Хоровое пение

Разные истории из детства)

Домик в аллейке

Каждое событие, произошедшее с нами в детстве, откладывается в памяти, как в копилке, чтобы потом, через много лет ожить и заиграть особым светом и цветом, как это делают драгоценные камни.

Жаркий июльский полдень. Я бегу по нашей улице вдоль аллейки. За мной гонится Нинка Сучкова, в её руках расплавленная смола и она целится в мои золотистые кудрявые волосы.

Мне шесть лет, но я понимаю, что смолу не отмыть – волосы придётся состричь и поэтому сердце моё бьётся быстро и громко, а я бегу от страха на предельной скорости. Но горячий, расплавленный кусок смолы, метко брошенный Нинкой, всё же вцепился в мои волосы.

Дома – мой громкий плач, причитания и охи родителей, бабушки, тщетные попытки отмыть или отлепить злосчастный шмоток смолы, с наименьшим уроном для моей причёски. Но всё напрасно! Волосы пришлось состричь.

Помню ощущение непоправимости, отчаяния.

Нинка Сучкова жила с братом и родителями в небольшом домике, который стоял в Тукаевской аллейке на повороте на улицу Благоева. Её отец числился сторожем и дворником этой аллейки. Дети их слыли хулиганами, и мы редко с ними играли.

Они жестоко нам мстили за своё унижение. Мы жили в обычном уфимском дворе, а они в аллейке, как лебеди на пруду, у всех гуляющих на виду.

И мстили за свою жизнь напоказ.

Летучие мыши

Кто-то из мальчишек сказал, что в старом сарае живут летучие мыши. Надо только дождаться темноты и тогда мы их увидим, потому что летучие мыши ведут ночной образ жизни: днём спят, а ночью охотятся.

Набралось человек пять смельчаков. Между задней стеной сарая и деревянным забором, за которым простирался двор мечети, валялись битые кирпичи и стёкла.

Но только оттуда мы могли забраться на старую хлипкую крышу сарая.

Сидели на корточках, затаясь, было страшно. Темнота сгущалась, и в каждую минуту из сарая могла вылететь, громко хлопая крыльями, поднимая пыль, таинственная летучая мышь, которую никто из нас никогда в жизни не видел.

Летучую мышь мы представляли себе наподобие маленького дракона с перепончатыми лапами, чёрными крыльями и маленькими острыми глазками.

Мы прислушивались к каждому шороху, пугались нечаянного скрипа доски под чьей-то неосторожной ногой.

Нам всё чудился всплеск крыльев.

Но вот всплыла над нашими головами яркая летняя луна, загорелись звёзды, зашумел ночной ветерок, а летучей мыши всё не было.

И мы, разочарованные, разбрелись по домам.

Наверное, летучие мыши просыпаются поздней ночью, когда все спят глубоким сном.

Мамины платья

Подружки мне говорили: «Твоя мама самая красивая!».

И я пыталась взглянуть на неё со стороны и видела: да, на самом деле, моя мама самая нарядная и красивая.

У неё было много крепдешиновых и крепжоржетовых платьев, шуршащих, цветных. Было деловое шерстяное в клетку, цвета кофе с молоком. И моё любимое крепдешиновое бордовое, на плечиках, по тогдашней моде, с круглым вырезом под горло и с узорным, кофейного цвета, орнаментом на кокетке.

Ещё у неё была фетровая шляпка с откинутой на небольшие загнутые поля вуалью.

У неё были удивительно синие глаза и длинные чёрные волосы.

Отец написал её портрет, и он висит в моей комнате.

Я помню молодость своей матери – она прошла на моих глазах, помню все её платья, разговоры с отцом, как они собирались на работу по утрам под звуки гимна СССР, который звучал по радио ежедневно ровно в восемь.

А иногда я просыпалась чуть раньше, когда по радио передавали гимнастику, а родители завтракали и вполголоса обсуждали свои дела.

Глядя на мою маму, никто бы и не подумал, что она пережила немецкую оккупацию, в подростковом возрасте работала на лесоповале, что ей приходилось пахать колхозное поле.

По праздникам у нас часто собирались гости. Нас, детей, сажали за отдельный стол в соседней маленькой комнате.

Крутился патефон, звучали популярные мелодии того времени: «Рио-Рита», «Маленький цветок», вальс «Амурские волны», часто пел Леонид Утёсов популярную в те годы песню:

«Старушка не спеша

дорожку перешла,

Её остановил милиционер:

“Куда, вы, бабушка”»

Мы, приоткрыв дверь, смотрели как взрослые танцуют и смеются.

Родители и не подозревают, как чутко и внимательно следят за ними дети. Ведь отец и мать – главные люди в их жизни.

Любительская фотография

Кроме рыбалки, у отца было ещё одно увлечение – фотография.

Фотокарточки он печатал по ночам при скудном освещении красного фонаря на кухне. Иногда мне разрешали присутствовать при этом таинстве и я, затаив дыхание, наблюдала как отец опускает в ванночку с проявителем белые прямоугольники бумаги и на них вдруг начинают проступать очертания людей, домов, деревьев. Это воспринималось, как волшебство.

А утром, когда я просыпалась, по всей квартире были натянуты веревки, на которых сушились фотокарточки, прихваченные бельевыми прищепками. И на столах тоже лежали шуршащие ворохи фотоснимков. Едва открыв глаза, мы бежали к столу смотреть фотокарточки: разгребали их руками, выхватывали то одну, то другую.

Эти ворохи просохших скорчившихся фотоснимков мне напоминали ворохи опавших осенних листьев.

После отца осталось несколько больших картонных коробок со старыми любительскими снимками. Они пожелтели, выцвели – на этих снимках история семьи, история двора, история города – на этих снимках застыло время. Смотришь и окунаешься в атмосферу прошлого века, в его быт, видишь деревья, которые давно спилили, дома, которых уже нет, детей, которые давно выросли.

Жизнь не стоит на месте.

Школьный хор

Все школьные годы я пела в хоре.

Ежегодно мы принимали участие в Смотре художественной самодеятельности района. Если повезёт, то нас пропускали на городской смотр.

Петь я любила. Нравились конкурсные выступления, торжественная волнующая атмосфера на концертах.

Нашим хором руководила замечательная преподаватель урока пения Любовь Климовна Каменева.

В то время казалось, что это обязаловка, но посещения занятий хора не прошли бесследно. Я навсегда полюбила хоровое пение.

Когда к нам в Уфу приезжал на гастроли хор им. Свешникова, я получила огромное удовольствие на их концерте. Они выступали в театре Оперы и балета. Мы сидели в ложе, обитой мягким красным бархатом и наслаждались.

А сейчас я частенько захожу в церковь – послушать церковное хоровое пение. Стою среди толпы и чувствую, как пение и молитва объединяют людей…