЛС, и полным ходом вперед, благо для увеличения скорости хода в надводном положении, как учили, поддули носовые цистерны и «притопили» кормовую часть. Устремились к южному берегу Баренцева моря. Наблюдаем на горизонте большую группу надводных кораблей, которая следует наперерез нам через полигоны мыса Святой Нос к полуострову Рыбачий. Проскакиваем по корме группы, все спокойно. По экрану РЛС наблюдаю обстановку. Больше для острастки, т. к. прилично качает, чтобы почувствовать состояние его, спрашиваю вахтенного офицера Олега Семина, припавшего к большому перископу:

— Олег Георгиевич, наблюдаете надводные корабли?

— Нет, товарищ командир.

— Как же так — дистанция чуть больше 60 кабельтовых, армада кораблей. Посмотри внимательнее.

Посмотрел еще раз и, довольный, докладывает:

— Нет, товарищ командир, не наблюдаю.

Вскочил я с кресла, посмотрел сам. Солнечные блики, легкий туман. Яркие атрибуты заполярной весны. Отлично все корабли видны, и даже слишком близко. По флотской традиции в данном случае было бы разумнее подальше от начальства, однако план перехода обязывает.

— Послушай, Олег Георгиевич, как же ты не видишь через перископ то, что превосходно видно невооруженным глазом?

— Товарищ командир, у меня слабое зрение.

Олег раньше служил на дизельных подводных лодках. К нам прибыл командиром БЧ-3 вместо капитан-лейтенанта Андрея Кузьмина, который убыл в Высшее военно-морское училище подводного плавания имени Ленинского Комсомола. Безукоризненно провел все торпедные стрельбы, в походе показал себя прекрасно. Непонятно — как же он прошел медицинскую комиссию на профпригодность?

И тут я с ужасом вспомнил, что в период подготовки к плаванию декабрьской ночью в Мотовском заливе на мерной линии оставлял его одного на мостике. А там ведь живого места нет, берег усеян точками, которые обозначают места навигационных аварий. Но как ни поднимусь на мостик — у него горизонт визуально чист. Потом немного успокоился, потому что вспомнил: на мостике, кроме Олега Георгиевича, тогда были на вертикальном руле боцман и сигнальщик.

Вошли в Мотовский залив. Погода прекрасная, в заливе волнения море не чувствуется. В такие моменты при возвращении из похода свесишься с мостика на правый борт, приляжешь на согнутые локти, на мгновение остаешься один, пролетает в сознании весь поход, с нежностью вспоминаешь семью, и многое другое. За кормой красиво стелются так называемые усы — кильватерный след, который равномерно и красиво расходится вширь. Подводная лодка — в вершине этой сказочной и живой геометрической фигуры. Чайки с радостными криками встречают корабль, сопровождают его по курсу, иногда совсем близко от мостика, зависая над ним, некоторые садятся на носовую надстройку. Тут же начинают громко ссориться на своем чаячьем языке. Такое чувство, что поздравляют нашу подводную лодку с удачным возвращением к родным берегам. А может, высматривают знакомые лица на мостике. Действительно, вот она — романтика службы подводника. Ты еще здесь, в море, как будто и не был отсюда в тысячах миль. До следующей встречи ты оставляешь его. Прекрасное ощущение, несмотря на трудности, приятных и неприятных неожиданностей от стихии и других испытаний.

Вот с такими приключениями вернулись с боевой службы 15 марта 1983 года. Доложился, как положено. По хорошему настроению комдива понял, что мои прежние грехи, если даже они были, забыты. Неожиданно скупо, — это дорогого стоит — но похвалил за авианосную группу, которую нам удалось выявить в сложных условиях обстановки. Не посрамили дивизию и флот. Торжественно объявил, что я включен в список для поступления в Военно-морскую академию. А раньше говорил, что могу мечтать о ней только после пяти успешных боевых служб… В итоге наша боевая служба опять получила оценку «отлично». Чтобы два года подряд не награждать одних и тех же командира и экипаж, где-то решили поощрение за эту боевую службу проводить дозированно. Мне — Военно-морская академия и еще морской бинокль от главнокомандующего ВМФ. А корабль буквально забросали переходящими и не переходящими знаменами и другими атрибутами признания заслуг экипажа. Особенно ценно, что по правилам того периода опять несколько офицеров и мичманов получили право на приобретение автомобилей по числу первых мест по видам боевой подготовки. Позвонил домой, доложил о возвращении и принял доклад, что мои студентка и учащийся справляются с учебой прекрасно, а младший готовится к появлению на свет после сдачи матерью очередной сессии (из-за такой ее научной закалки он, скорее всего, и станет в 32 года доктором медицинских наук).

До сих пор не могу понять такой факт. Наш домашний телефонный номер — самый простой, состоит из цифр «1» и «2», причем их всего четыре. Но по возвращении из длительного плавания никогда не могу правильно его набрать — всегда приходится уточнять по справочнику у дежурного по дивизии. Наверное, какой-то период в голове еще держится исключительно «морская» информация.

Продолжение следует…