А сокровенное невыразимо… Часть вторая

Предисловие

Владислав АБДУЛОВ  

МЫ УХОДИМ – СТИХИ ОСТАЮТСЯ ЗА НАС…

 

В полном соответствии с буддийской доктриной, Лёша не метафорически, а совершенно реально был убежден в иллюзорности своего «Я»; но это самое «Я» – любящее, мятущееся, страдающее – парадоксально присутствует в его стихах. Более того, строчки эти производят впечатление глубокой исповедальности, несмотря на декларацию автора о смысле, ускользающем в «бель», т. е. в белизну, в небытие листа:

 

Господи… Храни пустоту

В сердце моём…

 

и далее:

 

Мне снится: мы вдвоем.

Ты – знаешь, о ком я…

Храни её. А я – для Тебя

хочу быть – пустым…

 

Вспомним и слёзы, которые надо скрыть, умалить тьмой строки из стихотворения «Не плачь» – не рождается ли из этого парадокса, при полном понимании правоты автора, настоящее сопереживание, со-чувствование ему? Таким образом, при всем восточном подтексте, возникает настоящая лирическая поэзия, подразумевающая наличие героя, личности, субъекта переживаний. Причем автор нисколько не дистанцируется от своего героя, выдерживая исповедальность до конца. Это, кстати, одна из причин кажущейся небрежности Лёшиных стихов – соблюдение рифмы вовсе не было для него главным. Когда надо, он писал вполне гладко, и в большинстве случаев его ритмические сбои не являются свидетельством недоработки стиха или некоего мистического автоматизма («как услышано – так и записано»), основным для него была адекватность высказывания внутреннему состоянию автора. Отсюда мучительные попытки передать нюансы при помощи пунктуации, обилие знаков препинания и не всегда грамотная лексика. Вообще – и это важнейший момент для Лёшиной поэзии – его стихи подразумевают прежде всего авторский голос, они читаются, со всеми интонационными акцентами, самим автором, а без него теряют значительную часть своей прозрачности. Увы, так как читал он сам, уже никто никогда не прочтет.

Безусловно, это обстоятельство всегда сужало аудиторию Лёшиных стихов, сводило ее к чтению «один на один». Всегда чуравшийся больших компаний, Лёша предпочитал читать стихи одному слушателю. Так он пытался установить тот доверительный контакт, который единственно в состоянии создать предпосылки для взаимопроникновения и взаимочувствования двух разных людей. Еще раз подчеркну: поэзия Алексея – глубоко внутренняя, личная, исповедальная, и поэтому принципиально негромкая.

Каждый настоящий поэт одинок. Лёша очень остро переживал свою инаковость, но не стремился стать понятнее. Его мышление всегда было парадоксальным, в его стихах много темных мест. Многие привычные нам символы и чувства он осмысливал по-другому. В частности, смерть у него ассоциируется в первую очередь со снегом, с белым цветом, а любовь отнюдь не подразумевает страсти или обладания, но есть лишь предельно трагическое переживание того, как сгорает наше бытие, сгорает, чтобы исчезнуть, перейти в нирваническое отсутствие, в небытие погасшей свечи:

 

Истление любви… Невыносимо жжёт.

И пепел в горле, как в пустыне вод…

 

И это небытие, это угасание присутствует в Лёшиных стихах практически всегда, предвещая его раннюю смерть. Но наряду с ним есть удивительно чистая надежда на некую запредельную нежность, на конечное прощение, на то, что

 

… жизнь,

                  корабликом бумажным, –

К истокам,

                    ветром ледяным, однажды…

 

И свидетельством по-настоящему зрелого принятия духовной судьбы звучат пронзительные, достойные быть классическими строки, которые Лёша поставил вступлением к сборнику «А сокровенное – невыразимо…»:

 

Всё так,

               как есть, –

И в этом –

       прелесть…

 

Вдумайтесь: многие ли могут присоединиться к нему в этом принятии? Нам как правило, есть чего желать, чего требовать от жизни. Наш удел – банальная неудовлетворенность…

