Описание Уфы 1864 года. Часть восемнадцатая

Прошло уже 22 дня от начала осады и Чика, видя б[ез]успешность переговоров, решился наконец сделать приступ к городу. И вот 22 октября, в день праз[д]нования иконы Казанской Божией Матери, неприятель показался на левом берегу реки Белой и остановился против самой главной городской батареи; устроивши там свою, он открыл огонь, на который тем же отвечали и из города. Канонада продолжалась уже часов пять и ядра неприятельские сыпались в город во множестве, но направленные неискусною рукой, не причиняли никакого вреда. Войско и дружина городские, занимая назначенные им места, были готовы дать отпор неприятелю; комендант, беспрестанно объезжая все посты, отдавал приказания и ободрял солдат; народ же толпился по берегу и переходил от одной батареи к другой, не обнаруживая большого страха; одним словом, полным одушевлением проникнуты были почти все, без исключения.

Между тем воевода Борисов находился в соборе, где служили молебен пред иконою Смоленской Божией Матери, после которого начался крестный ход. Протоиерей Неверов, сопровождаемый городским и сельским духовенством (прибывшем из окрестных сёл, по случаю бунта, сюда же), при колокольном звоне, с иконою Смоленской Божией Матери, с крестами и хоругвями, обходил город, окроплял святою водою военные посты и совершал молебствие при других церквах. Уже при закате солнца возвратился обратно крестный ход в собор, но неприятель всё ещё не отступал от города; впрочем, заметно было, что бунтовщики стали утомляться; стрельба их сделалась медленнее, реже и они, разделившись на многие толпы, находились в бездействии. Тогда купец Дюков сделал воеводе и коменданту следующее предложение: так как неприятель был, видимо, утомлён и не мог быть так бдителен, как прежде, то, пользуясь этим, отправить часть войска за реку Белую с лёгкими пушками и напасть на него с тыла; в доказательство же возможности этого предприятия, представил то, что бунтовщики, вооружённые слабо, одними саблями и копьями и имея часть своих пушек без лафетов, не может[гут] выдержать нечаянного нападения войсками, лучше его вооружёнными; да если бы и стал[и] стрелять в нападавших, то им легко можно будет укрыться, пользуясь темнотою в лесу, и потом пробраться в город. На совете, составленном по этому случаю, решено: предложение Дюкова привести в исполнение. Выбрали 60 человек из дружины и 20 человек солдат, с двумя пушками; над первыми начальство поручено было Дюкову, над вторыми – отставному прапорщику Ерлыкову. Получив командование, Дюков и Ерлыков спустились с своими отрядами к реке Белой, под прикрытием батареи, устроенной на архирейской горе, беспрепятственно перешли через реку и незаметные пробрались лесом в самый тыл неприятеля. Здесь внезапный залп пушек и ружей, сделанный ими в густые толпы бунтовщиков, привёл их в страшное смятение и они, движимые ужасом, обратились в бегство. Выстрелами этими было убито 27 человек, а в руки победителей досталось 4 пушки без лафетов и 13 человек пленных. Пушки, как трофеи победы, ввезены были торжественно в город на высланных комендантом дровнях и в сопровождении пленных. Победители, встреченные воеводою и комендантом, при громких восклицаниях народа, прямо с берега вступили в собор, где, по совершении благодарственного молебна, окроплены были святою водой; пленные же отведены под конвоем в Воеводскую канцелярию для допроса.

Допросы пленным. На допросе пленные показали следующее: бунтовщиков считается более 10 000 человек, в числе которых находится много солдат и офицеров русской службы; главнокомандующий их Чика и почти все мятежники преданы безпросыпному пьянству; один из упомянутых офицеров с многолюдною толпою послан для грабежа уральских заводов и заготовления чугунных пушек, и от него почти ежедневно привозятся деньги – серебром и медью, хлеб, вино, молодые женщины и девки; пред квартирою Чики поставлены две виселицы и на одной из них повешены башкирский старшина и пьяный сержант, отложившиеся от мятежников; военные снаряды хранятся под навесом из соломы; казна – в клети, на квартире Чики, а вино и прочие награбленные вещи берегутся за караулом в нарочно устроенном для этого сарае, подле пушек; донесения посылаются к Пугачёву в Бердскую слободу и Сакмарский городок1 с охотниками – конными башкирцами и ими же привозятся ответы и приказания, которые читаются всегда на улице, при собрании всех мятежников; казак Губанов был у Чики за два дня до приступа для совещания об общем нападении, которого со стороны первого почему то не последовало; многие крестьяне села Чесноковки бросили свои домы и семейства и скрылись неизвестно куда; священник села, при вступлении туда мятежников, сначала отказывался было от присяги Пугачёву, но когда ему погрозили виселицей, принужден был петь в церкви молебны и приводить к присяге вновь прибывающих бунтовщиков; за четыре же дня до приступа он со всеми своими семейными куда-то скрылся.

