Обмякнув, она опустилась на него.
Горячее тело было покрыто холодным потом и пахло очень хорошо.
– Мне тоже понравилось, – сказал он и поцеловал ее.
Губы ответили невнятно, они тоже устали.
– Полежим так немного, – проговорила Лидия Рудольфовна. – Если тебе не тяжело.
– Мне не тяжело, – ответил Олег Константинович. – С чего ты взяла?
Он опять не понимал, как все произошло.
Первый день занятий прошел в суете.
Волынец вернулся домой раньше соседки, без спешки умылся, потом лег на диван и пожалел, что не взял с собой ридера. Хотелось чего-нибудь почитать, отвлечься и не думать о жизни.
Потом они вели себя естественно.
Разговаривали обо всем и ни о чем, о ночном не вспоминали.
Лидия Рудольфовна незаметно приготовила ужин, позвала его. Олег Константинович сначала отнекивался, потом они решили, что продукты станут покупать по очереди, готовить будет она, а есть вместе.
Это показалось нормальным для мужчины и женщины, оказавшихся под одной крышей.
Поужинали спокойно, даже не выпивали, потому что домашние припасы кончились, а новых Волынец не купил.
Затем они опять по очереди приняли душ и сели смотреть телевизор.
Впрочем, слово «сели» не отражало сути. Олег Константинович занял единственное в комнате кресло, а соседка смотрела с кровати, заявив, что при любой возможности предпочитает лежать.
Сериал на этот раз нашелся другой – такой же по-московски бессмысленный, его можно было смотреть с любого места или не смотреть вообще. Но они смотрели, потому что больше было нечего делать.
Ни одному из них никто не позвонил на мобильный.
Волынец запретил домашним тревожить по пустякам, на работе переложил обязанности на начальника коммерческого отдела. А Лидия – по ее признанию – выключила телефон, сев в автобус в Давлеканове, поскольку хотела полноценно прожить каждую минуту свободы.
Потом они решили спать, проветрили комнату и улеглись, каждый на свое место.
А утром Олег Константинович очнулся от того, что Лидия Рудольфовна, отчаянно закусив губу, пытается получить удовольствие прежде, чем он проснется.
Каким образом они оказались в одной постели, он не мог понять.
– Ты знаешь, Олег… – заговорила Лидия. – Что я хочу сказать…
– Не знаю, – ответил он. – Даже не догадываюсь.
– Я, пожалуй, еще немного полежу.
– Полежи, – сказал Волынец. – Отдышись и обсохни. И отдохни.
– На первую пару мы, наверное, уже опоздали, да?
– На часы не смотрел, но думаю, что опоздали. Черт с ней, пойдем на вторую.
– Ладно тогда. Немного отдохну.
– Отдохни, Лида, отдохни, – повторил он и поддержал.
Лидия Рудольфовна поменяла положение, пощекотала влажным.
– …Ты мне лучше скажи? У тебя самого получилось или только у меня?
– У меня, – он вздохнул. – У меня, если честно, получается неважно, особенно в последнее время.
– Ты знаешь, Олег, – заговорила она. – Если честно – с тобой я в первый раз изменила мужу. В первый раз за всю жизнь.
– Про себя я так не скажу, – сказал он. – Мужчина, за всю жизнь не изменивший жене – бесполая мокрица. Но у меня такое было так давно, что можно считать, что не было. И убей не пойму, как у нас получилось. И получается до сих пор.
– Абсолютно то же. Ехала учиться и спать, а приехала…
– Те же слова. Не буду повторять.
– Но как получилось, так получилось. Ты об этом еще не пожалел?
– С чего ты взяла, Лида, – он погладил вторую ее грудь. – Я не думал ни о чем таком, но…
– Но, – подсказала она, не дождавшись продолжения.
– Но теперь ясно, что учиться в засиженной мухами «академии» стоило лишь для того, чтобы оказаться в постели с тобой.
– Именно так. Только так.
– Олег, я думаю точно так же. Старая баба – старая дура, но ничего не могу с собой сделать.
– Один мудрый английский зоолог говорил, что нет хуже дурака, чем старый дурак, – согласился Волынец. – Но, как говорил обритый болван Маяковский, если звезды гаснут, значит, они кому-то мешали.
– На самом деле он сказал не так, – Лидия усмехнулась.
