Итак, поэт переходит к выводу:
Много есть чудесного на свете,
Ну, а ветер – это только ветер,
Посмотри – уносятся слова!
Светит солнце, травы зеленеют,
Все бегут по небу облака.
И никто на свете не умеет
В этой жизни жить наверняка.
Окончание едва ли не оптимистичное.
Второе стихотворение «Адреналинии» – «Попаданец».
Истина путается с иллюзорностью, то истина в прошлом, то там же вдруг, в школьные годы, появляется без всякого предуведомления интернет, хотя вот речь шла о Брежневе. Грамматически времена не выражены отчетливо. Деграмма преобладает над смыслом. «Нормальный» такой постмодернизм, сильно киношный. Заканчивается тоже кинематографически:
Кого я видел – были как в огне,
Смотрели, чтоб не встретиться глазами,
Лишь только радостно брели навстречу мне
Все те, кто был когда-то мертвецами.
Радостные мертвецы (попаданцы) – это оксюморон. Автор ничего не противопоставляет мертвецу-попаданцу.
По логике вещей – это мог быть здравомыслящий живой современник, сам автор стихотворения. Но победили ужастик и киношка (из искусств – самое массовое для малообразованных потребителей).
Следующее стихотворение «Александру Радашкевичу».
В нём ставится проблема вечного скитания поэта в поисках того, чего на свете нет. Это небольшой верлибр, из двенадцати строк. И в нём отражена проблема несовпадения поэта со своим веком. Здесь – все осмысленно и достаточно отчетливо прорисовано:
Мальчик бездомный, бредущий
Города, куда занесла прихоть
Отчаяния, где за каждым углом
Вечно скитаться тебе с улыбкой
Отстраненного всепрощения и
Всепонимания в поисках того,
Но уже следующее стихотворение снова начинается с авторской реграммы, деепричастная форма «теребя» требует обстоятельства образа действия – но его в строфе нет:
То не парень едет, подбоченясь,
Теребя монеткой золотой (кого, что – ?),
Не мужчина, гордый, как младенец,
Покупает «Лексус» молодой.
Словосочетание «теребя монеткой» требует в тексте того, что он теребит монеткой. Например, младенец теребит сосок материнской груди губами. А парень что теребит монеткой? Он может ей играть, швырять её… и т. п.
Есть устойчивые грамматические связи в любом языке, которые нарушать безнаказанно нельзя.
Зато поэтика раннего Заболоцкого здесь передана удачно.
Читатель не обязан вырабатывать за автора подходящую форму выражения, чтобы понять его (выражения) смысл. Зачем читателю доделывать то, чего не смог сделать и сам поэт в своих стихах.
Удачной такую реграмму назвать нельзя.
То не ветер воет в чистом поле,
То не солнцем выжжено дотла –
Быть прекрасной – это столько боли,
Что «выжжено дотла»? Эта несогласованность, провисание формы выражения содержания – очередная авторская деграмма. Читатель должен догадываться, что имеется в виду поле, а может быть и что угодно. Плоха не догадка, а корявость смысла и неблагозвучное для русского языка выражение (на адекватный, разумеется, слух). Вторая строчка строфы не доделана.
Есть муки творчества, они видны и в работе А. Хусаинова. Вечный для истинного поэта вопрос: как сотворить небывалый еще язык, индивидуальный стиль, без которого автор обречен на повторение общих мест и расхожих форм? Поистине великая задача.
Но тут, и мы рады об этом сообщить читателю, спасает А. Хусаинова восхитительный юмор, совершенно, между прочим, прелестный и самобытный:
О богиня бедного Нью-Йорка,
Счастия порочного микроб!
Чтоб тебя бы миновала порка,
И судьба помиловала чтоб!
чтоб надежда стала невозбранна,
и всю ночь, весь день, хоть моветон, –
Над тобой склонялся бы Обама,
Мощный, словно Хиллари КлинтОн!
Это мастерски сделано и читатель радуется вместе с автором его удаче, а не испытывает неловкость за коверкание русского языка, как бывает в иных случаях, отмеченных поспешной и невнимательной небрежностью.
А вот еще удачные стихи, подлинно Хусаиновские: в них его фирменные – и эпическая легкость («Под жировою оболочкой / Музыка кавалера Глюка (писал он о себе))», и божественная элегантность, и ангельское обаяние:
Варлам Шаламов так толково,
Нам доказал, что только злоба
В тебе той злобы ни на грош.
Как оправдаться пред народом
За то, что любишь и живешь?
С годами прямо до костей.
И далее – великолепные строки:
Не знавших радости болванов
Не одолеть, что там ни пой,
И как в забой идет Стаханов,
Ты отправляешься в запой.
Как это, в общем, все по-детски!
Как пусто в жизни и судьбе!
Как тает ангел, он немецкий,
Он восклицает: «Бе-бе-бе!»
Сказать, какую правду-ложь!..
Тебе всучить немного злобы –
Но ты – и будет – не возьмешь! («Письмо поэтессе»)
Стихи трогательные до слёз.
А это и есть творческое «превозможение» – и злобы, и лагерного опыта, через который прошла вся наша страна, по ту или эту сторону колючей проволоки, – неважно.