По окончании допросов пленные были скованы и отведены в тюрьму.

Поездки за сеном. После описанного приступа мятежники не беспокоили город в продолжение целого месяца, только иногда появлялись в виду его небольшие шайки с криком и гамом. Шайки эти хотя и не могли быть опасны нисколько для города; но так как ими наполнены были все окрестности его, где находилось накопленное жителями сено, то и придумано было ездить за ним с отрядами на лыжах, что всегда и удавалось, так что горожане не терпели недостатка в этом предмете; сжечь же его, как это было в Акаевский бунт, мятежникам или не приходило в голову, или они сами имели в нём нужду. Но в одно время, именно 17 ноября, когда несколько уфимцев по обыкновению отправились за сеном, неприятель заметил и окружил их. Конвой, сопровождавший сеновозов, не имея возможности сопротивляться многочисленному числу мятежников, дал знать о сём коменданту, который тотчас распорядился отправить всю дружину и 40 человек солдат, под прикрытием двух орудий. Но как они не спешили на выручку, мятежники однако ж успели захватить несколько конвойных и сеновозов и в том числе священника Троицкой церкви, Илью Ивановича Унявицкого; кроме того в стычке убито было 3 человека и 7 – ранено. Посланный отряд и оставшиеся конвойные и сеновозы воротились с большою скорбью о постигшем несчастии и привезли с собою убитых, которые с большою церемониею преданы были земле близ собора.

Через два дня взятые в плен были отпущены обратно в город, но с обязательством – в особенности священник – уговорить воеводу с комендантом и всех граждан согласиться на сдачу города. Воевода Борисов, узнав об этом условии, собрал военный совет и потребовал его мнения как поступить с возвратившимися из плена, которым сделано такое поручение. На военном совете положено; допросить каждого из них порознь, чтобы узнать, искренно ли данное ими обещание мятежникам, а если откроется, что обязательство дано единственно из страха, то отпустить их на свободу; если же окажется готовность которого-нибудь из них привести это обещание в исполнение – отдать такого под стражу. Расспросы показали (первым допрашивали священника), что взятые в плен представлены были сначала в квартиру Чики, где были осмотрены с головы до ног и отведены с завязанными глазами в тюрьму с тем, чтобы на следующий день их повесить; но этого однако ж не случилось. На другой день они были снова представлены Чике, которого нашли сидящим в переднем углу, босого, в непристойной одежде, пьяного и дурно выговаривающего слова; рядом с ним сидел человек пожилых лет, с бритою бородою и также полупьяный. Там их уговаривали быть верными царю Петру Фёдоровичу, находящемуся будто бы под Оренбургом, и обещали отпустить обратно в город, но только с тем условием, чтобы они убедили воеводу с комендантом признать Пугачёва Петром III и не упорствовать в сдаче города, передав при этом уверение, что как Чика, так и другие начальники не желают погибели города и бесполезного кровопролития. Отпуская их, пригрозили, что если они не исполнят приказания, то, по взятии города, будут первые повешены. Найдя показания эти правдоподобными и не усматривая у бывших в плену действительного намерения исполнить данное обещание, совет присудил отпустить их на свободу, под надзор, впрочем, резервного начальника Пекарского.

После этого обстоятельства воеводою Борисовым и комендантом Мясоедовым обращено было сильное внимание на семейство казака Губанова, проживающее тогда в городе. Губанов оставил в Уфе жену и сына Семиона, женатого и имеющего малолетних детей. Эти лица несколько раз призывались к допросам; но ни на одном из них не оказалось, что им было известно о побеге Губанова к бунтовщикам, потому что с самого его отсутствия до них не доходило никакого известия о месте его пребывания, а тем более о его начальствовании шайкой. Однако ж из предосторожности к дому Губановых приставлен был караул для наблюдения за ними; сверх того воевода с комендантом сами лично их посещали. Впоследствии эти последние, желая ограничить действия Губанова, нашли возможность передать ему, что если силы города истощатся, и он будет взят мятежниками, то, при самом вступлении их туда, его семейные будут повешены. Эта угроза, как показали события, не осталась без влияния на Губанова, который, по-видимому помогая Чике, никогда почти не делал нападения одновременно с последним, кроме, впрочем, третьего приступа.

(Оренбургские губернские ведомости. Часть неофициальная. 1864. 12 декабря)

__________

1 Первое в 7 вер., а последний в 29 вер., от Оренбурга.

Продолжение следует…