Закрытый шкаф воспоминаний, или У каждого личный Цой

Сегодня в редакции я сказала, что очень трудно было бы найти нашего артиста на роль Цоя, потому что это должен быть человек – нежный, сильный и нездешний! Все три качества вместе – они абсолютно противоречат современному дню. У нас сейчас все плотно сцеплено – у нас «нежный» – это беспомощный, инфантильный, хрупкий. У нас «сильный» – это беспощадный, агрессивный, надменный, тупой в некоторых случаях. У нас «нездешний» – оторванный от реальности, не видящий и не понимающий эту жизнь. Тогда (во времена, про которые фильм, времена моего детства, отрочества) наполнение этих качеств было совсем другим: сильный мог быть нежным – они творили исходя из своей нежности и сила была из нежности, из чувствительности, из чувственности.

Их нездешность была оттого что они по-другому оценивали, чувствовали и видели то, что происходит здесь. И да они творили – у них была творческая сила не такая, которую мы сейчас считаем силой. Я даже не знаю, как сказать внутренняя «пассионарность» что ли, пламенность делала этих людей сильными. Вот вся волна людей искусства, точнее музыкально-литературного сложного жанра такого, как русский рок, они были такими. Некоторых было видно невооруженным взглядом.

Я помню, мы сидели в Москве летом 90-го года с Егором (лидер-гитаристом хард-рок-команды) и классическим гитаристом Димой, у последнего на кухне в Домодедово почти до утра, разговаривали. И болтали о том, кто станет великим: ну, равным западным рок-звездам в нашей стране. И говорили – о Макаревиче, БГ и Никольском, о массе людей и о Цое тоже. И вдруг кто-то из моих приятелей-гитаристов произнес: «Кто умрет первым, тот и станет бессмертным». И буквально сбылось через несколько часов – ночь, утро, мы долго спали, потому что сидели до рассвета. А потом прибегает флейтистка Инка (она куда-то ходила) и говорит: «А вы знаете, Цой разбился!» И мы так переглянулись, потом пошли на Арбат, и там уже люди собирались – ехать на похороны Цоя.

Я никуда не поехала, просто избегала больших скоплений. Просто сейчас возникло сожаление – это была причастность к эпохе, если бы я поехала. Причастность тогда не случилась: я тоже была нездешней. Рома Зверь в интервью сайту «Меduza» говорит о своем персонаже, о Майке Науменко: «Что тот избегал – избегал бесплатных гитар, жевачек, сигарет от Джоанны Стингрей. Он избегал всяческих масскультовых проявлений. Вот это тоже признак нездешности, когда рафинированное чистоплюйство или какая-то высота, так сказать аристократизм какой-то такой, что он не воспринимал эти подарки как бонус, это воспринимал как подачку. Все остальные воспринимали это как бесплатный приятный бонус – подарки Джоанны Стингрей. И это вот история этих людей, каковых не осталось».

Но они сформировали для меня наше искусство. Я в принципе даже и понимаю, почему именно Рому Зверя взяли на роль Майка Науменко. Собственно говоря, в нем тоже есть этот некий стержень, хотя его многие считают не рокером, а попсой. Потому что лет 13 назад, когда его «районы-кварталы» звучали практически из каждого утюга, он не поддался на понижение качества искренности, то есть человек остался внутри своей скорлупы. Да, он остался нишевым музыкантом, не стал стадионы под себя подминать, потому что эпоха сменилась, детки стали другие, а взрослые? А взрослых очень маленький пласт он захватывал, узкий эмоциональный пласт у его песен был. Но он рос и умнел, не так же просто его пригласили. Должно быть внутреннее соответствие.

Тео Ю, исполнитель роли Виктора Цоя, говорит, что его проверяли на эмоциональную гибкость. Вот это сложная очень вещь для современных актеров. Потому что голливудские стандарты, они подразумевают готовые алгоритмы, играют как кубиками лего, роль собирают из деталек-штампов. Это конструктор, который приготовил для них режиссер. А в применении к человеку – имя, которого является символом эпохи, подобный метод разрушителен. Недаром Тео Ю сказал, что играть Виктора Цоя – это как сыграть Христа. Вот даже иностранец понимает – символизм, которым стало это имя. Играть из заученных кубиков такую мистическую легендарную личность невозможно, надо в этом жить. Надо это чувствовать, надо этим болеть.

К сожалению, кино зашлаковано голливудскими штампами, даже и в самой Америке, на фабрике грез не используют талант актеров уровня Аль Пачино или Де Ниро. То есть эмоциональной гибкости в современных молодых звездах очень не хватает, все проекты, которые я видела, в основном это инсценировки классиков. Я их последовательно смотрю, они меня не устраивают именно потому что они собраны из кусочков, из пазлов. Это не картина, это написано не на цельном холсте. Это что-то разрезанное смётано, и эти, иногда несовместимые с литературным оригиналом, кусочки, они как бы являются при продюсировании непременным условием. Даже у классических произведений меняют концовку или что-то в сюжете, возраст героев сдвигают по требованию продюсеров, те таким образом пытаются обеспечить успех, угадать ожидания публики.

Теперь вернемся к возможности интерпретации, потому что ценность художественного фильма заключается именно в трактовке событий, а не в том, чтобы стать каноническим, т.е. документальным по сути своей. Опять же про точность кастинга. Фокус в том, что, например, людей, которые бы знали и помнили Бунина живьем, к моменту съемок фильма «Дневник его жены» уже физически не существовало, поэтому никто и не протестовал против того, что возраст героинь смещен – лет на 10-20 они моложе прототипов. И вообще много допущений, так как это не документальный фильм, а художественный.

Поскольку множество людей, которые знали и помнили Виктора Цоя, знают и помнят ту эпоху, живы – у них некое возмущение, они подсознательно жаждут, чтобы было в точности, как они помнят, они жаждут документального, а не художественного фильма. Жаждут «байопика», воспроизведения с документальной точностью. Фокус в том, что документальных было довольно много, весь сохранившийся материал использован, а вновь появившиеся материалы – это воспоминания Натальи Науменко, жены Майка, они позволяют сделать переосмысление. И на этой основе сделать что-то художественное.

Действие фильма происходит в 1981 году, достаточно далеко от 1990 года, от моего ночного разговора о том, «кто умрет первым, тот и станет бессмертным». Герои фильма только начинают путь к тому, чтобы стать героями русского рока, культовыми фигурами. Путь, на котором проявится их нездешность, путь на котором они останутся сильными и проявится вся мощь их натуры, потому что тогда еще на этом пути не предвиделось ни денег, ни славы, ни любви народной, нельзя было представить что это будет.

ГАЛАРИНА