Конечно, Лёше еще многое предстояло сделать для совершенствования своего мастерства как поэта. Он шел интересной и очень сложной дорогой, пытаясь выработать, по сути, свою собственную поэтику. Судьба не дала ему этого. И все-таки, в каком-то печальном смысле его творчество есть законченный феномен. Он сказал все, что мог и ушел тогда, когда перестал писать, ибо жизнь без поэзии не имела для него смысла. Любое стихотворение есть послание и исповедь души, и это Послание и эту Исповедь он оставил нам – чтобы мы помнили о нем, и каждый раз, читая его строки, приобщались к тому, что он так хотел донести до других.

Все сказанное выше – лишь заведомо неполное вступление к его стихам. Пусть дальнейшее скажет сам автор.

 

 

 

Всё так,

               как есть, –

И в этом –

                   прелесть…

Лет – полунежность,

                         полустрасть, –

Над прежним будущим

                              склонилась,

И взвесь тревоги

                               улеглась…

 

Как мило, –

                  что мечта сбылась –

Не та, что мнилась

                                 на авось,

Не та, которой

                           имя есть, –

Но тайно, – тайною

                                  осталась,

И только глубже слёз

                                   впиталась,

И горькой мерой эта

                                    сласть…

 

*  *  *

Вечная усталость…

Миг в глазах любимой.

Где ты потерялась? –

Я, прошедший мимо.

 

Не искал, не думал,

Нитью ускользал…

Ровно, по живому

Пальчики обрезал.

 

Со странною улыбкой

Твой образок хранил;

В забывчивости зыбкой

Он ранил, и

                     целил…

 

Нет, я не потерял,

Всего-то – утаил…

 

*  *  *

…несказанное ей…

 

– "Ты только пойми… Я тоже –

такой… Я – тот самый

Кай, окаянный тоской;

И боя с судьбой – мне

гораздо дороже – этот

бессильный покой…

 

Сердце… Оно, тёмной рекой,

уносит меня – от любой…

А тем боле, – до боли, – с тобой.

Но ты, – ты тоже не стой, –

беги же за каждой волной,

попытайся догнать…

……………………...

Нет, забудь."

Идиот

 

Тройка скачет,

                           тройка мчится…

В отдалённость

                           боль струится;

Всё, что сбылось –

                                  разобьётся,

Колокольчиком

                            прольётся…

 

Властно то,

                     чему не сбыться, –

И ни вспомнить,

                             ни забыться…

 

Тень морозная –

                              пуста,

И пуста

              петлица та;

Мой мизинчик –

                              онемел, –

Больно долго

                         больно пел…

 

О стоячий воздух

                                биться,

И печалиться –

                            устал.

Я – не птица…

                            Лишь – мечтал…

Просто, так

                      непросто был.

 

От несмелости слабея

                           еле-еле – не отстал;

И в болтливости робея,

                      искреннейше лгал…

А на самом важном – пыл

                        мне глаза закрыл…

Ложью лёгкости молил…

                            Не успел. Любил.

– Любил?..

        Тройка скачет,

                                  тройка

*  *  *

Мгновенье жизни –

                                   век надежды.

И счастье слезно

                               горем хлынет…

Пустой цветок

                           восторгов нежных

С зарей –

               остынет, неизбежно.

 

Теснее станет

                         дней пустыня,

А взгляд,

                  безмерно, – в небе канет;

И только капельки,

                                   преснея,

тебя напомнят…

 

– Как будто лучшее –

                                       приснилось, –

Пропало, криком,

                                с петухами;

Затихшим Господом

                                     в молитве

Прошло меж нами…

 

За то, что были

                            бессердечны,

Что всю любовь –

                                 простили…

Мы, в то мгновение, –

                                        прожили

Нечаяную вечность

                                   боли.

 

*  *  *

Мы все мечтаем о паденьи,

Срываясь в облачную высь, –

Привычно призрачное бденье;

А разве сны – не лишь

                                       приснились?..

