И просто, и сложно. Часть вторая

В русском языке верлибр вообще непростой вид стихосложения, и качественных оригинальных верлибров не так много даже у крупных русских поэтов. Потому что настоящий верлибр должен так звучать, так быть наполнен образностью, живым дыханием, нервом, мыслью, чтобы читатель даже не заметил отсутствия рифмы и строгой метрики, чтобы речь словно бы лилась сама собой. Это большое искусство – написание верлибра! А в переводе именно хочется достичь той же плотности образа и мысли, той же красоты звучания, которые лежат в основе оригинального верлибра – такого, например, как изумительно красивое и философски-проникновенное стихотворение Нины Обрезковой «Тыдавтӧм юяслӧн кад» («Время невидимых рек»):

ТЫДАВТӦМ  ЮЯСЛӦН  КАД

Кыськӧ воссьылӧ кад,

Кодыр ловзьӧны тыдавтӧм юяс –

Сэки пов наысь –

валъялӧ кок улад му.

Кыскӧ ас бердас

тыдавтӧм-аддзывтӧм юыс –

со и косьтам ми тӧдса да матысса ю.

Сӧмын сэсся нин некытысь

гумовтны лоӧ

курыд дойястӧ бурдӧдан-лӧньӧдан ва.

Ӧтнас вабергач век на со тӧрытъя ю шӧрас пессьӧ.

Тыдавтӧм юяслӧн кад.

При переводе верлибров нет смысла оставлять неизменной ритмическую линию оригинала – здесь нужно идти от фабулы и искать пульсацию уже в русских словосочетаниях, чтобы верлибр правильно звучал именно по-русски. Если стремиться сберечь коми интонацию, можно сильно испортить звучание русского стиха. Поэтому я не сохраняла построчного количества слогов, однако учитывала количество строк и внутреннюю пульсацию, силу звучания оригинала. Для усиления воздействия на читателя я и здесь использовала не само, предположим, слово «водоворот», а его устаревший, очень поэтичный эквивалент «водоверть». Таким образом удалось сделать плотную строку «Только бьётся вчерашней реки водоверть» при переводе более пространной строчки Нины Обрезковой – «Ӧтнас вабергач век на со тӧрытъя ю шӧрас пессьӧ».

При таком подходе я получила равнозначный оригиналу верлибр на русском языке, что гораздо ценнее, чем точный дословный или даже побуквенный перевод. А главное, что я сохранила жёсткость и упругую пульсацию обрезковского письма:

ВРЕМЯ НЕВИДИМЫХ РЕК

Это время, когда оживают

Невидимые прежде реки.

Бойся их,

Потому что земля

Под ногами дрожит.

И зовут эти реки, и манят,

И вот уже мы иссушаем

Исступленьем своим те, что ближе,

И те, что родней.

Только где ж зачерпнуть

Исцеляющую раны воду?

Только бьётся вчерашней реки водоверть…

Это время

невидимых

рек.

А вот совершенно иной верлибр Александра Лужикова – плавный, тягучий, наполненный солнцем и ветром, приправленный элементами коми народного песенного творчества в русле северных былинных традиций. Стихотворение-метафора, где только в последней строке можно понять, что имеется в виду вовсе не человек, не живое существо, а нечто неодухотворённое – время суток, вечер:

* * *

Вӧрса, сӧдз ёль ваӧн мыссьӧдӧм,

том,

сирӧд кыдз пу корӧсьӧн,

шор дор изйысь тэчӧм горъя пывсянын

пывсьӧдӧм

да сӧстӧм рузумӧн

муртсыть тубрыштӧм,

да мамнас бурӧдӧм-лелькуйтӧм,

банйӧм чужӧма, сӧстӧм,

чӧдлач синъяса кага кодь,

гожся

унмовсьысь

рытыс.

