Все новости
ПОЭЗИЯ
17 Июня 2022, 13:00

Живёшь чем незаметней, тем полней

Иванова Елена Сергеевна 1984г.р., воспитанник лито «Молодой Петербург», член Союза писателей России. Участвовала в фестивалях "Петербургские мосты", "Полилог", в двух Конференциях молодых литераторов Северо-запада, Всероссийских совещаниях молодых писателей в Ярославле (2018г.) и Химках (2019 и 2020гг.).

Лауреат премии «Молодой Петербург», финалист конкурса им. Гумилёва «Заблудившийся трамвай». Стихи и критические статьи публиковались в Литературной газете, журналах «Подъём», «Волга XXI век», «Зинзивер», «Homo legens», «Новый енисейский литератор», «Родная Ладога», «Перископ», «День и ночь» и др., в коллективных поэтических сборниках. Автор книги стихов «Прогулка».

 

С петербуржской поэзией приятно иметь дело. Во-первых, что может быть лучше? А во-вторых, никто точно не знает, что это такое. Поэзия города, «которого нет», самая правдивая поэзия «самого вымышленного города на свете»?

Но вот появились и относительно новые о нём сведения. Помол проклятой злой муки. Тут вам и тайные кости в основании города Святого Апостола Петра и молотьба без передышки, и были об отважно разделённом горьком ломте насущного счастья, и о неиссякаемой до скончания века горечи петербургских трав…

А какова пластика у стиха Елены Ивановой! Глобальные, но трогательные образы: День роняет солнце из рукава – яблоком в песок (времени)…  А мы, Адам и Ева, растём под яблоней, и сквозь нас спит трава. 

Тут-то, почти с кошачьей головой во рту скрипачки (Мандельштам) и вступает в свой черёд могущественная партия слегка злой любви. И, о Боже, как она ужасно-прекрасна:

Лежи, упавшая без сил,

Пока звучит простой и краткий

Мотив, который уложил

Тебя, как выстрел из рогатки.

 

И всё этобесконечные какие-то (вот где ужас пола) дети детей детей – варится (для читательской съедобности) в солнечном соке, или прохлаждается (о, благодать) в прочных (как верность) зарослях того же сада… 

Тут же, буквально за любым окном и метафизика города теней:  Полночь. Кафе. Безразлично… Виду из окон, включённому в счёт – Этим стаканам ночных площадей, Где очертания прошлого, но Время моё утекает сквозь трещины Двориков, улочек. 

И только аграмматическая рифмы (резче / трещины) вводит различение между тенями теней несуществующего города (ну, разве что на карте), в котором всё сливается в сплошную белую ночь…

Здесь перегруженная до времени культурная память субъекта стихотворения прекрасно обнуляется в ночных волнах вневременной пустоты, состоящей лишь из произвольных картинок играющего в свои игры пространства… И только новый день, выскочивший из глубокой этой ночной утробы да булыжник мостовой – одни незыблемы для бьющегося сердца поэта (поэтессы)… («Мне изменяет память») Ещё бы! – если над бедной памятью очередного городского Евгения неустанно трудятся мать-и-мачеха: мировая культура (со своей неизбывной тоской) да ненасытная стихия упыристых, доисторических местных болот. Не зная совершенно точно, кто я.

Ещё бы, мы верим!

Елена Иванова
Елена Иванова

И стоит здесь, в городе Петербурге, только сказать: всё хорошо, чтобы прекрасные челюсти нового смысла из-за угла, клацая, лязгнув, сомкнулись над тобой, возвращая всю истомившуюся по тебе мировую боль (или скорбь?). Все утраченные твои иллюзии. Извольте: ваше хорошо. Распишитесь.

И, может быть, одна только любовь (если она вообще была!) остаётся навсегда, когда разлепившись, чтобы уснуть в траве под яблоней, А и Е (Б) навек отпадут друг от друга. Да ещё какая-то (воробьиная) жизнь после оставшейся навек любви. Да и та, если сказать по чести –  Строга, как барабанный бой. 

И хочется от этой жизни плотнее укутаться в снежной Фонтанки пуховый  платок, что вставлен в оконные рамы, в доме, пережившем своё время, время вообще. (В доме, соскочившем с иглы времени). Теперь на этой вневременной (виниловой?) пластинке (место без будильника) только звякает посуда невпопад (бабушкин дом).

И ещё длится вся эта твоя жизнь, пока клубок её не размотался и не стал одной сплошной нитью. Или очередной тенью теней не вполне существующего здесь города?

Алексей Кривошеев

 

*  *  *

Мельницей быть на полынном лугу,

Чтобы лишь ветер да скрип разговора,

Чтобы из дикого сорного вздора

Эту проклятую злую муку

Без передышки молоть и молоть,

Сыпать в амбары да складывать были –

Были о тех, что отважно делили

Счастья насущного горький ломоть.

Он пропитался отравами трав.

Если черствеет, становится камнем.

Горечь его не иссякнет, пока мне

Лопасти не обломают ветра.

 

*  *  *

Граница лета сумрачна, бледна –

Гуашью нарисованная тень.

Желая убаюкать, как детей

Огромный длинный день склонился к нам.

И солнце уронил из рукава,

Которое испачкано в песке,

Как яблоко. Мы спим, рука в руке,

Под яблоней. Сквозь нас растёт трава.

 

*  *  *

Теперь принадлежи. Лежи.

И крылья, в линию косую

Растянуты, решили жить,

В ладонях веер образуя.

 

Лежи, упавшая без сил,

Пока звучит простой и краткий

Мотив, который уложил

Тебя, как выстрел из рогатки.

 

Дом

 

Дети детей и дети детей детей

Тех, кто построил дом, соберут в саду

Вишни. Варенье побулькивает в чаду

Кухонном. Ягоды с сахаром, без костей.

 

Дети детей и дети детей детей

Тех, кто играл в саду много лет и зим,

Варятся в солнечном соке, сливаясь с ним.

Заросли сада прочнее любых сетей.

 

*  *  *

Полночь. Кафе. Безразлично, давиться ли

Кофе без сахара или ещё

Рубль отдать пожилой продавщице и

Виду из окон, включённому в счёт –

Этим стаканам ночных площадей,

Где очертания прошлого резче, но

Время моё утекает сквозь трещины

Двориков, улочек. Выращен день

Будет в утробе ночной, земляной

Крепок и строен, ветвящимся тополем.

Снова моё торопливо затопает

Сердце. Булыжником по мостовой.

 

*  *  *

Мне изменяет память, но позволь,

Я вспомню всё. Сезанна звали Поль.

Картина оплывала летним зноем.

И лет моих число легко пока

Носить, как ключ в кармане рюкзака,

Не зная совершенно точно, кто я.

 

Но память копошится, словно жук.

Удушливой подушке всё твержу

Событий даты. Что мне делать с ними?

Любые числа обращаю в ноль,

И вспомнив, что Сезанна звали Поль,

Мне, наконец, своё бы вспомнить имя.

 

*  *  *

Знаешь ли, что случается с теми,

Кто считает, что путь завершён,

Говорит себе «всё хорошо»?

Новый смысл впивается в темя.

 

Он давно поджидал за углом,

У реки, во дворе, на тропинке,

Он зубами скрипел для разминки.

Ты не помнишь, что было потом?

 

Челюстями железными – хвать! –

И они тебя перемололи,

Чтобы кроме немыслимой боли

Больше нечего было терять.

 

Любовь

 

Может быть, знаешь, а может, давно забыл –

Связь соприродна всем прочим связям на свете.

Если одна из них, будто детский секретик,

В парке закопана, там, где растут дубы,

То под корой, под узором её резьбы

Тихо пульсирует что-то глубже эмоций,

Тонким протяжным союзом «и» остаётся,

Даже когда А и Б упадут с трубы.

 

*  *  *

Давно не смотришь в зеркало – и вот –

Ты – воробей, вертлявый, тонконогий.

Щекочут серый маленький живот

Трава и пыль с обочины дороги.

Когда не смотришь в зеркало, живёшь,

Не замечая собственного роста,

Старения и смерти. Ты похож

На запылённый подорожник. Просто

Живёшь чем незаметней, тем полней.

И жизнь, пока не думаешь о ней,

Становится самой собой,

Строга, как барабанный бой.

 

*  *  *

Снежной Фонтанки пуховый платок

Вставлен в оконные рамы, как в пяльцы.

Бабушка крестит крутой кипяток

Мелким и быстрым движением пальцев.

Чашки огромной надтреснуто дно –

Пережила остальные в сервизе,

Чтобы с хозяйкой своей заодно

В окна глядеть, как в немой телевизор.

 

Дом

 

На штукатурке трещин паутинка.

И два окна у самого угла.

С пространства, как с виниловой пластинки,

Здесь соскочила времени игла.

Из окон виден мост. На нём грифоны.

Хотелось в детстве не проспать тот час,

Когда они слетают с постаментов.

В квартире дед в чинёных изолентой

Очках твердит «Давай, сыграй мне джаз»,

Подмигивая хитро граммофону.

А бабушка на кухне ставит тесто,

И звякает посуда невпопад.

Чуть слышно где-то духовой оркестр

Наигрывает «Слушай, Ленинград…»

Он слушает. Нет времени. Есть место.

 

*  *  *

Длится странная жизнь непрерывной попыткой

Оказаться не здесь.

Ты бежишь, как клубок. Кто-то тянет за нитку.

Размотаешься весь,

Изменяя маршрут на ухабах событий

И теряя объём.

Так клубок постепенно становится нитью,

Находившейся в нём,

Так себя разворачиваешь до основы.

По сигналу «отбой»

Ты, бегущее вдаль голосящее слово,

Снова станешь собой.

Подготовил Алексей Кривошеев

Автор:Елена ИВАНОВА
Читайте нас: