Об Алене Савельевой, которая неправильно рисует башкир

Башкир я узнал, когда после окончания художественного училища был направлен на работу в Хайбуллинский район в село Акъяр художником. Я работал там в доме культуры, двухэтажном кирпичном здании. И вот где-то в ноябре, когда шел снег с дождем, в помещении клуба я увидел что-то странное. Посреди коридора на стуле сидел человек, напоминающий копну сена. На нем была меховая шапка-ушанка, тулуп, сверху брезентовый плащ, а на ногах – резиновые сапоги. Под ним была большая лужа натаявшего снега. Сидел он уже не первый час. Мне стало любопытно, что он тут сидит. Я его спросил: «Ты кто?», он ответил: «Я артист». Я удивился, на артиста он совсем не походил.

«А что ты делаешь?», – спросил я, и он ответил, что поет. Это была совсем какая-то нелепость, что этот стог сена вдруг запоет. Я стал его просить, чтобы он спел. Он отказывался, говорил, что это трудно. Я ему – да все равно делать нечего, и так сколько часов сидишь.

Наконец он согласился. Стояла такая тишина и вдруг в этой тишине зазвучали колокольчики, серебряный звон колокольчиков. Я сначала даже не мог понять, откуда этот звук, потом понял – он исходит от этого мужика. Он пел. Это была его песня. Я даже не могу это ни с чем сравнить, это было ни на что не похоже. В природе нет таких звуков. Мелодия серебряных колокольчиков то приближалась, то удалялась, то была похожа на завывания вьюги, то на птичье пение.

Длилась песня довольно долго. Потом тишина. Я долго молчал и он молчал. Я сказал после паузы, что это восхитительно, что с таким талантом надо петь со сцены театра. Он ответил, что пел со сцены. Я говорю – в Уфе надо петь. Он ответил, что пел в Уфе. Я сказал, что надо выступать в Москве и даже в Париже. Он ответил, что пел и в Москве, и в Париже.

Больше я его не видел.

Удивительно, что человек, который пел в Москве и в Париже, пасет скот в Хайбуллинском районе и никому не нужен. Я спросил, может у него есть ученики. Он сказал, что нет: «Этому научить нельзя, трудно». Я поверил, что трудно: после исполнения он тяжело дышал, был весь красный, потный.

Это пение называется «узляу». Я много раз потом слышал это пение, но такого – никогда.

Я это рассказываю потому, что это и было настоящее народное искусство. Тут была и история, и география, и космос. Было истинное величие, а не развлечения.

С чего вы взяли, что она рисует башкир? Из-за орнаментов? Такие орнаменты у многих народов, даже у коренных жителей Америки. Одежда тоже у многих такая, черные волосы и брови тоже встречаются у многих народов.

Скорее она рисует ряженых артистов филармонии, которые тоже вряд ли похожи на башкир, живущих в Башкирии. С 1962 года я езжу по Башкирии и рисую людей, живущих в республике. Во-первых, здесь немало других национальностей, есть даже немецкие села. Но таких, как в филармонии, я не видел. Это театральные башкиры. А те, которые ездят на тракторах, грузовиках, пасущие скот, выращивающие свеклу, разводящие пчел – они другие, и совсем не отличаются от людей иной национальности.

В чем же тогда обвинять Алену Савельеву? В театральности? А как же тогда эти толпы пляшущих в филармонии, в театре? Тоже на башкир не похожи. В институтах и училищах тоже театральные, декоративные башкиры. Все это профанация.

Я не могу назвать ни одного башкирского художника, кроме Назарова, который бы рисовал правдивых башкир. Везде слащавые штампы, безмерное восхваление. Если бы рисовали правду, было бы красивее и значительнее.

Вот этого певца «узляу» из Хайбуллинского района восхвалять не надо. Он и так величественный как явление природы, как дождь, молния, снегопад. В любом народе есть эта величественность, но это надо уметь видеть. В этом и состоит талант художника.

До «национальной» темы рисунки Алены Савельевой мне очень нравились. Она свободно рисует и рисует композицию. Это большая редкость. Дай бог всем так рисовать и мыслить как она.

Кому-то очень нравится поговорить о башкирском национализме. Если ничего другого не умеют, то хоть языки об этом почесать.