+4 °С
Облачно
АнтитеррорПодписаться на Яндекс. ДзенИ Дзен-канал со стихами
Десять стихотворений месяца. Февраль 2023 г.
Все новости
ПРОЗА
5 Июня 2020, 20:58

Медовый месяц. Часть пятая

Рассказ (18+) 6 – «Сияла ночь восторгом сладострастья, Неясных грез и трепетов полна!» – продекламировала Лидия Рудольфовна, приподнявшись на локте и склонившись над ним. Грудь уже не казалась ничтожной.

Разбухнув от упражнений, она стала вдвое больше.
Бюстгальтер, колышущийся под люстрой, казался девчоночьим.
– Лид, – сказал он неожиданно для себя.
– Что, Олежек? – ласково спросила она.
– Этот Мелеуз – бомжовская помойка, каких поискать даже в такой мусорной свалке, как Россия. Но, может быть, тут есть хоть один бутик не для пролетариев?
– Бутик не для пролетариев есть, – ответила Лидия. – В прошлом году были даже два, в этом не знаю… А зачем тебе?
– Хочу подарить тебе новый бюстгальтер, – сказал Волынец. – Старый будет мал.
– Ты мне льстишь, милый мачо, – женщина хихикнула. – Но все равно приятно слышать.
Она вздохнула.
– И грустно.
– Почему грустно? – спросил он.
Хотя на самом деле грустно было и ему.
– Потому что… Сияла ночь и так далее. На самом деле «дышала», но сейчас именно сияет.
– А это чьи стихи? Ты сама сочинила?
– Нет, конечно. Это какой-то старый романс. Мой муж чистокровный немец, но прекрасно поет русские песни.
– Надо же…
Волынец протянул руку, коснулся ее волос – черных днем, охваченным сиянием ночью.
– Что?
Женщина поймала ладонь, задержала на своей щеке.
– Трудно выразить словами, Лидочка.
Он помолчал.
Ночь сияла и сияла и лгала, что ей нет конца.
– В общем, проходная кумжа стала озерной форелью.
– Кто кем стал и при чем рыбы?
– Да не при чем. В детстве я был зоологом, кое-что помню. Кумжа заходит из моря в реку, идет вверх по течению, находит новую среду обитания и становится форелью, живет в тихом озере. Правда, через несколько поколений, да и озеро тут нам всего на месяц. Но неважно, хоть месяц мы другие.
– Другие вроде бы, – Лидия Рудольфовна посмотрела в окно, ее профиль был благородным. – А как ты живешь вообще, по жизни?
– Как я живу? – переспросил он, положив руку на ее бедро, ночью кажущееся известково-белым. – Да как эта кумжа. Куда-то вверх, а течение сильное. Не сносит, но знаешь, что стоит реже махать плавниками, как унесет обратно. И еще раз уже не поднимешься.
– Знакомо.
– Как я живу, – опять сказал он. – Говорить не хочется. Работа, работа и еще десять раз работа. Дом, жена, сын, дочь. Семья, черт бы ее побрал. Тесть старый опёрдок, деревенская обезьяна. Явится задница с ушами – извини за выражение – принесет какие-нибудь овощи, сядет и начнет ездить по мозгам, почему сын не помогает копать картошку, а дочь не едет собирать колорадских жуков.
– Ну а ты?
– Я молчу, я с ним уже лет пятнадцать не разговариваю. Сын говорит, что он зарабатывает деньги и все, что нужно, просто купит. Дочь кричит, что нормальный дед принес бы ей путевку на Сейшелы, а не мешок картошки, и чем такой, лучше никакого, идет дальше пороться с инстаграме. Жену трясет, после его ухода я ее отпаиваю корвалолом. А то и чем другим.
– Да, ну и жизнь у тебя, Олег, – сочувственно проговорила Лидия.
Соски на белой груди казались нарисованными углем.
Казалось невероятным, что сейчас она с ним.
– Обычная жизнь, Лида, – возразил он. – Самая обычная, Лида.
За всю жизнь у Олега Константиновича не было ни одной знакомой Лидии.
