От горы Саит-тау до предгорья Алатау. Часть вторая
Все новости
ЛИТЕРАТУРНИК
29 Октября 2019, 17:22

Ушел из жизни наш земляк Владимир Буковский

В воскресенье вечером, 27 октября, в Кембридже от остановки сердца в возрасте 76 лет скончался бывший советский диссидент, наш земляк Владимир Буковский, сообщил сайт общественного деятеля. Владимир Буковский был одним из основателей диссидентского движения в СССР, в советское время провел более десяти лет в заключении и на принудительном лечении. В 1976 году советское правительство обменяло его на лидера чилийских коммунистов Луиса Корвалана, с тех пор Буковский жил в Британии.

Для нас самое главное то, что он наш земляк, родился в городе Белебее. К сожалению, с момента рождения он больше ни разу не был в Башкирии. Понятно, что он был занят своими делами, но то, что земляки вовсе не обращали на него внимания и не приглашали на родину – не есть хорошо. Вот и сегодня они делают вид, что такого человека вовсе не существовало.
Правильно ли это?
Все дело в том, что в республике практически нет людей с опытом работы на международном уровне, со связями в мире. Такие связи нарабатываются годами и десятилетиями. Для того, чтобы они появились, нужны какие-то человеческие взаимоотношения. В случае с Буковским были основания для того, чтобы они появились.
Довлатов, Нуреев, теперь и Буковский. Все эти люди, известные в мире, ушли в мир иной, так и не получив признания на родине при жизни. От этого больше потеряли мы с вами, чем они. Чем раньше мы это поймем, тем лучше. В любом случае, игнорируя своих известных земляков, мы наказываем сами себя.
Мир Вам, Владимир Константинович! Душа ваша да упокоится в раю. Ваше имя все же вернется на Родину, в этом я уверен. Иначе быть не может.
Владимир БУКОВСКИЙ
И возвращается ветер
(отрывок из книги)
Обычно не помню я детства, хоть убей! Смутно, словно старый кинофильм, словно не моя это жизнь совсем. Какие-то картинки, обрывки. Знаю я о своем детстве больше по рассказам своих родных.
Родился я в эвакуации, на Урале, в Башкирской АССР, куда всю нашу семью вывезли из Москвы при наступлении немцев. Городок, где я родился, доставил мне в жизни много хлопот, хоть никогда я там больше не был. Во-первых, вечно путали его написание и вечно мне приходилось его диктовать по буквам всем чиновникам: Бе-ле-бей. Да не Пелепей, и не Белидей, а Белебей – черт их дери совсем, географии не знают. И все равно путали. В последнем паспорте мне-таки написали Белебель, хоть старался я изо всех сил.
А еще стоило назвать этот несчастный Белебей, эту Башкирскую АССР, как тут же вопросительно-испытующий взгляд, словно позывной у самолетов: свой-чужой – башкир или русский? И приходилось мне всю жизнь объяснять, что я не башкир, а русский, что родился просто в эвакуации, всю жизнь жил в Москве так же, как и мои родители. Потому что это не совсем безразлично людям, башкир ты или русский, а тебе не безразлично, кем тебя считают, вот и торопишься объяснить. И так это досадно, ну что бы стоило родить меня в Москве?! Просто и ясно, и вопросов никаких. Секундная неловкость, замешательство, и все, слава Богу, разъяснилось. Обычно это тут же забывается, но так уж устроена тюрьма, что выдавливает она тебе в память все постыдное. «Ага, – говорит тебе тюрьма, – ты же всю жизнь прикидывался, будто для тебя все равны: и русские, и башкиры». И так это тебя жжет, так мучает, как будто ты всех этих башкир в газовой камере уничтожил.
Конечно, узнал я впоследствии, что родился в самый разгар войны, когда миллионы людей убивали друг друга ради того, какие будут на свете концлагеря: коричневые или красные. Сам же я с тех времен ничего не помню. А самое раннее мое воспоминание – это картинка салюта победы в Москве. Кто-то поднял меня на руки к окну и сказал: «Вот, запомни это на всю жизнь. Это – салют победы». Оттого, видно, и запомнил, что сказали. А сам салют – цветные пятна, словно когда глаза сильно зажмуришь.
Рассказывают, что рос я в чемодане, так как в условиях войны ни коляски, ни кроватки достать было негде, и довольно долго, лет до двух с половиной, не начинал говорить. Родители заволновались – уж не немой ли я, но знакомый врач успокоил их, что все дело в недостатке питания и особенно сахара. Где уж потом доставали они для меня сахар, не знаю. Зато читать научился очень рано, лет в пять, в основном по газетам. Очень мне нравились газетные карикатуры, и я с охотой их перерисовывал, а потом читал подписи под ними.
Долговязый, нескладный Дядя Сэм в полосатых брюках, в цилиндре и с бородкой клинышком вместе с толстеньким Джоном Буллем в сапожках и фраке не сходил тогда с газетных страниц. Чего только с ними не происходило: то они шлепались в лужу, то их выгоняли пинком под зад какие-то дюжие ребята, а иногда даже дрались между собой. Если же появлялся непомерно толстый капиталист в черном цилиндре и с сигарой в зубах, то в руках у него непременно был огромный мешок, а на нем единица со многими нулями – чем больше, тем лучше. Иногда сквозь дырки в мешке сыпались монеты или бумажки. Если же на арене появлялся британский лев, то ему не забывали нарисовать заплатку на заднем месте или отпечаток чьего-то ботинка. И так мне нравились приключения этих персонажей, что стал я сам придумывать им новые беды. Кажется, родителей эта затея не воодушевила – во всяком случае, они пытались отвлечь меня старыми немецкими книжками с готическим шрифтом и с литографиями, которые остались от деда. Все это услужливо и ехидно напоминала мне теперь тюрьма.
Айдар ХУСАИНОВ

Читайте нас: