Мое ТМУ. Часть сорок четвертая

Кроме того, некоторые считали себя моими должниками. Дело в том, что, вникнув в дела комсомольской организации ЭРЭБ, я с удивлением обнаружил, что большинство ребят не платили членские взносы годами. В комсомоле членские взносы, в зависимости от величины заработка, по Уставу составляли от одного до трёх процентов.

С наведения порядка в этом вопросе я и начал свою деятельность. Мы провели заседание комитета комсомола на тему взносов, исключили из комсомола одного из работников отдела, главного механика, который сидя все время на берегу, просто не удосуживался платить взносы в течение трёх лет, некоторым объявили взыскания.

Тех, кто плавал, предупредили о необходимости погасить задолженности. Текст решения разослали на все суда. После этого народ повалил к нам густой толпой.

Весь плавсостав имел визы, правда, вторые. Ребята опасались, что исключение из комсомола может привести их и к закрытию визы. Понимая, что долги у ребят получаются огромные, мы приняли решение по полной программе брать взносы только за текущий год, а за остальные – исходя из должностного оклада. Он же, как я говорил, был несоизмеримо меньше фактического заработка.

Не знаю, насколько законным было такое решение с юридической точки зрения, но мы тогда как-то об этом не задумывались. Таким образом, мысленно распрощавшись с приличной суммой, придя в комитет комсомола, народ с радостным удивлением узнавал, что платить ему придётся гораздо меньше.

После этого каждый считал, что он просто обязан угостить меня. Я старался увильнуть от ритуальных посещений "Арарата", но порой все же возвращался домой поддатым. Мама, по-моему, стала опасаться, не сопьюсь ли я, и не выезжая на Дальний Восток.

Перед выходом судна на промысел, я должен был сходить на него, провести комсомольское собрание, вдохновить комсомольцев на трудовые подвиги, провести выборы комсорга.

Первое время для меня было непросто выступать перед незнакомыми людьми, но потом приноровился. Кроме того, перед выходом в рейс на судне суматоха, у всех, начиная с капитана и кончая матросом второго класса, тысяча дел.

На судно, один за другим, приходят проверяющие из разных отделов ЭРЭБ. У каждого свои вопросы, с каждым нужно что-то обсудить, выслушать его наставления. Непрерывным потоком подвозят орудия лова, продукты, бочки, соль и ещё много чего. Все нужно загрузить на судно, разметить в трюмах и помещениях.

Частенько капитан говорил мне, что до отхода просто невозможно провести собрание, все заняты, а сроки отхода поджимают. Вот выйдем в море, разберёмся, появится свободное время на переходе к району лова. А ловили сельдь в те годы наши рыбаки, в основном, в районе острова Ян-Маейн и у Фарерских островов.

Тогда и проведём собрания и профсоюзное, и комсомольское, и любое другое, которое ещё потребуется впредь. А фамилию избранного комсорга сообщим радиограммой. В принципе, это было нарушением существующего положения, но я соглашался, видел, что творится на судне. Сейчас, оглядываясь назад, я вижу, что для капитана я был чем-то вроде назойливой мухи, отвлекающей от дела, но от которой сложно отмахнуться.

Тогда же я был уверен, что мой священный долг – мобилизовать комсомольцев на выполнение и перевыполнение рейсового задания. Не задумываясь о том, что они и без меня были заинтересованы в этом, потому что от этого зависел их заработок. Ради этого они и шли в море.

Кстати, бывая на плавбазах, я смотрел, не увижу ли ту девчушку из Нарвы, с которой познакомился более двух лет тому назад в поезде, она ещё спрашивала у меня совета, идти ли ей работать в ЭРЭБ. Но так и не увидел ее. То ли она так и не решилась идти плавать, то ли пошла и успела уже выйти замуж. Девчонка-то была симпатичная.

Незаметно в этих разнообразных хлопотах пролетел июль. Подошёл август, а с ним – и госэкзамены. На экзамены я взял отпуск.

