Серёжка

Под окнами дома постоянно грохотали трамваи. Стук колёс не прекращался ни утром, ни днём, ни вечером. И только в самое глухое время ночи наступала небольшая пауза. И тогда казалось, что город умер, перестал биться его пульс.

Лара настолько привыкла к этому грохоту, что его не замечала. И лишь иногда, о чём-то задумавшись, вздрагивала от резкого трамвайного звонка или скрипа колёс на повороте.

Они жили в деревянном одноэтажном доме, который построил их прадед в начале девятнадцатого века.

Во дворе было тесно от деревьев. Их особой гордостью была единственная в городе четырёхсотлетняя ель. Своей мощной кроной она накрывала крышу дома и большую часть двора. Рядом с ней росла ель помоложе, верно от её семени. Летом они натягивали гамак между их стволами, и, покачиваясь, читали книгу или просто смотрели на далёкое синее небо.

Город был старый, но никто точно не знал, сколько ему лет. Отсчёт вёлся со дня закладки городской крепости, кремля. Но и до того времени, говорят, были на этой территории поселения. Прямо в черте города велись археологические раскопки и найденные там вещи поражали своей древностью.

Лара сидела у монитора и разглядывала фото древних находок, которые она сделала во время посещения кафедры археологии местного университета. Ей надо было написать статью для городской газеты.

Вдруг за спиной послышались лёгкие шаги и дуновение ветерка, словно кто-то вошёл в комнату. Лара знала, что никто войти не мог. Дверь была заперта изнутри.

Но обернувшись, она чуть не вскрикнула. За её спиной стояла юная девушка в башкирском или татарском национальном костюме и молча, одними глазами, улыбалась. Не успела Лара открыть рот, чтобы возмущённо спросить, как она сюда попала, как образ девушки растворился в воздухе, словно его и не было. На полу что-то поблескивало – это была серёжка, вроде бы золотая с зелёным камушком внутри. Совсем новенькая. Её по-видимому обронила незваная гостья.

Где-то она видела точно такую же серёжку. Но где и когда припомнить не могла.

В дверь позвонили. Вернулась из музыкального училища дочь. И тут же заметила украшение.

– Мам, а это откуда? Какая красивенькая! А где вторая? Дай примерить!

Лара раздражённо отмахнулась: «Иди кушать!».

Но от Маринки так просто не отмахнёшься. В семнадцать лет, наверное, они все такие. Только и делают, что вертятся перед зеркалом.

Маринка уже схватила со стола серёжку и, дурачась, продела её в ухо. Подошла к большому старинному зеркалу. Зеркало стояло напротив окна, в нём отражалась старая мохнатая ель.

Отражение Маринки заслонило густую зелень дерева и при неожиданном повороте её головы, в новом ракурсе, Ларе вдруг опять на секунду почудилась та девушка. Вернее Лара вдруг обратила внимание на сходство Маринки с той незнакомкой.

– Ну, ладно, хватит играть, – сказала она раздражённо. Пошли обедать.

Но серёжку Маринка так и не сняла.

– Правда, мне идёт? – Кокетничая, спросила она у тётки Лары, Ирины, которая к тому времени вернулась с работы.

– Правда. Но откуда она у тебя? Я тебе вроде бы её не давала.

Лара объяснила: «Я нашла эту серёжку на полу в своей комнате. Откуда она там взялась, понятия не имею».

Воцарилось недоумённое молчание. Маринка посмотрела на Лару, Лара на тётю Ирину.

А Ирина продолжала: «Такая серёжка лежит в шкатулке, доставшейся мне от матери».

– Да сейчас, я принесу её, покажу...

Из своей комнаты она вернулась, держа в руках, как большую драгоценность, резную изящную шкатулку. Откинула крышечку и изумлённые Лара с Маринкой увидели вторую, точно такую же, серёжку, золотую с зелёным камушком внутри.

– Эти серёжки подарил наш прадед своей молодой жене после того, как она родила ему долгожданного сына. Кстати, я вам никогда не рассказывала: она была башкиркой или татаркой. Но так полюбила нашего деда, что приняла православие и обвенчалась с ним в церкви. Родные ей этого не простили и отказались от неё. Звали её Мариам. После крещения Мария.

И тут Лара вспомнила свой старый сон, который почему-то не забывался.

Однажды ей приснилась ветхая деревянная церквушка, которая стояла как-то низко, то ли на склоне оврага, то ли от старости её ступени ушли в землю. А на пороге этой церкви древняя старушка в платке, повязанном по-татарски: два угла платка были завязаны под подбородком, а два других свободно спадали на спину. Лару удивило, что на пороге православной церкви стоит татарка. Но особенно её поразил взгляд этой старушки. Она смотрела на Лару так, словно хотела ей что-то сказать, но не могла.

Потом куда-то всё исчезло, и Лара проснулась.

– Тётя Ира, а ты не знаешь, в какой церкви они венчались? – поинтересовалась Лара.

– В Ильинской. Она стояла здесь неподалёку, на углу Фрунзе и Воровского. Но не в новой, каменной, в которой пел Шаляпин. А в старой, деревянной. Она стояла на том же месте. И крестилась Мариам там же.

Погибла она неожиданно, молодой. В церкви случился пожар. А Мариам как раз была в тот вечер на службе.

Её мать приходила на похороны, тайком от своего мужа, и рвала на себе волосы: «Зачем я её прокляла, зачем?..»

Одна серёжка во время пожара потерялась. А вторую дед положил вот в эту самую шкатулку и хранил всю жизнь, как память о Мариам.

С тех пор она переходила из поколения в поколение как семейная реликвия.

Вот и мне передала эту серёжку мать как старшей дочери и просила хранить до поры в тайне. Но тайна раскрылась преждевременно.

– Возьми, Марина, носи их.

Но у Маринки пропало настроение. Она вынула серёжку из уха и положила её в старинную шкатулку рядом с другой.

– Пусть лежат вместе. Вот они и нашли друг друга.