Не все на свете – порча и обман

Просто посмеяться от души невредно иногда и серьёзным людям. Но жанр пародии – это не просто шутка. Он предполагает и возможную объективную (аргументированную) критику на некие промахи, связанные со смыслом или формой выражения в пародируемом стихотворении. Предполагает, но не осуществляет. Не в этом его показательная цель.

Совершенные стихотворения в пародии не нуждаются. Мыслима ли достойная пародия на стихотворение, скажем, Александра Пушкина «Я помню чудное мгновенье»? Вопрос риторический. В этих стихах нечего пародировать. Их можно только юмористически обыграть, чтобы не зло посмеяться. Но лучше – молча ими любоваться: так наслаждается совершенной красотой читатель, наделённый безошибочным эстетическим чутьём.

Другое дело стихи напыщенные. Форма их теряется в намёках на слишком глубокомысленное содержание, так и не освоенное и не претворённое формой. При этом в ход идут не слишком-то убедительные для продвинутого читателя средства выражения и художественные приёмы.

Напыщенное содержание заявляет читателю о себе с предельной важностью в голосе, в интонации стихотворения, но остаётся по существу недовыраженным, не выдержанным от начала и до конца. И декларируемое автором глубокомыслие на деле (в выразительной части стихотворения) себя, увы, не очень-то оправдывает. И возникает комический эффект, который не должен был возникнуть в стихотворении – таком великомудром и печально-поучительном по своему замыслу. Но автор комического эффекта не улавливает, не чувствует, и читательская усмешка может быть ему непонятна.

Это эффект расхождения формы с содержанием, когда личное покушение автора на величие эпического сказания или притязание поэта на лирико-эпическую форму в одно мгновение вдруг оборачивается «пшиком».

Нельзя сегодня безнаказанно воскресить пышный символический стиль древнего Востока, не освоив хорошенько реалистической формы нескольких последних столетий.

В свою очередь такая старинная пышность не может не задеть, не оскорбить эстетического достоинства (чутья, вкуса) читателя, изрядно продвинутого по части чтения. Такому читателю подай чего-нибудь не ниже современного Шекспира или нового Пушкина. Читатель знаток и ценитель всей мировой, европейской и русской литературы. Не одной напыщенной экзотики.

Настоящий пародист должен быть совершенно беспощаден, он клеймит эстетическое зло – претенциозное и самонадеянное несовершенство.

Ибо труднодостижимое для стихотворца совершенство есть единственное достоинство и законная гордость – и поэтического искусства вообще и отдельных удачных стихов, и их стихотворцев.

И пародист-стихотворец должен быть объективный и нелицеприятный оценщик произведения-изделия. Он – злой насмешник над пустыми притязаниями. Он добрый литературный критик. Ибо также существуют законы литературы. Есть объективная критика, и пародист – своеобразный глашатай её.

Пародист, когда он объективен (а только такой пародист и вменяем), не обязан воротить носа от сомнительных стихов, как это может позволить себе иной чуткий эстетик, которому противно или просто не хочется всё подряд читать.

Буйный по темпераменту, задорный от природы пародист, напротив, всюду отыскивает нелепости и шероховатости, чтобы над ними посмеяться в таких же точно выражениях, только усугублённых для убедительности. Что делать, это его пища и работа.

Словом, там, где место справедливой критики пародист лишь критически посмеивается, ничего не объясняя, не доводя до ума.

Не пишет он обычно и оригинальных стихотворений, чтобы показать собственные способности, или понять насколько это трудно. Поэтому сами стихотворцы относятся к нему снисходительно. Они вынуждены его терпеть.

Сегодня некоторые любители поэзии пытаются насильственно отделить её и от истинной веры, и от философии, и от современной науки, и от мифотворчества. Оставляя ей узкую полоску социологии, область чувств (понимаемых по-своему) и сферу рассудка.

Отсюда и оскудение нынешней поэтической среды. Учёные пииты ни во что, кроме своего таланта, больше не веруют, а верующие реакционеры не желают больше ничему учиться.

И только неунывающий пародист и давший маху пародируемый им автор дружелюбно сливаются в общей гармонии и устремленности к прекраснейшему и недостижимому ими порознь поэтическому идеалу. Их обоих связывает неутолимая жажда поэтического совершенства.