или такие узнаваемые Хусаиновские строки из следующего стихотворения:
Не тронут, простят, пощадят.
Костры на больших площадях?
Забывшись к утру на ночлеге,
Как тот Пугачев на телеге,
В Москву через город Казань.
Такие стихи как «Пещера», есть, по сути, инициация, мистерия, без которой нет подлинной поэзии:
Подросток, я вошел тогда в пещеру,
И страх дрожал на стенах, как огни.
Но что влекло меня? Какое чувство веры
Меня переполняло в эти дни?
Я жаждал, что сокровище мне в руки
Придет без ни малейшего труда.
Что я – избавлен от тоски и муки –
Что весь мой страх и все мои терзанья
Отступят перед сладкою судьбой,
И обрету я дерзновенно знанье…
И тут чудовище предстало предо мной.
Глаза – огни, и рот очерчен дико,
И звук идет, и ужас, и тщета!
И я услышал вой, тоску и крики…
Кричал я сам, мой ужас!.. И мечта!
И, быв (удачная реграмма к причастию «будучи» или глаголу «был» как раз правильно сочетается со всем последующим строем строфы):
И, быв повержен наземь и распластан,
Раскатан, словно тесто на столе,
Руками сильными и нежными, как счастье,
Как день последний, бывший на земле.
И вот чудовище, когда я думал – сгину! –
Вдруг обернулось и одежды совлекла,
(чудовище – «совлекло». Речь еще не о деве, но это оправдано рифмой)
И два холма открыли мне долину,
Где роза тайная застенчиво цвела (!).
Последние строки, к счастью, просто восхитительно прекрасны.
В стихотворении «Демоны» описано положение и самочувствие такого персонажа, который видит вокруг себя (по отношению к себе) проявление исключительно демонического характера. В психиатрии такое душевное состояние именуется паранойей. В действительности оно достаточно распространено в мягкой форме. Такие люди не идут на искренний контакт, они подозрительны, тревожны, всюду видят подвох, возможный обман. В общем, это несчастье, помочь которому редко удается. Тут нужен специалист и желание излечиться самого «параноика». На дружеские отношения такие люди не способны (пока больны). Но в обществе они, как часто случается, ведут свою вредоносную деятельность, что-то делают, пишут, иногда (часто) доносы, и т. п.
Стихотворение удачное, привожу его целиком:
Вокруг друзья или коллеги,
Широк ли, узок ли твой круг,
Но видишь ты не человеков,
Ты видишь демонов, мой друг.
Тебе известны их мотивы –
Когда вокруг такие страсти,
Чтоб не случилось на веку
Пропасть в зубастой злобной пасти,
Ты можешь думать все, что хочешь,
Что круто вертит человеком,
Что до отказа жмет на газ
Замечательные стихи и без реграмм.
Следующее стихотворение «Эпоха периода полураспада» подхватывает и развивает тему демонического в жизни человеческого общества. Описывается некая катастрофа, полураспад, с элементами нелепых военных действий, выдаваемых, как обычно, за героизм средствами банальной пропаганды. Подается это с блестящей, даже умиротворяющей иронией, свойственной лучшим стихам А. Хусаинова. Вот отгремела вредоносная война, злая воля достигла желанного распада и что мы видим:
На высокой надземной орбите,
Над планетой, когда-то жилой,
Не летает линкор-истребитель,
Не взмывает челнок удалой.
Только кто там взывает в эфире?
Кто остался еще при делах?
Кто короткую надпись «Нибиру»
На своих нам являет брылах?
«Дана Курская, Курская Дана!
Наш компьютер, наш мозг боевой!
Вызывает тебя Чемоданов –
Робот-зомби, поэт и герой.
Я последний наследник вольфрама,
Если явится крейсер «Обама»,
Он увидит, что я молодец.
Великолепно описан самоупоенный ложным могуществом обычный дурак, решивший доказать миру, какой он молодец. Не замечая (до поры), что и ему, и миру (от него) угрожает обычный … конец:
Пусть кончается аккумулятор,
Пусть ништяки шаром покатить,
Я поэт, я певец-терминатор,
Я вот Сириус буду бомбить!
С большим искусством, несуетно, А. Хусаинов описывает буйно помешанного. Странные, бестолковые и опасные его притязания. Следует комментарий автора к призывам сумасшедшего:
Веет с поля ночная прохлада,
С яблонь цвет опадает густой.
Из глухого предместия Ада
В четырех всего лишь строках нам дается картина возможного (увы) рая и реального ада. Но появляются, к счастью, спасительные черты иной, божественной реальности, всегда таящейся в глубине полуразоренной жизни. В этом мудрость следующих поэтических строк:
Это все, что осталось на свете,
И тогда станут взрослыми дети,
И закончится старый формат.
Снова жизнь заупрямится быстро,
Зашевелится сверхчеловек,
И взлетит над планетой Бурмистров,
Выводя звездолет «Систербек».
Истребителю живого противопоставлен мирный вертолет с юмористическим и добрым именем «Систербек». Что свидетельствует о возможном, вполне реальном братстве людей, зарывших позорный топор войны.
Мы видим, это вполне удачные стихи.