Здесь опять-таки нужны особые средства для передачи авторского замысла. И я ищу аналоги в русском фольклоре, а вернее, ищу близкие к народным слова и определения, которые придадут стихотворению необходимый оттенок, добавляю уменьшительные суффиксы, передающие общую атмосферу любви, добра и нежной материнской ласки. И вот появляются такие слова, как «веничек», «запелёнатый», «матушка», «банька», «очи»… Вдобавок использую инверсию, которая здесь позволяет сделать речь свободнее, естественнее, ещё более протяжной и певучей – например, вот такой порядок слов: «веничком берёзовым пахучим в баньке парившийся». Это же совершенно иначе звучит, чем прямая последовательность – «парившийся в баньке пахучим берёзовым веничком»! К тому же пытаюсь близко следовать графическому рисунку лужиковского стихотворения, чтобы максимально сохранить неповторимость авторской задумки:

* * *

Молодой,

умывшийся водой студёною

ручья лесного,

веничком берёзовым пахучим

в баньке парившийся,

сложенной из приручейных отшлифованных камней,

в чистый холст, будто младенец,

запелёнатый

да матушкой любимою обласканный,

разрумянившийся, нежный –

очи цвета голубики, –

убаюканный ветрами

летний

вечер.

И ещё нужно отметить такой весьма существенный момент. Поскольку коми поэзия на данном этапе своего развития сохранила почти что девственную первозданность по сравнению с поэзией, созданной на русском языке, в ней гораздо меньше штампов. Это значит, что пока ещё у коми авторов достаточно свободы в выборе слов и эпитетов – и им позволительно говорить простым и ясным языком без опасения, что где-то кто-то так уже сказал. И если переводить на русский дословно, то переводчик рискует создать банальность. То, что на коми может являться открытием, вызывать глубокие ассоциации, при переводе на русский иногда теряет свою красоту, становясь общим местом и практически трюизмом. Это крайне опасный момент, которого я всё время пытаюсь избегать. Для меня очень важно, чтобы перевод звучал свежо, чтобы образы, эпитеты, метафоры и тропы не казались заимствованными, где-то уже слышанными, не звучали азбучными истинами. Вот, например, маленькое пронзительное стихотворение Александра Лужикова «Арнас ловлы гажтӧм овлӧ...» («Осенью душе грустно бывает…»):

* * *

Арнас ловлы

гажтӧм овлӧ.

Кыскӧ ниа пуа вӧрӧ,

кольквиж ваа тыяс шӧрӧ.

Сэнi югыд. Сэнi ӧсӧстӧм.

Сэнi чӧв-лӧнь. Кокни. Йӧзтӧм.

Сэнi, быттьӧ вичко шӧрын,

ӧвтӧ сись да ладан кӧрӧн.

Оно настолько, на первый взгляд, простое, что даже страшно было браться за перевод – хотелось и сохранить тончайшую хрупкость Сашиного письма, и при этом избежать трафаретности, стандартности письма на русском. Иногда в таких случаях выручает хорошая, прочная, яркая форма стихотворения – в ней легче показать особую мудрость бесхитростных мыслей. Поэтому я попыталась полностью выдержать и размер, и приёмы, и образы – а глубину добавила за счёт крепкого, точного стихосложения:

* * *

Осень, осень!

Грустно очень.

Мир слегка подёрнут флёром.

Тянет к лесу и озёрам.

Нет там лжи и нет там лиха –

Там светло, безлюдно, тихо.

Пахнет ладаном, свечами:

Нежно, остро – будто в храме.

Или вот такой крохотный философский шедевр Нины Обрезковой:

* * *

Лэбачӧс моз ставсӧ лэдза –

Шогсӧ, забедасӧ, дойсӧ.

Лэдза медся пемыд войсӧ,

Медся югыд лунсӧ лэдза

Ачым кольчча рытъя сёрас,

Асъя водзас кольчча ачым…

Сначала возникает ощущение, что здесь и переводить-то нечего – так мало здесь и образов, и самого сюжета! Но в том-то и сложность, что этот авторский минимализм нужно бережно перевести в русло русского языка. Мне вообще и многие стихи коми авторов в целом, и поэзия самой Обрезковой кажутся хорошим образцом символизма и частично неосимволизма – скупо, малыми мазками они умеют говорить о большом, о болевом, о серьёзном, даже о глобальном. И эта скупость (но не примитивизм!) должна по-русски звучать отчётливо ясно, контрастно, именно на уровне символов, на уровне философских метафор, подпитанных чувственными переживаниями автора. Вот такими мыслями я руководствовалась, осуществляя данный перевод:

* * *

Отпущу беду, как птицу –

Пусть далёко ей летится!

