Рожденный дважды. Часть первая

Мы знаем, что на войне он был тяжело ранен. «С войны, - писал он, - я вернулся с двумя книгами стихов, двумя ранениями, безмерно влюбленный в землю и людей и безнадежно больной туберкулезом легких. (Пробитое осколком левое легкое сдало и подвело своего правого соседа.) У меня было много друзей, а стало еще больше. Благодаря их усилиям и поддержке я выжил».

Душевную заботу о себе после ранения М. Карим почувствовал еще на фронте.

«Сестра, - вспоминал он, - посадила меня в машину и отвезла на новое место. Вошел я туда и первый раз в жизни ступил на пышный, мягкий ковер. Поместили меня в отдельную палату, довольно большую. Хотя в ту пору бои на фронте немного поутихли, больших чинов было мало. Однако и лейтенантов вроде меня тоже ни одного нет. Должно быть, меня за родственника какого-нибудь большого генерала принимали, а может, за героя, который совершил какой-то невообразимый подвиг. На звание не смотрели, уход за мной был хороший. Смекнул я сразу: сюда меня подполковник Медведев, мой земляк, определил. Пролежал там около месяца. Вторую часть “Ульмесбая” почти завершил, к нему еще пару стихов добавил.

Вот так неожиданно случайно встретившийся мой земляк кряшен Медведев меня, мое творчество, которого не знал, уважил. И не за чей-то счет дал, а положенное выделил, как, должно быть, сам посчитал».

В годы войны М. Карим написал стихотворение «Она была со мною рядом». В «Мгновениях жизни» поэт объясняет, по какому поводу оно было написано:

«И двух дней не прошло, перевели меня в маленькую одиночную палату. Молоденькая санитарка с большими синими глазами приносит мне еду. Принесет, а сама не уходит, садится и долго смотрит на меня. Родом из-под Челябинска, по Уралу скучает. Говорит, что по соседству у них башкирский аул. Просит меня сказать что-нибудь по-башкирски. “Угощение вкусным было, спасибо, красавица”, - говорю я. Хоть и не понимает, но слушает вдумчиво. Понемногу она, кажется, стала ко мне неравнодушна. Я притворился, что ничего не замечаю. Через два года, вспомнив об этой девочке, я написал стихотворение “Она была со мною рядом”.

Сразу, как только смог, взялся за карандаш. За две-три недели написал несколько стихотворений, закончил поэму “Декабрьская песня”. Лечащий врач Евгения Карловна не нарадуется: значит, я и телом и душой выздоравливаю».

У Мустая Карима спросили, скучал ли он по людям, с которыми довелось служить на войне. «Да, – ответил поэт. – Особенно, и неожиданно для себя я скучал по одному командиру батальона, с которым вместе воевал. По комбату Шарикову. Он с первых дней Великой Отечественной очутился на фронте, был старше меня лет на 5–6. Помню, когда меня ранило, Шариков склонился надо мной и сказал: “Хоть немножко отдохнешь”. Я поразился тогда – идет бой, мне нехорошо от одной мысли, что я из него выхожу, и как отдыхать, когда другие воюют. А он так искренне сказал: “Немножко отдохнешь”».

А спустя десятилетия, 23 февраля 1993 года, Мустай Карим выведет замечательные слова: «Я всего несколько раз был при смерти, а смерть всегда при мне».

В одном из своих интервью он с болью в душе высказался вполне определенно, показывая свое отношение к событиям, происходящим в стране в 80–90-е годы XX века: «Я дважды был ранен и трижды умирал. И потому считаю себя вправе выразить свое возмущение тем, что некоторые недалекие люди пытаются недооценить величие солдатского подвига. Никакой ревизии и переоценке он не подлежит. Разве не кощунственно, например, говорить сыну, что его отец погиб зря, потому что полководцы руководили не так? Или сыпать соль на раны фронтовиков, прошедших через ад и чудом оставшихся живыми».

«Дважды был ранен и трижды умирал»… Именно в те дни Николай Асеев на своей книге «Маяковский начинается» сделал потрясающую дарственную надпись:

«Милый больной друг… За десять лет до того, как написать эту книгу, Асеев был болен по-твоему и еще, ведь мне гораздо хуже. Ни одной минуты душевной слабости – не помогай врагу, Мустай! Даже в мысли не будь предателем жизни, тогда кризис окажется позади, а впереди – жизнь. Я хочу, чтобы мы заглянули в эту страницу двадцать лет спустя - с тем же чувством свободы от войны, свободы от побежденного зла, с каким мы ехали с тобой в мае прошлого года из Вены навстречу союзникам. Воюй, Мустай!

