Последний романтик атомоходов второго поколения. Часть двадцать пятая

Под утро получаем вводную – следовать в один из «дальних» полигонов боевой подготовки и обеспечивать торпедную стрельбу другой подводной лодки нашей флотилии. Море волнуется еще сильнее. Начинаем движение по маршруту – внутренние органы дают себя знать: сидишь на правом крыле мостика и стараешься сдержать внутри остатки ржаных сухарей. Как штурман пытаюсь уточнить у командира детали предстоящего перехода. Идти около пяти часов, курс – в центр указанного района. Дальше – как получится. Прибываем и, как ни странно, быстро устанавливаем связь с подводной лодкой, уточняем свое место и задачу. Море – 3–4 балла; начинаю привыкать к своему состоянию, которое, как выражаются врачи, стабильно тяжелое. Но работать можно. Торпедная стрельба прошла; в кратчайший срок удачно поднимаем торпеды. Поражаюсь отработке командира и экипажа торпедолова, которые в сумасшедших условиях ловко поочередно подцепили (заарканили) торпеды, затащили их на борт и закрепили. Американские ковбои и цирк Никулина отдыхают.

Следующая очень непростая задача – принять на борт торпедолова начальника штаба одной из дивизий, так как АПЛ уходит дальше по своему плану, а начальник до зарезу нужен на берегу. Спрятавшись, сколько возможно, от волнения моря за корпусом подводной лодки, в прямом смысле слова затаскиваем начальника на борт. Кому нужны такие рискованные маневры – не понимаю. Могли запросто угробить человека. Только его огромное желание жить, хороший толчок со стороны швартовой команды подводной лодки, ловкость матросов торпедолова, принимавших его на борт, и счастливый случай позволили благополучно завершить процесс.

Теперь – на базу. Сижу на правом крыле мостика. Придя в себя, начальник штаба, как и я, отважно отказался от приема пищи. Тут же начал требовать доклад от командира торпедолова. Часть технических средств не работает – почему? Слышу, что они, оказывается, не в строю уже полгода. Но свара на мостике не мешает двигаться вперед под равномерный стук дизеля в сторону Мотовского залива. Теперь начальник штаба переключается на бедного штурмана – почему-де не взял на выход в море астрономические таблицы. При этом звучат такие мудреные названия таблиц и действий, которые я, бывший штурман, уже подзабыл. Слава Богу, время, отведенное на переход и нервирующие испытания начальником, потихоньку истекает.

Неожиданно входим в полосу густого тумана. Но продолжаем движение – у нас на Севере это нормальное явление. Вдруг замечаю, что солнечный круг, который был постоянно справа на курсовом углу приблизительно 50° и грел меня в правую щеку, а при тумане четко наблюдался там же, но уже не грел, начал перемещаться вокруг нашего судна. Даю команду застопорить ход и разобраться. Оказалось, вышел из строя магнитный компас, а рулевой, пытаясь удержать заданный курс, начал циркулировать вслед за показаниями компаса. В общем, лаг не работает, компаса нет, начальник шумит. Туман. Даю команду командиру привести повторно солнце ко мне на правую щеку, как было, и дать средний ход. Как положено, периодически бьем в колокол. Медленно движемся вперед. Вдруг слышу справа… да нет, внутренним чутьем ощущаю вроде шум от волн, бьющихся о скалы Рыбачьего. «А волны и стонут и плачут…» Немедленно командую:

– Стоп дизель! Тихо всем!

На мостике все притихли, смотрят на меня, как на впередсмотрящего на каравелле Колумба, радостно заоравшего:

– «Земля!»

Отчетливо слышу теперь шум прибоя. Прошу командира резко изменить курс влево так, чтобы спасительное мутное в тумане солнце смотрело мне на затылок, и дать малый ход. И тут минут через пять неожиданно выскакиваем из полосы тумана. Впереди как на ладони южный берег Баренцева моря, вход в Мотовский залив. А восточный берег Рыбачьего ну очень близок. Начальник штаба притих. Про себя я мгновенно поименно вспомнил всех наших училищных преподавателей по кафедре морской практики и кораблевождения. Ошвартовались. Начальник сошел на берег и молча убыл к поджидавшему его «уазику».