И сейчас он катал имя на языке, ощущал леденцовый холодок и что-то пронзительное, обещающее еще и еще.
– Все так живут, Лида. В этой стране – все.
– Не все, Олег, – возразила она. – Правда, мне судить трудно. Свекры меня не достают, умерли, слава богу. Родители у меня, конечно, еще те, но уехали в Германию. Зато…
– А вообще, ты знаешь, Лида, – перебил Волынец. – Ладно, мы поколение, ушедшее в распыл. Но надежда осталась, что детей удастся напоследок вытолкать в иную жизнь. Поэтому я тестя загнал под плинтус. Я растил сына не для того, чтобы он ковырялся в навозе. И дочь ориентирую, что ее муж должен быть в состоянии нанять домработницу. У нас не получилось – пусть у них получится.
Казалось странным лежать в постели, осязать женщину, щекочущую недавно подстриженной «дельтой», и говорить о самых обыденных вещах на свете.
– А как ты живешь с женой, Олег?
– Как? – он подумал несколько секунд. – Как и все мы. Семейная лодка не разбилась об быт, но сидит на мели «вынеси мусор – где мой завтрак». Тоже как у всех.
– Как у всех, да…
Лидия Рудольфовна снова легла рядом с ним.
– …Но вот мы с тобой, Олег, живем тут как супруги уже две недели, а я не замечаю, как ты выносишь этот мусор, из-за которого я скандалю с каждым из своих четырех мужиков, потому что они не могут установить очередность ходить на помойку.
– На помойку? – переспросил он.
– Ну да. При нашем демографическом излишестве мы три года назад купили двухуровневую пятикомнатную квартиру в монолитном доме. Мусоропроводы по проекту есть, но наглухо заварены, в отсеке муж поставил железную дверь и там у нас кладовка.
– Твой муж – великий человек. И ты живешь современно, а мы по старинке, кидаем мешки в асбестовую трубу. Но если насчет быта, Лидочка – я ведь тоже не замечаю, как ты готовишь завтрак.
– Значит, мы с тобой созданы друг для друга, Олежек, – сказала Лидия.
– Выходит так. Хотя бы на один месяц.
Волынец посмотрел в светлеющее окно.
Этот месяц грозил вылиться в самый счастливый период жизни.
Не потому, что Лидия Рудольфовна была какой-то особенной. Просто из-за погружения в иную жизнь.
– Ты знаешь, Олег, – заговорила она, рисуя ногтем на его груди. – Я все говорила «медовый месяц», «медовый месяц», а на самом деле не могу понять, какой дурак придумал это словосочетание.
– Согласен, – вставил Волынец.
– «Медовый месяц», шайзе. Мы этот месяц провели у родителей мужа. Он у меня образованный, интеллигентный, культурный человек, совершенно городской, но родители тоже деревенские. А деревня она и есть деревня, хоть русская, хоть немецкая, хоть чувашская, хоть еще какая.
– Конец котенку, не будет столько какать, – опять вставил он. – Знакомо.
– Это был месяц не меда, а ада. Каждый вечер родственники, самогонный шнапс. Все в одном доме, перегородки дощатые. Страшно вспоминать…
– …А мы поехали в Таллин – тогда это была еще советская территория, – продолжил Олег Константинович. – Теща через каких-то знакомых заказала самый лучший отель…
– …Кровать скрипит от одного прикосновения. Кажется, все село слушает.
Каждый говорил о своем и в то же время они рассказывали одну и ту же историю, до боли похожую на жизнь.
– …Целыми днями по городу таскались, хотя хотелось только… прошу прощения, секса…
– …А при том еще и… тоже прошу прощения, интимные части еще к процессу не приспособились.
– И самое главное, – сказал Волынец. – Какой, к черту, мед, если это самый первый месяц. Одна сплошная ломка амбиций друг об друга.