Твой друг Николай

21 мая 1946 года».

Рожденный дважды, многократно

Живу… Под вечер – платы срок.

Пусть жизнь, по сути, неоплатна –

Плачу за все, что дал мне рок.

Поэт, «рожденный дважды», на всю жизнь, наверное, запомнил солнце, которое видел в минуты, когда лежал на поле тяжелораненый.

«Долгое-долгое детство» начинается со строк: «Оказывается, я еще жив. Вижу льдисто-синее застывшее небо, медное солнце, примерзшее к этой синеве. Кто-то швыряет камни в его помятый диск, и солнце вздрагивает – дон, дон, дон… Видать, и сну уже недолго осталось, скоро отвалится». А в поэме «Черные воды» находим эту строфу:

И солнце, перед ночью отступая,

В крови горячей захлебнулось вдруг

И, капельками красными стекая,

Обрызгало весь небосвод вокруг.

«…В первые дни после возвращения из армии Мустай не часто ходил на Дему, - пишет Д. Хренков. - Для этого нужно было пройти почти через весь аул: не было сил. Но куда уйти от дум? А главное, думы были все об одном и том же - о поэзии, ее предназначении, о многом, что потом будет отлито в строки стихов. Наверное, именно тогда пришла к нему мысль написать такие стихи, как “У меня будет сорок неоконченных дел”. Болезнь отняла у него многое, но она не могла сбить его с тех позиций, которые он отстаивал на переднем крае, будучи офицером, и которые не изменились, когда единственным его оружием осталось перо. Болезнь не могла лишить его и главного богатства - дружбы, а ею он всегда особенно дорожил. Об этом он скажет в стихах:

У меня будет сорок неоконченных дел

В ту минуту, когда побледнею как мел.

Как из мира уйти, не окончив дела,

Если солнце в зените и дружба светла?

Пусть друзья соберутся ко мне, как сейчас.

Пусть я буду капризным единственный раз.

Прикажу, чтоб туда, где курган в облаках,

Не вели, не везли, а несли на руках,

Чтоб сказали друзья, выбиваясь из сил:

«Ничего, он ведь горы при жизни носил!

Он руками ослаб, дел по горло вокруг,

Так пускай наши руки почувствует друг.

Он хотел, чтобы в эту минуту без слез

Мы смотрели, как солнце в зенит поднялось».

И, промолвив: «Неправда, что мир опустел»,

Понесли его сорок неоконченных дел.

Эти стихи многое значат в творчестве Мустая Карима. Они дают увидеть силы, которые помогли ему побороть болезнь, не сдаться, не опустить рук. Они важны и для точного определения места поэта в общем строю».

Примечательный случай мы находим в «Узелках судьбы».

«В первые дни, - вспоминал писатель, - как приехали в Ургун, побродил я вдоль озера, с лиственницами за околицей познакомился, на большее меня не хватило. Однако на гору, что возле аула, Бирге-тау, хочу подняться, чтобы на мерцающее внизу могучее озеро не отрываясь смотреть, покуда взор не утолится, на голубые долины, синие леса, на белые венчики Иремеля, что на самом изгибе земли. Но пока не решаюсь, дыхание сжимает. Жена Мухаммета, щедрая, на слово быстрая да острая Гайнамал, каждый день поит меня до отрыжки пенистым козьим кумысом. Другим, кто поздоровее, меньше перепадает. Неделя-полторы - и дыхание у меня освободилось, и в коленях окреп. И однажды по вечерней прохладе Рауза и говорит:

- Давай на Бирге-тау поднимемся.

- Уж не знаю, силенок-то хватит ли…

Однако решились, пошли. Когда до первого уступа добрались, я остановился, дескать, по сторонам смотрю, окрестностями наслаждаюсь. А сам поглубже вдохнуть стараюсь. Рауза шагов на десять повыше, на козьей тропке стоит. Подол синего платья ветерок теребит, загорелые уже коленки то и дело выглядывают и исчезают. Она такая молодая, красивая, крепкая. Словно тугокрылая птица с точеной шеей.

- Тяжело стало, да? - спросила она.

- Нет. Остановился, чтобы на мир полюбоваться и на тебя.

- Если хоть одна половина правда - тогда согласна, - улыбнулась она».

Продолжение следует...