В этот раз Пелевин сочинил просто толстый приключенческий роман «с разговорами». Причем роман в старинном стиле — в духе Хаггарда или Пьера Лоти, или даже Яна Флеминга. Еще можно вспомнить Индиану Джонса с его «Ковчегом Завета». Героиня путешествует по Востоку (а именно по Турции) и южным морям (Куба и Канары), где ей открываются разного рода тайны и секреты самого «жгучего» сорта. А попутно встречаются десятки людей, для каждого из которых автор находит меткую и часто убийственно-смешную характеристику. Роман густозаселен — к чему в полной мере располагает классический жанр путешествия.
Главная Тайна, собственно, все та же — видимый нами мир есть не более чем проекция, осуществляемая Высшими Силами. На этот раз в дело поиска означенных сил вовлечены гностики и римские императоры. Волшебным артефактом тут является некий треугольный Черный Камень. Что не очень обычно для Пелевина — и уже лет двести является неотъемлемой частью построения приключенческого романа — действие происходит одновременно и в наше время, и в Древнем Риме (сюжетно это обосновано через сны и видения героини; но можно было и не обосновывать, никто бы не удивился). Древний Рим описан вполне в конвенции массового исторического жанра, никаких особых ужасов и извращений или просто непривычных ракурсов (как, например, описывался Древний Восток в «Generation П»).
Надо заметить, что Пелевин с конца 90-х работает попеременно в двух «протоколах» — как памфлетист (с добавлением элементов беллетризации) и, наоборот, как беллетрист (с важной памфлетной частью). При этом в каждой книге упомянутый «протокол» хорошо различим, перепутать сложно — достаточно сравнить беллетристику «Т» или «iPhuсk10» с памфлетами «Тайные виды на гору Фудзи» или «Искусство легких касаний». Новый роман — безусловно, беллетристика, причем, повторю, практически беспримесная. Памфлетности здесь мало, и она на периферии сюжета.
Ну конечно, уже разошлись по соцсетям афоризмы из нового романа относительно разных социокультурных феноменов, вроде политкорректности или феминизма (и даже коронавируса). Но в книге все это дано мимоходом и, в отличии от многих предыдущих вещей автора, содержательной основы не составляет. Хотя сказано метко! Например, про буддизм (надо полагать, самого Пелевина отнесение его к правоверным буддистам здорово достало): «Будда подолгу глядел на разлагающиеся трупы в разных стадиях распада, постигая суть физического существования. А западный буддизм как бы постоянно пытается впарить тебе улыбающийся труп, покрытый толстым слоем оптимистичного макияжа — потому что сегодняшний будда должен преуспеть на рынке». В книге саркастически выведены — в качестве второстепенных, проходных героев — несколько таких «сегодняшних будд».
Высказываются герои «Солнца» и по прочей «актуалочке» — например, про Америку. Об американских левых, обозначаемых жаргонным словечком woke, говорится хоть и между прочим, но крайне жестко: «Все-таки в современном прогрессивном американце русофобия — это одна из биологических жидкостей… Потому что всем этим корпоративным анархистам и имперским сварщикам (проходные комические персонажи «борцов с капитализмом» — МГ) много лет объясняют по Си-эн-эн, что их фашизм — это не их фашизм, а коварно заброшенный к ним русский, а сами они белые и пушистые драг-квинз. И ничего с этим, увы, не поделать».
Или — что не очень удивительно, если вспомнить прежние вещи автора — здесь есть суждения даже по поводу текущего литпроцесса: «раскручивают плач разных зулеек о том, как русские раскулачивали татаро-монголов. Поплачут, поплачут, а потом возьмут и отсудят у нас в Гааге еще пятьдесят миллиардов… И платить будут не зулейки, а опять мы из своих налогов».
Как обычно, установить степень солидарности самого автора с подобного рода высказываниями его героев не представляется возможным.
Рассказчиком выступает 30-летняя москвичка Александра Орлова, занимавшаяся в своей жизни всем помаленьку, лишь бы оно было «продвинутым» — что-нибудь вокруг арт-сферы, немного феминизма, немного «духовных поисков» (сексуальных тоже). И все — за счет богатого отца, «макаронного графа», который, собственно, и выделил ей 30 тысяч евро на путешествие, составляющее фабульную основу книги. Вряд ли можно считать Орлову протагонистом автора — в ее (само)описании предостаточно иронии. До того уморительно-серьезно она рассуждает о разных вещах, явно превышающих лимит отпущенного ей осознания окружающего мира! (Разумеется, зовут ее именно так не случайно — над пелевинским Востоком витает тень Александра Великого, а орлов в книге вообще видимо-невидимо, в том числе в функции священных птиц).
И уж, конечно, нельзя считать Пелевина «вдруг прозревшим» поклонником феминизма несмотря на множество ужасно радикальных и «интеллектуальных» феминистических пассажей его героини (тем более, крайне непоследовательных). Надо полагать, автор немало забавлялся, вкладывая в уста героини что-нибудь вроде такого суждения: «Мы прихорашиваемся перед зеркалом не потому, что хотим привлечь самца — сказать так может только кретин. Природа женщины — быть прекрасной. Мне хочется нравиться в первую очередь себе. И если мое отражение в зеркале устраивает меня саму, то с самцом проблем не будет точно».
Собственно, и к наиболее пафосному утверждению героини «Непобедимое Солнце нашего мира — вовсе не какой-то черный камень, который то ли был, то ли нет. Это женщина» стоит отнестись с иронией.
Но это — скорее добродушная ирония. «Солнце» вообще очень мягкий и теплый роман. Сарказм, свойственный книгам Пелевина, здесь используется лишь в качестве своеобразной, очень дозированной приправы — и однозначно не по поводу главной героини.
Важным элементом жизни Александры, и едва ли не содержательным ядром книги является постоянное обращение к невербальным и «антиинтеллектуальным» способам коммуникации. Во-первых, эмодзи. Главки романа отбиваются одна от другой виртуозными «словесными эмодзи» (хорошо бы их кто-нибудь и правда воплотил в жизнь, отрисовал!). Эта отбивка часто является ироничным комментарием к главке или выражением ее главной мысли. Например: «Эмодзи красивой блондинки что-то скорбно и безнадежно шепчущей в золотое ухо большого небесного небрата на воображаемом непотолке.png», «Эмодзи_привлекательной_блондинки_внезапно_понимающей_что_ее_волшебное_путешествие_только_что_началось.png». Ну и где тут, спрашивается, феминизм?
Еще большее значение придается танцу, в том числе танцу божественному, который в прямом смысле может создавать и уничтожать миры. И танцу простому, обыденному, раскрывающему эмоциональную женскую природу героини и ее окружающих.
И — плохая новость для феминисток — полагаю, автор выбрал в героини женщину потому, что ему был нужен кто-то, не отягощенный интеллектуальными химерами (а к ним Пелевин и здесь беспощаден).
Вот оно, самое главное высказывание в романе — и, возможно, самое необычное для «циника и мизантропа» Пелевина: «Нет ни сна, ни мира, ни времени, ничего. Только любовь, только бог и эта песня. Но никто не должен помнить секрета. Если люди будут знать его, они перестанут играть в жизнь, когда им станет по-настоящему больно. И по этой причине утром я забуду все. Но у меня появится — непонятно откуда — сила жить дальше».
Очень оптимистично и чрезвычайно актуально, не правда ли?