Жёлтое на жёлтом

Пусть будет сакура – гораздо поэтичнее, забористее. И гордый сёгун, хотя нет, это где-то было… его пропустим! Ложечкой чайной стоит взмахнуть повыше, на два сантиметра выше обычного, изобразив некий пируэт. Ну, разумеется – жара! А я её боготворю, жару эту самую. В её первозданном виде, в её резкой безапелляционной форме, как иное бытие.

Вновь пошли, разбежались круги от центра в фарфоровой чашке, в чае с чабрецом: спиралевидные, синусоидные, и само собой – лживые. Ведь пару кубиков рафинада никто не кидал в чашку. Никто не подслащивал напиток. И он по своему температурному состоянию далеко не горячий и не тёплый. А тут жара! Пахнет дольками перезрелого лимона. Вы чувствуете? А лимона нет и не могло быть, так как жара! Пекло!

Кстати и аутентичные попугаи разговорились – сплетничают, сидя на жёрдочке, в клетке, на подоконнике. У стены-окна. Хрипят как старые виниловые пластинки. Трясут своими хвостами, взъерошенными гребнями как на дискотеке, на танцплощадке, в рок-клубе. Подпрыгивают. Хорошо бы ляпнуть им что-нибудь на птичьем языке. Авось приняли бы за свойского человека, то есть, за попугая. Но жара не позволит такого своеволия.

И всё-таки погодка какая-то вялотекущая и неосмысленная, перетекающая из одного привычного штампа в другой, в результате всё равно выходит целое кукурузное поле, которому нет конца и края. Там, на дворе, точнее, дальше двора, через тополиную просеку, через молчаливую и давно не журчащую речку-сон. И висит над речкой-рекой жёлтой грушей и жёлтым блином скомканный, спрессованный воздух. Иногда, если ему захочется, если вдумается, начинает лавировать потихонечку в сторону солнца… или наоборот подальше от него. Ветер-сирокко подскажет.

И всё-таки жара, чего нельзя не учитывать. Сумбур случается в извилинах долго думающих. И сакура машет руками-ветками за окном, или же вишня? И гордый сёгун, которого здесь нет, ехидно посмеивается, слушая скрипучие птичьи переливы, что сидят на жёрдочке, в клетке, на подоконнике. Птицы что-то там балаболят, ну да – сплетничают. И съесть бы пару перепелиных яиц, сваренных вкрутую. И разгоним, таким образом, сонливую хандру, избыточный катарсис. Уникальнейшее средство, прошу заметить. А она – хандра, и прочие психические унифицированные конфигурации наших ощущений, стало быть, имеют привычку заявляться именно в жаркий июль или июнь, в предосенний август? А какая, собственно, разница? Лето же! Самонадеянное, каноническое и жадное… Пыхнет жёлтым глазом, щёлкнет… ну, что там у него, и пошло-поехало. Градусники, которые висят на улице, взрываются на потеху… ну, кому там… чертовски весело. Вода в садовой бочке кипит. Асфальт плавится. Бетон тает как мороженое. Комары по ночам пикируют на жертву, как самолёты-истребители. Изящно! И празднично как на венецианском карнавале.

Эх, пойду-ка посижу в холодильнике. Но имейте в виду, жару, ту самую – летнюю… в общем, я в ней души не чаю. Но в данную минуту отдохну лучше в холодильнике.