Моя несуществующая Венеция

Следы «вечности» заметны в каждом здании, в выступающем кирпиче, сваях… Но всякий путешественник, читатель или почитатель-фанат итальянского города знает, что по истечении хрупкого как стекло времени, город всё больше и больше погружается в водную свою «тюрьму». Говорят, на два сантиметра в год уходит он под воду. И жить в Венеции невозможно, не имея нескольких дюжин носовых платков: сырость делает свои дьявольские дела. Влажность убивает. И ежегодный ремонт своих домов не очень радует жителей-венецианцев. Но что мне, мечтателю сиреневых облаков-кораблей, эти мелочи. Могу и просморкаться, могу и жить прямо на улице, закутавшись в шерстяное кашне.

Я же нахожусь в другой точке Земли. В моем окне, обычном пластиковом, – и шторы так неряшливо раздвинуты, и пахнет отовсюду нечаянной весной, ещё не до конца проснувшейся черёмухой, бугорками чёрного умирающего снега… – в окне, что раскрыто настежь (иногда и закрыто от дерзкого потока сквозняков), плывёт она – Венеция! Сгорбленная веками. Поди дряхлая, милая старушка! Отражается на стекле окна Мост вдохов, перекинутый через Дворцовый канал… с последними вдохами некогда заключённых, мучеников, прощающихся с солнечной Венецией. По этому мосту проводили когда-то и всем известного арестанта Казанову. Взмыл вверх дворец Ка-д’Оро или, как его ещё называли, Палаццо Санта-София (Palazzo Santa Sofia). Хрупок и воздушен он на вид, состоящий будто из сахарных тростинок. Собор Святого Марка (Basilica San Marco) в византийском стиле, находящийся рядом с Дворцом дожей – и он мимо проплыл в оконном проёме.

Хотя только ли оконце?.. При щемящем желании, что под сердцем, можно «образы» города-музея увидеть и на люстре. Именно подобное и случается частенько. И именно в лунную рафинированную ночь, когда и кошки визжат как электрогитары по ту сторону стены комнаты. Здесь же плафоны-шары-купола выдают свою красочную картинку. Мелькнул театр Ле Фениче… ну да, как феникс. И огонь пожирал его многократно. Крупнейшая библиотека Марчиана. Фонд библиотеки – более 14 тысяч рукописей и 25 тысяч книг. Коллекция начала образовываться в XVI веке и неоднократно пополнялась итальянскими меценатами. Среди реликвий – завещание Марко Поло и ноты нескольких опер Франческо Кавалли. М-да! Вот ведь примелькались, высветились. А ещё можно услышать беспрестанное воркование голубей, уж их прогуливающихся по площади… не важно какой, ужас как много. Легион! Фланируют, как маленькие то ли боги, то ли бесята. И как же без него – без острова Мурано, родина венецианского стекла. И он проплыл в отблеске лампового света.

А я размяк. Расслабился. Обленился. Она во всём виновата – Венеция! Дразнит и манит, доводящая до амнезии, до усыхания памяти. И склероз, и деменция – всё в одном флаконе. Ничего не помню, что надо сделать сейчас: чайник ли вскипятить, пропылесосить ковролин, или выкинуть телевизор на помойку. Всё те действия настолько ничтожны, редуцированы, что хочется всего лишь… выть. Или же махнуть в Венецию. Или стать Венецией. Или же прорыть широкие траншеи, вернее, каналы у себя во дворе, залить соответственно водой, гондолу купить… И быть в шаге от Венеции. Или же в шаге от жёлтого дома? А, впрочем, Венеция своим возможным солоноватым, ионизированным воздухом может и не такое устроить с мечтателем. Даже если этого и нет поблизости, имеется в виду итальянского, венецианского воздуха. Всё равно искажение, возрастание по экспоненте происходит. И взрыв фантазий… ибо это Венеция! Ага! Слышите – колокол ударил на кампаниле Сан-Марко. Гудит он, и словно сама земля гулом насыщена. И художников ложились незатейливо мазки. Паоло Венециано, Тициан Вечеллио, Якопо Робусти, прозванный Тинторетто, Паоло Кальяри, он же Веронезе. Эх, свобода творчества… венецианская республика. Где же ты, где?

Маститые писатели и поэты не скупились на слова, вспоминая о Венеции. Скрипнули пёрышком. От души брызнули строками.

Вольные властители дум роняли слова как яблоки.

Пальнул будто из гладкоствольного ружья. И кто бы мог подумать так о гондоле, о чёрной как смоль гондоле… такси. Вот уж не в бровь, а в глаз. Но не очевидно. Без оскорбительного умысла. Без шума игры.

Но если поеду я, то браунинг точно не понадобится. Зачем эта унизительная радикальность? И ошибка тоже. Если от одного только вздоха и выдоха, возможно, захочется давить кнопки клавиатуры и как можно чаще, интенсивнее, безумнее. Тут и поэзия на корточках присядет, и на скамейку… развалится на ней всем телом и рифмой. Заскучает только дождь, что надумает пройтись по городу. И почему многие пытливые умы, нет, великие классики больше видели некий сон во сне самой Венеции. Венецианский сон! Сон как шутка Бога! Сон как сюрприз Бога! Байрон: «Её пейзаж похож на сон». Джонн Рёскин: «Похожая на сон, туманная, но великолепная». Жорж Санд: «Город моих снов». Валерий Брюсов: «Все грезят древние палаты, являя мраморные сны». Пожалуй, хватит пока. Отсюда складывается впечатление, что Венеции как таковой нет. Будто нет. Венеция пришла из снов и туда на лёгких ножках и уходит, улетает крохотной бабочкой-подёнкой. И ты, Венеция, что видишься мне в отражении зеркала, в кастрюле с варящимся борщом, в кубиках льда в морозильнике, в льющейся воде из-под крана, в чашке с капучино, на безликом белом потолке, на выключенном мониторе компьютера. Ты – царица Адриатики повсюду, и ты всегда, пусть и несуществующая в каком-то (непонятном) иносказательном смысле. Но всё-таки моя – Венеция!