И вот уже зло, как некий поэтический и эстетический пук, и наказано и посрамлено.

В этом нам видится удача сегодняшнего симбиоза двух подборок, по раздельности, может быть, и малоприкаянных, но вместе явивших вдруг миру неподдельную, ошеломительную силу эстетического воздействия, которую бывалый читатель, как мне верится, непременно заметит и насладится ей.

Алексей Кривошеев

ПАРОДИИ, ВЕРСИФИКАЦИИ, ВАРИАЦИИ ВЛАДИМИРА БУЕВА НА СТИХИ АЙДАРА ХУСАИНОВА

Айдар Хусаинов

ПЕСНЯ

Я узнал – ты не хочешь взрослеть,

Ты хотела остаться ребенком,

И годов опадающих медь

Ты сгребаешь ладошкою тонкой.

Никогда ты не станешь чужой,

Никогда я тебя не забуду.

Я люблю, мне с тобой хорошо,

Потому что ты нежность и чудо.

Потому-то все эти года

Я повсюду тебя окликаю.

Вдруг ты выйдешь на свет, и тогда

Ты увидишь меня, дорогая.

И тогда ты откроешь глаза,

Ты поймешь, как мне страшно на свете,

Что в душе затаилась слеза,

Оттого, что мы больше не дети.

Вот зачем у меня на пути

Никогда не вставай, дорогая.

В этой жизни так сладко цвести,

Своих лет медяки собирая.

Владимир Буев

Ты стоишь, дорогая, в тени.

Я тебя, моя милая, вижу.

Для себя я уже уяснил:

Ты не видишь меня, хоть я пыжусь.

Но как только ты выйдешь на свет,

То увидишь меня моментально.

Возмутителен диспаритет:

Для меня пропадёшь визуально.

Кто стоит на свету, видит тот

Всех огулом, включая не нужных.

А как только кто в темень уйдёт,

То его наблюдают все дружно.

Но не видит он сам никого.

Так закон уж природы устроен.

Колдовство? Может быть, колдовство.

Протестуют одни сумасброды.

Так что, милая, выйди на свет.

И обзором меня наслаждайся.

Пусть тебя не увижу в ответ,

Мной, коль видишь меня, восхищайся.

Айдар Хусаинов

Я шёл домой усталый и разбитый,

Осенний день. Болела голова.

И я сказал с волнением – finita!

И огляделся. И земля укрыта

Была листвой. Пожухла вся листва.

«Ну вот и осень, – думал я, – и скоро

Войдёт зима и станет на привал».

И что сказать? Напрасны все укоры,

Непререкаемы у смерти приговоры,

Как Маарри мне некогда сказал.

«Зачем искать какие-то примеры, –

Так думал я склоненной головой, –

Достоинства, спасения и веры,

Все это, как доказано, химеры».

Но вспомнил я, идя по мостовой,

Что снег летит, назойлив, как цитаты,

И звезды спят под тяжестью числа.

И я опять, как мастер бородатый,

С моим изделием встаю из-за стола,

Ещё живой, ни в чем не виноватый.

Владимир Буев

Я шёл домой, и образ необычный

В моей созрел толковой голове:

Усталый и разбитый я. Привычно

Я записал находку. Фантастично

Она смотрелась бы в любой строфе.

О том я размышлял, о чём на свете

Никто не мог подумать до сих пор:

Что осень вот сейчас в приоритете,

Потом зима придёт, и я в куплете

Смогу отобразить её узор.

И тут я вспомнил одного араба:

Он десять сотен помер лет назад,

Но мысль сказал вселенского масштаба

На у́шко мне. Я был безмерно рад.

Мы все умрём, открыл араб мне тайну.

Я долго сей секрет в себе хранил.

Держать в себе такое чрезвычайно

Опасно, тяжело. И больше сил

На это нет… Я подвиг нереальный,

Открыв секрет, сегодня совершил.

Айдар Хусаинов

ТУМАН-КАНТОН

1.

И днём туман, и вечером туман,

Как будто все, что есть, нефтезаводы

Включили газ, и прожитые годы

Мне затянули горло, что аркан.