– Об этом лучше не говори, – Лидия махнула рукой. – Муж у меня хороший человек и мужик настоящий. Но немчура упрямая, как баран. Я и сама такая, а когда двое… Намаялись, пока притерлись. Сорок раз собирались разводиться. Собственно ради этого троих обалдуев наделала, чтобы не разбежаться. Потому что понимала: другого такого не найду, а вместе не удержаться. Медовый месяц, Potztausend…
– Лида, знаешь, если бы кто-то нас послушал со стороны… – он тоже вздохнул. – По крайней мере, меня. Полный набор. Несчастный мужик, скандалистка жена, утешение на стороне. Но ведь это не так.
– Не так, я тоже думаю.
– У меня на самом деле прекрасная семья, – не слушая, продолжал Волынец. – Мы любим бывать вместе, любим свой дом. Но, понимаешь, какое дело… В этой семье не осталось места сексу. И всегда находятся объективные причины. Я не говорю про прежние времена: дети росли, квартира и так далее. Вот сейчас все условия есть. Так нет же. То я устал, то у Ритки…
Он понял, что назвал жену по имени; это был предел.
– …У Ритки месячные, то на работе проблемы, то мне охота, а ей нет, или наоборот.
– Олег, ты рассказываешь про меня, – сказала Лидия. – То есть про нас с Арнольдом.
Она тоже раскрылась до конца.
Это и радовало и пугало.
– А вот поехали мы в отпуск, – продолжал Олег Константинович. – Два года назад. Все вместе, в пятизвездник, взяли великолепный семейный номер – не просто «дабл два плюс два», а настоящий апартамент.
– Вы молодцы, – вставила женщина. – То есть ты молодец.
– Если я не молодец, то и свинья не красавица, – подтвердил он. – В общем, не номер, а американская мечта.
– Почему именно американская?
– Ну не знаю… немецкая, голландская, шведская... В общем, неважно. Номер был – мечта идиота. Две комнаты, между ними санузел, отделен тамбуром. Комната у выхода – для детей. Они могут по дискотекам таскаться и так далее. А родители в дальней закроются и делай, что хочешь. Ну и что?
Лидия молча вздохнула.
– Правильно, – с жаром сказал Волынец. – Ничего. С тем же успехом могли бы спать вповалку у тестя на огороде. За две недели ни-че-го. Представляешь? В земном раю! То акклиматизация, то после обеда, то купаться надо, то вечером охота спать из-за смены поясов. Ни-ра-зу. Хотя обоим хотелось, точно.
– Я это уже давно поняла, – сказала женщина. – Когда долго живешь с супругом, накапливается столько проблем, что из них вырастает стена. И секс невозможен. Потому что единственное, что нужно – это чтобы тело хотело тело. А между телами стена.
– Похоже, так оно и есть.
– Если бы наши супруги узнали, чем мы с тобой тут занимаемся… Арнольд бы меня, конечно, не убил, потому что слишком сильно меня любит. Но ему было бы неприятно, скажем так.
– У меня Рита тоже бы огорчилась. И я все сделаю, чтобы она ни о чем не узнала.
– Я тоже, само собой. Но ты знаешь, Олежка, что я хочу сказать?
– Что, Лидочка?
– Все у нас вышло случайно. По вине Иосифовны, грудастой дуры. Но этот медовый месяц все во мне перевернул.
– Во мне тоже, – подтвердил Олег Константинович.
– Подожди, я не договорила… Ты знаешь, ко мне всю жизнь приставали разные мужчины. Хотя не пойму, что они во мне нашли.
– Твои длинные ноги, – ответил он. – И твою нежную душу.
– Ты все смеешься, а я серьезно. Так вот, что я хотела сказать. Меня постоянно склоняли к сожительству, от желающих отбоя не было. Даже в политехе преподы клеились. Но я себя блюла и всем отказывала.
Волынец хотел сказать, что точно такой же была его жена.