Работая в комитете комсомола, я считался на судоремонтной практике. Перед уходом я должен был получить справку, что прошёл ее успешно. В отделе главного механика мне отпечатали соответствующую справку и поставили оценку "отлично".

Такая высокая оценка меня смутила, я попросил переделать ее на "хорошо". Ничтоже сумняшеся, секретарь начальника, которая ставила на неё печать, стёрла ластиком "отлично" и от руки написала: "хорошо". Когда я сдавал справку Шапошникову, он долго с подозрением рассматривал ее, а потом спросил:

– Филимонов, почему оценка подтёрта?

Я объяснил, что стояло "отлично", но я попросил переделать на "хорошо".

– А может быть, там стояло "неудовлетворительно", а вы переделали на "хорошо"? С какой стати человеку переделывать оценку "отлично".

Тут и я подумал, а с какой стати я все это делал?

Вернувшись в училище, мы узнали скорбную новость: в Мурманске на практике погибли двое наших ребят-второкурсников. Фамилии их я сейчас уже не помню. Один, армянин, но светловолосый, был очень общительным парнем. Хоть и был он наполовину русским, характер у него был кавказский – вспыльчивый, взрывной. Их судно стояло в Мурманске на рейде. Парень на катере возвращался с берега, прилично поддатым. С ним же на катере оказался и помполит. Он стал вязаться к парню, между ними завязалась перепалка. Помпа сказал, что сообщит в училище, добьётся, чтобы ему закрыли визу. Тот сгоряча послал его довольно далеко и прыгнул за борт, больше его не видели. На Севере человек, упав в воду, камнем идёт ко дну. Сказывается, видимо, холодовой шок.

Там же погиб и второй. Он пришёл в училище после армии и был у нас штатным ассистентом у знаменосца. В Мурманске его судно так же стояло на рейде. С катера на борт он поднимался по штормтрапу, почему-то не был спущен штатный трап. Он со свёртком карабкался по трапу, держась одной рукой. Когда голова его поднялась над бортом, порывом ветра с него сорвало мичманку. Инстинктивно он попытался ее удержать, отпустил трап и упал в воду. И тоже даже не появился на поверхности.

За все три года до этого погиб только один курсант – Пупов, а тут – сразу двое, которых мы к тому же хорошо знали, два года были в одной роте. Все испытали от этого известия шок.

В течение августа нам предстояло сдать пять государственных экзаменов: судовые паросиловые установки, судовые двигатели внутреннего сгорания, электрооборудование судов, судовые вспомогательные установки, спецподготовку.

На подготовку к каждому экзамену давалось по пять дней.

Мы готовились, но и не отказывали себе в удовольствиях, например, съездить в Пирита искупаться. Конечно, чувствовали мы себя уже довольно вольготно. Да и Кулларанд на многое смотрел сквозь пальцы.

В августе же производились и вступительные экзамены в ТМУ.

Не верилось, что три года тому назад мы, такие же робкие и неуверенные в себе, как эти ребята в гражданском, бродили по коридорам училища и широко раскрытыми глазами смотрели на тогдашних выпускников.

Теперь выпускниками были мы. Через месяц мы разъедемся по пароходствам, у нас впереди работа, море. А у них – три года непростой, но интересной жизни.

Неожиданно меня разыскал матрос, с которым мы год тому назад ехали в поезде из Москвы, помню его фамилию: Чижевский. Он все же решил поступать к нам. Выполняя своё обещание, я поговорил с преподавателями, назвав его своим родственником. Не знаю, сказалось ли моё ходатайство, но парень в училище поступил. Позже, бывая в училище, я узнал, что его назначили старшиной роты. Ребята жаловались, говорили, что гонял он их за милую душу. Я уж молчал, что в какой-то мере способствовал его поступлению.

Госэкзамены я сдал на четвёрки, только по спецподготовке получил пять.

31 августа, сдав последний экзамен, я пришёл к маме. По моей просьбе Люда сфотографировала меня, после чего я снял форму, чтобы больше никогда ее не одевать.

Завершился важный этап моей жизни.