Отказавшись от предложенных командиром торпедолова свежих морепродуктов, я, доложившись оперативному дежурному, побрел в городок, полностью опустошенный недавними приключениями и всласть накачавшийся на волнах Баренцева моря. Но все равно приятно, что так удачно, даже красиво завершилось это необычное для подводника небольшое плавание на сказочном «бриге». Еще раз огромная благодарность солнцу и моим учителям.

Через несколько дней вызывает к себе начальник штаба. Думал, хочет поблагодарить за удачное плавание. Но не тут-то было.

– Вы, пока были старшим на борту торпедолова, повредили его успокоитель качки, испортили лаг и магнитный компас, вывели из строя единственный в дивизии торпедолов. Из-за вас срывается вся боевая подготовка. Пишите объяснительную записку, как швартовались к траулеру за печенью трески и свежей рыбой.

Как всегда бывает, от наглости и несправедливости сначала теряешься. Но я ведь тоже уже тертый калач. Молча сажусь за стол и сочиняю объяснительную записку на его имя. Излагаю, с какой целью сблизился при спокойном море с траулером. Далее – как подходили в море к подводной лодке в штормовых условиях, как торпедолов, словно щепку, бросало на ее корпус, когда я переживал прежде всего о том, как бы не уронить за борт начальника штаба, напрочь забыв об успокоителе качки. Виноват я кругом, конечно, но в море мелочей нет. О техническом состоянии единственного в дивизии торпедолова, который подчинен непосредственно начальнику, о деталях плавания в условиях малой видимости, когда могли угробить торпедолов и, главное, людей, – ни слова. Видимо, объяснительная записка всех устроила, и от меня отстали. Да и я по ним не скучал.

Такая служба получилась в 1980 году. Заменили «активную зону» и аккумуляторные батареи, провели ремонт подводной лодки силами экипажа и судоремонтного завода, выиграли чемпионат дивизии по футболу. При этом ремонт был произведен в кратчайшие сроки, в соответствии с нашей инициативой и поддержкой командования дивизии и флотилии. Наши начинания позволили экипажу подводной лодки удержаться в числе перволинейных. Впереди ждали К-452 и не менее интересный 1981 год.

Гренландское море

В декабре наш командир прибыл из отпуска. Начали подготовку к очередной боевой службе. Опять получилось, что район поиска не совсем обычный для наших подводных лодок: Северная часть Атлантики, большая часть времени – в Гренландском море. В начале 1981 года убыли по плану. В первой половине боевой службы ничего интересного, запоминающегося. Разве что нашему корабельному врачу лейтенанту медицинской службы А. С. Бойцову довелось успешно провести две операции по поводу аппендицита. Дальнейшая служба показала его пристрастие к проведению операций именно в подводном положении на глубинах около 100 м. У каждого свои недостатки, как говорит мой коллега, офицер Генерального штаба. По прогнозу и по данным навигационно-гидрографических руководств в назначенном районе в тот период не ожидалось ледового покрытия. Первоначальные наблюдения это подтвердили. Поэтому спокойно продолжали принимать информацию на всплывающую буксируемую антенну. Однажды в Гренландском море при постановке антенны почувствовали легкий толчок, и попытка убрать антенну ни к чему не привела. Решили разобраться, что же случилось с антенным устройством. Всплываем на перископную глубину на циркуляции, чтобы не намотать кабель-трос всплывающей антенны на винт. Поверхность моря до горизонта покрыта плавающими льдинами. Но не хочется терять буксируемую антенну. Командир решил всплыть в надводное положение, затащить и сложить антенну в ангар и закрыть крышки ангара всплывающего буксируемого антенного устройства «Параван».