– «Если звезды зажигают – значит – это кому-нибудь нужно». Но это неважно. Как получилось, так и получилось.
– Пожалуй, так оно и есть.
– Что но? – спросил он, поцеловав ее в лоб.
– Мы с тобой что – пойдем уже на третью пару?
Олег Константинович помолчал, решаясь на новое решение.
– …Не пойдем ни на третью пару, ни на четвертую, ни на какую. Ни сегодня, ни завтра. Вообще в академии больше не появимся.
– Так. Тебе нужны эти занятия? Эти пары, лекции по соцстатистике и прочей ерунде? Тебе нужны знания, или просто диплом, при котором спокойно дадут доработать до пенсии в тринадцать тысяч?
– А ты уверен, что именно тринадцать?
– Знаю. Больше не дадут. Пятнадцать у нас в Челябинске получают цыганки, жены мелких наркоторговцев, которые ни дня не работали, но купили себе инвалидность.
– Ужас, – сказала женщина. – Я об этом не знала и не думала.
– Не знай и не думай, все равно ничего не изменишь. Я хочу сказать о другом. Диплом «академии» ничего не стоит, учиться ради него нет смысла. Ходить на лекции – только время тратить.
– Это ерунда, – ответил Волынец. – На прошлой сессии узнавал. Все можно купить через старосту потока, централизованно. Стоит недорого, экономит время и силы.
– Ужас, – повторила Лидия.
– В общем, Лида, я предлагаю тебе сессию купить.
– Абсолютно. Положить на все – уйти, как говорит моя дочь, в тупой игнор. На звонки не отвечать, никого не пускать, спрятаться, жить вдвоем и ходить голыми, как на Таити.
– Голыми? – перепросила соседка.
– Да, именно голыми. Как я тебя впервые увидел.
Приподнявшись, Олег Константинович осмотрелся.
На стене, к которой примыкала кровать, висел сохранившийся до нынешнего тысячелетия гобеленовый коврик «Возок Наполеона».
Бонапарт был мрачен и хмур, ему не досталось Лидии.
С другой стороны стоял стул, какой в России испокон веков использовали вместо вешалки для одежды.
Белый Лидиин халат валялся на его диване, тут на спинке покоился ее костюм – серые юбка и пиджак английского кроя – под ним пенилась рюшками белая блузка, на нем лежали белые трусы с кружевной оторочкой, поверх всего сиял бюстгальтер.
Минимального размера, соответственно груди, но радостного фиолетового цвета, с тонким растительным рисунком и белыми кружевами вдоль чашечек.
Протянув руку, Олег Константинович схватил его, размахнулся и швырнул в сторону – вверх.
Зацепившись за рожок, бюстгальтер повис, вытянулся и закачался, словно спущенный флаг.
– Ты что делаешь?! – ошарашенно спросила Лидия Рудольфовна. – Зачем ты повесил мой лифчик на люстру?
– Затем, – просто ответил Волынец. – Это символ нашей свободы.
– От всего. От одежды, от морали, от химер, от семей, оставшихся далеко-далеко…
– Вот последнее тысячу раз верно! – вставила Лидия.
– От учебы, – повторила она.
– Если у тебя нет денег, я за тебя заплачу, мне хватит, я прикинул.
– Ну да. Мы должны провести время счастливо. Пусть это будет… – Олег Константинович на секунду задумался. – Мой подарок тебе за…
– За медовый месяц, который мы тут проведем? – подсказала женщина.
Волынец нежно поцеловал ее в глаза.
– Но я погорячился, один раз все-таки придется сходить в академию. Сказать старостам, что у нас производственная необходимость…
– …Или домашние проблемы…
– …Или домашние проблемы. Что мы вынуждены отлучиться, проблемы решим, но чтобы нас не искали с собаками.
– Не обязательно ехать. Я своей старосте просто позвоню.
– У меня нет телефона, не думал, что понадобится. Так что сейчас все-таки быстро схожу, туда и сюда.
– А пока ты ходишь, – мечтательно сказала женщина. – Я тут все вымою, приберусь, наведу лоск.
– Именно для него, – ответила она и закрыла глаза. – И не обязательно бежать сию секунду.
Сильное тело позвало к себе, и было непонятно, как он в чем-то сомневался.