Смотрю в окно и думаю о том,

Что вот наступит радостное лето,

И мы опять, мои друзья-поэты,

Пойдём, натащим воду решетом.

Касымов, Банников, Шалухин мой родной,

Юнусов-друг, Хакимов – мой учитель!

Вы все мертвы, вы все давно молчите,

Вы все давно засыпаны землёй.

Какая грусть об этом вспоминать!

Смотрю в окно, как будто там отрадней,

А за окном куда-то едет всадник,

Куда он мчится, скачет? Не узнать...

Крылатый конь! О камень не споткнись!

Ведь ты летишь сейчас по бездорожью,

И нет друзей, чтоб правду сверить с ложью,

И защитить и честь твою, и жизнь.

2.

Но вдруг туман, как древний змей, поплыл,

И всадник встал, он словно взят за горло.

И слышу я, как медленно и твердо,

Как тот седой туман заговорил.

«Кто скачет здесь без слова моего?

Я здесь хозяин, этих мест владыка.

Скорей коня, джигит, останови-ка,

Ты не найдешь здесь больше ничего.

Давным-давно здесь всем я завладел,

Меня лихие годы не коснулись.

Я повелитель даже черных куриц,

Не то что там отчаянных людей».

Туман поплыл, как черная дыра,

И всадника схватил рукою белой.

Но вдруг движеньем – мощным, сильным, смелым –

Тот всадник появился, как гора.

И словно двери кто-то приоткрыл

В неведомую, сказочную область.

И я услышал сильный, ровный голос –

Затем, что всадник тот заговорил.

«Всё на своем стоишь, старик-кантон?

Терзаешь всех, туман неугомонный?

В камчатной шапке, в шубе многотонной

Все саблю рвешь на каждый чих и звон?

Уже у всех глаза как от дождя,

Пускай никто тебя и не осудит.

Я говорил – добро творите людям,

А ты добро оставил – для себя!

Теперь ты хлебной крошкой тычешь в рот,

О помощи печалишься невинно.

Твой древний род, поднявшийся к вершине,

Как дерево прогнившее падёт.

Трудился вроде, только горький стон

И сожаленье слышу без предела.

И чтобы в этой жизни ты не делал,

Приплода нет делам твоим, кантон!

Что для тебя прошедшие года?

Какую нынче изберешь дорогу?

В твои года пора быть ближе к Богу,

А ты людей прельщаешь, как всегда.

Пусть конопляный стебель знаменит

Тем, что шибает в мозг своим раствором,

Но все проходит, может, и не скоро.

Но вот ты был. И вот уже забыт».

О, всадник тот! Огромный, словно мир!

Сказал и полетел на Акбузате!

Он разорвал туман как клочья ваты,

В глухой овраг загнал его батыр.

И было все чуднее и чудней,

И за рекой уже мелькнула зорька...

С туманом было мерзостно и горько,

А без него – немного веселей.

Не все на свете – порча и обман,

Пусть будет все, как есть на самом деле.

Пусть брода не найдет на Агидели

От злобы кровью налитый туман!

3.

Я вышел из дому. О Боже, я же знал,

Как свет чудесен, как безмерно солнце,

Безмерна жизнь аж до седьмого донца,

И как до слез прекрасен наш Урал!

И лес, и горы, степи и весна,

И все опять смеются почему-то.

Пусть это лишь счастливая минута,

Но хорошо, что нам она дана.

Пусть до конца развеется печаль,

Скорей наступит радостное лето!

И пусть мне не вернуть друзей-поэтов,

Зато теперь их песни прозвучат!

Я вижу свет небесного огня,

Сплетение и времени, и судеб.

И коль меня наветами погубят,

Так многих погубили до меня!

Мы будем жить, пусть распрямится грудь,

Пусть возвратится вечная основа.

И на камнях я выбил это слово,

Потомки прочитают как-нибудь!

Владимир Буев

1.

Туман и газ мне давят на мозоль.

Мозоль больная – это просто годы.

Минул один – кусок украл свободы,

На рану снова мне посыпал соль.

Люблю таскать я воду решетом.

Своих друзей на то же подбиваю.

Бывало тащим этак вчетвером.