Всплытие подводной лодки в надводное положение на боевой службе, мягко говоря, не приветствуется: потеря скрытности и т. д. Но всплыли. Антенна наша спокойно болтается у борта. Мичман Л. Савостин с боцманской командой, связисты и командир дивизиона живучести, капитан 3 ранга В. Дубовиков, переговариваясь и в шутку обсуждая, кто из них виноват в сложившейся ситуации, подняли антенну на борт и сложили, закрепили кабель-трос, чтобы не распутался и не попал на винт. По команде закрыли щиты ангара. Кому посчастливилось оказаться на палубе подводной лодки в это время, стараются вдохнуть побольше свежего и, главное, натурального воздуха. Кто-то втихаря даже закурил. Как старший помощник командира, внимательно слежу за безопасностью действий и, по указанию командира, командую всем срочно вниз. А сам не могу насмотреться: солнце уже полностью над горизонтом, кругом плавают мелкие и крупные льдины, а подальше в сторону Гренландии сплошное поле ледяного покрова. Причем за эти полчаса ни одна натовская зараза не подлетела для наблюдения за советской подводной лодкой в надводном положении. Куда смотрит их хваленая противолодочная система – не представляю.

Конечно, наш механик Н. И. Гонцарюк не упустил ни одной минуты пребывания корабля в надводном положении: пополнен запас воздуха, провентилированы отсеки и предпринято многое другое, этот секрет знают только настоящий механик и его «механические» люди. Как всегда, они выжали из вынужденного кратковременного всплытия максимальную пользу.

Продолжаем поисковые действия. 7 мая обнаружили иностранную подводную лодку. Начали скрытное, как нам казалось, слежение за ней. Слежение затянулась на 5 часов, в целях безопасности перешли на использование активного режима ГАК. «Иностранец» начал энергичное уклонение с применением приборов помех. Мы уже сами не рады, что его встретили, потому что на очередном сеансе связи получили приказание на завершение действий в назначенном районе и переход в базу.

Катастрофически отстаем от подвижной точки свертывания. Все подробности контакта в деталях описаны в книге В. Н. Ворошнина [30], поэтому излагаю коротко.

В процессе слежения гидроакустик неожиданно докладывает:

– Цель выпустила торпеду!

Мы встрепенулись. Командир командует:

– Первый, торпедные аппараты номера такие-то к выстрелу приготовить!

Буквально через 10–15 секунд – доклад акустика:

– Цель – самоходный имитатор подводной лодки. Подводная лодка выпустила самоходный имитатор, цель раздвоилась.

Вздохнули с облегчением. Медленно и с нескрываемым удовольствием теряем контакт.

Прошло много лет. С тех пор наш командир провел немало исследований данного эпизода. Написал книгу воспоминаний. На сессии Международной ассоциации подводников связался с американскими подводниками. Готовил встречу с ними. Однако сложившаяся международная обстановка не позволила ее провести.

Мы, непосредственные участники события, как-то подзабыли про тот случай. Но, видимо у командира корабля свое, особое восприятие, он про такое не забывает – чувство ответственности за корабль и угроза вооруженного противостояния оставили неизгладимый след в его сознании, а может, и зарубку на сердце.

Тогда, в 1981 году, командир по возвращении доложил командованию про инцидент с иностранной подводной лодкой, но ему посоветовали не акцентировать этот случай в своем докладе и отчете – просто забыть. А напрасно. Аналогичный случай произошел в 1984 году на Тихоокеанском флоте. Командир, получив доклад акустиков о применении иностранной АПЛ торпедного оружия, выполнил маневр экстренного всплытия и дал на берег радиодонесение: «Подвергся нападению. Вступил в бой». На той подводной лодке акустики оказались не такими искусными, как на К-452 и не смогли в кратчайшее время классифицировать цель и доложить командиру. А его по прибытии на базу поместили на обследование в психоневрологический диспансер [31].

Мне кажется, если проанализировать наш контакт и другие аналогичные случаи, можно было бы дать командиру хоть какие-нибудь действенные рекомендации. А так вся ответственность взвалена на его плечи, причем как бы он ни действовал – в любом случае виноват. Впрочем, на флоте всегда так было. Традиция…

_________

[30] Ворошнин В. Н. «Раздумье». Минск, 2021 г.

[31] Полтихин В. П. «Мой экипаж, моя юность, моя память…» СПб: 123 ВООК, 2020. C. 231

Продолжение следует…