Отпущу и день пригожий,

Вслед и ночь отправлю тоже.

А сама останусь где-то

На распутье тьмы и света.

Вообще талант переводчика, особенно если он сам поэт, заключается в большей степени в отказе от собственной манеры письма. Свою поэтику следует отбросить напрочь, и при выборе художественных средств внимать только полотну чужого стиха – искать иные уровни образности, чем собственные, входить в плоть и кровь мировоззрения и мышления автора, пытаться пробраться в тайные глубины его поэтики и эмоциональной наполненности. Необходимо проникнуть и в сюжет, понять лирического героя, влезть буквально в его шкуру, почувствовать всё, что чувствует он. Если главный герой – башмак, грубо говоря, то надо стать на время башмаком! А иначе никак не воссоздашь в полной мере ту картину, которую рисовал в своём воображении автор. Вот, к примеру, стихотворение о любви Анжелики Елфимовой «Сэтшӧм ӧдйӧ локтіс мустӧм асылыс…» («Так быстро пришло ненавистное утро…») – абсолютно на разрыв, на крике, с большой болью написанное:

* * *

Сэтшӧм ӧдйӧ локтіс мустӧм асылыс,

Эг на ньӧти слӧймӧй воны ас садьӧ,

Колӧ прӧщайтчыны,

Прӧщайтчыны-торъявны,

Сьӧлӧм вужъяснымӧс

Вир петтӧдзыс орӧдны.

Тӧвся войыд ёна кузь пӧ, шуласны,

Сӧмын сыын эз тай вичмы пӧттӧдз туплясьны.

Позьтӧм шудтӧ, быттьӧ синва, нюлыштім.

Янсӧдчим.

А, збыльвылас кӧ, кулыштім…

Но нельзя забывать, что в русской любовной лирике уровень всевозможных рыданий, разлучных воплей и восклицаний уже просто зашкаливает – русскоязычный читатель, пожалуй, уже видел все формы изображения несчастной любви, его трудно не только удивить, но и даже просто зацепить, вызвать в нём эмпатию. После «Лилички!» Маяковского и цветаевского «Мой милый, что тебе я сделала…» браться за тему трагической любви – дело почти безнадёжное, заранее обречённое на провал. И всё-таки – «почти». Спасать стихотворение можно разными способами. Я пошла по пути эмоционального нагнетания, чтобы читателя не отпускало ни на секунду от начала и до конца. Плюс использовала хороший технический приём – неожиданно расширила одну строку («С привкусом полыни, сложное, тревожное»), что всегда ярче высвечивает последующую строчку и, следовательно, саму мысль. Плюс – внутренняя рифма. Всё это делает стих более выпуклым, более запоминающимся. И таким образом последняя яркая парадоксальная формулировка по-настоящему выстреливает:

* * *

Как жестоко ненавистный ранний час

Разлучает, будто разрывает нас!

С привкусом полыни, сложное, тревожное,

Снова тает счастье невозможное.

Как я верила, что зимней ночи нет длинней –

Сколько долгих дней мечтала я о ней!

Слёзы слов в груди не умещаются:

Умирают так, а не прощаются…

Возможно, я не охватила в этой статье всех нюансов, связанных с трудностями и особенностями поэтических переводов с коми языка на русский, но всё же, как мне кажется, основные моменты, с которыми мне пришлось столкнуться в работе, изложить удалось. А что-то новое, но пока непознанное и не расшифрованное, наверняка ещё появится в процессе создания новых переводов. Чему я только рада. И – дорогу осилит идущий!

Ростов-на-Дону