– И жила не знаю для чего. То есть для кого. Сначала для мужа, потом для сыновей – три раза подряд, меня не стали кесарить, какие-то проблемы с наркозом, они меня превратили в Сен-Готардский туннель, удивляюсь, что ты еще получаешь со мной удовольствие…
Он не стал комментировать последних слов.
– …Теперь вот уже как бы должна жить для внуков:
Бабушка, бабушка, бабушка-старушка –
Старая клушка, в жёпе погремушка!
Лидия перевела дыхание.
– А вот сейчас вдруг поняла, что для себя и не жила никогда – то есть вообще, считай, не жила. И если умирать, то вспомнить нечего: за всю жизнь один только муж и никого больше. Дом, скатерти, шторы, завтраки и ужины, его костюмы и обувь сыновей… Зачем живу – не знаю.
– Брось, Лида, – сказал Олег Константинович и погладил ее по голове. – Каждый живет так, как хочет. Кто-то живет по-другому, ты живешь так. И если прожила всю жизнь, значит, было надо. Как там говорил Маяковский насчет звезд, которые зажигают.
– Он плохо кончил, – возразила Лидия. – А жизнь дается один раз и ее надо прожить так, чтобы потом не было мучительно больно – как говорил еще один никчемный учитель жизни.
– Лида, Лида… – проговорил Волынец и замолчал.
Его переполняли мысли и эмоции, но – не умея хорошо говорить – он не мог их выразить.
– В общем, что я хотела сказать, Олег. Лучше поздно, чем никогда. Я наконец поняла, что жить надо было иначе. От того, что между нами происходит, не убудет ни от меня, ни от моего мужа. Равно как и от тебя и твоей жены. Жизнь дается один раз. Все равно все вернется к прежнему, но хоть будет что вспомнить.
– Ты права Лида. Я думаю совершенно так же. Угнетает лишь то, что этого нашего с тобой медового месяца прошла уже половина.
– Осталась еще половина, – возразила Лидия Рудольфовна. – И есть время жить.
Волынец хотел возразить, что половина – это уже ничто.
Правда, впереди оставалось еще семь сессий: одна на втором курсе и по две на трех оставшихся.
Их можно было провести вместе, снять квартиру самим.
Но при этом стоило помнить, что жизнь – это точка на космической орбите и в каждый момент все висит на волоске.
Что даже эти две недели не гарантированы.
Например, в любой момент могла позвонить жена и сообщить, что умер огородник тесть, которого некому хоронить,
Могло случиться что угодно из того же разряда.
Жизнь не баловала приятными неожиданностями, но на гадости не скупилась.
Следовало наслаждаться каждым ее моментом.
Бюстгальтер покачивался на люстре, как маятник, и отсчитывал срок.
– Ваши пальцы пахнут ладаном,
На ресницах спит печаль,
– тихо пропела Лидия.
В ее голосе пробились слезы.
– Ничего теперь не надо нам,
Никого уже не жаль.
Волынец почувствовал, что у него тоже перехватывает горло, и молча погладил ее по голове.
2008–2020 гг.
Виктор УЛИН
Часть четвёртая
Часть третья
Читайте нас в

© 2022 сайт газеты "Истоки". Все права защищены.

Газета «Истоки» (Республика Башкортостан, г. Уфа), информационно-публицистический еженедельник, выходит с января 1991г. Зарегистрировано Федеральной службой по надзору в сфере связи, информационных технологий и массовых коммуникаций (РОСКОМНАДЗОР)УЧРЕДИТЕЛИ: агентство печати и СМИ РБ, РОО Союз писателей РБ, ГУП РБ ИД "Республика Башкортостан"

Главный редактор
Айдар Гайдарович ХУСАИНОВ
8-(347) 272-60-66
Заместитель главного редактора
Василий Артемович КОРОВКИН

Телефон
8-(347) 272-60-66
Эл. почта
Адрес
450079 Уфа, 50-летия Октября 13, этаж 7, каб. 714 и 719
Яндекс.Метрика