/От этого я в кайфе пребываю/

А если тащим воду в решете

Мы впятером (иль шестеро нас даже),

Могу я отойти и фуэте

В сторонке станцевать в ажиотаже.

В окно смотрю, печалюсь о былом.

Так Лермонтов и Фет порой грустили.

Мне б грусть мою запить сейчас вином,

Но решето вином, видать, залили.

Пегас и Музы (друг мой и гарем)!

Вернитесь срочно, рифмы подскажите,

А заодно и мысли. Наш тандем

(Гурьба, вернее)… Ох, меня держите

Хоть пятеро, хоть семеро друзей –

Не удержать меня в полёте чувства

И рифмы стихотворной. Сам Орфей

Не смог бы лучше показать искусства.

2.

Чуть что – опять туман в стихи вплывает.

Не первый раз и даже не второй.

Ещё раз сто вползёт. И подыграет

Стихам моим. Туману не впервой.

Пегас, чего ты скачешь, будь послушен!

На небеса скорей меня неси.

Хозяин твой сегодня добродушен –

Брыкаться будешь, я возьму такси.

Эй, Музы, урезоньте вы Пегаса!

Иль не в гареме мы моём уже?

От рук отбились? Или вне Парнаса

Вы позабыли, кто ваш протеже?

Тумана обожаю напускать

Побольше, чтобы дымкою стелился,

Лиричный чтобы образ создавать,

Чтоб век серебряный в стихе сгустился.

Давно все знают, всадник – это я.

Я усмирю упрямого Пегаса.

И в область сказки вы за мной, друзья,

Войдёте по-людски, не биомассой.

Я призову к себе не только Муз.

В туман пускай войдут все, кто читает

Мои стихи и кто священней уз,

Чем узы созидателей, не знает.

Я всем своё добро (стихи) дарю.

Взамен мне ничего (чужих стихов) не надо.

Я мило за ответ благодарю,

Настаивать, однако же, чревато.

А все противники лирических стихов

(Моих, конечно) сгинут, как в пучине,

Во глубине сибирских руд (или веков),

Никто помочь не сможет дурачинам.

Года, года... Иль годы позади.

А ты ещё жива, моя старушка.

Пора уж к Богу, в небо погляди,

Карга ты старая и бывшая девчушка.

Была моей ты раньше. Чья теперь?

Кому теперь нужна ты с сединою?

Амбиции свои ты поумерь.

Туманом насладись сейчас со мною.

О, женщина! А если хочешь, сядь

На моего Пегаса ненадолго.

Надолго даже смысла нет желать:

Мгновенно конь раскусит балаболку.

Батыр тут только я, как и поэт.

Так описать туман никто не сможет,

Как я смогу. И я не тет-а-тет,

Публично повторю: батыр я тоже!

Я лучший всадник, кто взнуздал коня

По имени Пегас. Мне в помощь Музы.

Опять туман. Меня и вас пленя,

Повиснет вдруг на мне он мёртвым грузом.

Теперь я солнца яркого хочу.

Поэта допекли обман и порча.

Чего ж я снова про туман мычу?

Ужели я в стихах стал неразборчив?

3.

Теперь понять бы, где я нахожусь

Я дома или я из дома вышел?

Здоровым вкруг Пегаса суечусь

Иль, может, съехала моя шальная крыша?

Ни горы, ни овраги и ни лес,

Ни океан без дна передо мною,

А поле то ли русское чудес,

То ли башкирское, заросшее травою.

Один туман константой предо мной.

Пегас и Музы. Нужно ли иное?

Держу я пистолетом хвост. Трубой

Пусть держат те, кто любит бытовое.

В тумане свет небесного огня

Я вдруг увидел. Музам всем спасибо!

Пегас, ко мне! Вот в стремени ступня –

И вот уж в небе поэтическая глыба!

Я буду жить, а значит, не помру.

Грудь колесом я выкачу привольно.

Кто против моего стиха, того сотру

Я в порошок, а это очень больно.

Потомки разберутся и поймут,

Душа моя мой прах в заветной лире

Переживёт. Потомки отольют

Мне памятник. Иль бюст в моей квартире.

Айдар ХУСАИНОВ и Владимир БУЕВ

Подготовил к печати Алексей Кривошеев