Но в глубине сознанья – есть

Незнаний солнечная радость;

Тони, ничком, – срывая спесь,

Которая мешает падать…

Вторя Бенну

 

Мои слова, мой голос – все не в счет;

С кем было так, того не добудиться…

Готфрид Бенн *

 

Есть слёзы благодарности, они,

как дар неверности, даны;

и позднего прозренья дни,

когда уже – одни мы…

 

А неземные, солнечные сны,

где нет покоя – в радости, –

прошли… Но ты, – их,

каплей нежности, – верни.

 

И – улыбнись… Да, – мы ль – не мы?!.

Нет повода для жалости:

всей болью, так – сильны.

– Храни, не помня,

                                 утаи…

 

А песни… – Так ли уж важны? –

Простить непросто рок измены.

А неизменность… – Не держи,

                                               всплакни

по пьяни; ведь грезы –

                                         те же сны…

 

Мы беспробудны. Вместе, и одни.

Принять нетрудно прощение вины;

а отпустить её, спасти… Нет

невозможности – страшнее жизни.

 

– Так спи, чужими снами грези…

Исписывай листы, пролистывая годы

страсти; испепели – в любви

насильственной напасти –

                                 дань одинокости…

 

Оно – вдали…

Болит, и холодит, обманом молодости

манит, тускнеет, маячком саднит…

Бессилие вернет – весь свет, –

ненужный, – тем, кто спит.

 

1999

___________________

** «Прощание», пер. В. Топорова

 

 

*  *  *

Душа моя – дитя;

Наелась пьяных ягод,

И спит, – наивным сном, –

В две дырочки сопя…

 

Иллюзию – нельзя

Понять, – как только шалость…

Но, – как прекрасно жить, –

От горечи – любя!..

 

Ирония героя

 

Агрессия или – свобода…

Просто молча смотри им в глаза.

Сомни тихим взглядом уродов:

Ты – можешь всё, что нельзя…

 

А жизнь, – случайная тайна, –

Печально ласкает тебя…

Любить сокровенное больно;

Но, хоть умираешь – любя…

 

*  *  *

Однажды, – мне повезёт…

Я всё потеряю, по глупости;

И, глядя прямо на свет, –

Растворяюсь, в сиюминутности…

 

Не замечая минут; или – лет? –

Совсем счастливый, как будто…

И, постояв, пропадёт –

Невозвратимое, что-то.

 

… Она никому, никому не простит,

Кто – мимолетность полюбит.

И все-таки, – этот свет…

Не верю, лишь знаю, что – будет.

 

САНСАРА

 

Моя душа мертвеет – за тебя…

 

Невдалеке разлуки вспомнил я, как

ты впервые позвала, – не намекая…

И понял, – как ты далека, когда

касаешься плеча небрежно, пренежно

раня, – не ведая, храня…

 

И я спросил: "Моя ли ты? – Моя?!."

……………………………………

 

Взгляд. Лампочка под потолком. Стена.

Бред ясности. Фантом тепла…

 

Как нарастающая паника, нема,

лежит под сердцем полутьма.

Смердит дыханьем перегара тот

ад, где наказанье худшее – вина.

 

Здесь. Бездна одиночества, и я.

Просторная тюрьма!.. Просторней некуда.

 

Будь проклята!.. – Святейшая гордыня,

на обладанье предъявившая права…

……………………………………..

 

Ещё одна зима. Как кома памяти…

Нет времени, что бесконечней сна.

 

Распластана на льдине стынущей постели, –

там, спит – она, забыв закрыть глаза.

 

Кто я…

……………………………………

 

А с ней, наедине, укутываюсь тенью, –

чтоб отличить безвременье от дня,

прозрение от безразличия, себя от забытья…

Меня настигло бдение. И мир, насквозь, – вода.

 

Бесчисленность провалов сна…

 

И нет путей с ума.

 

(из старых бумаг)

 

Мечта –

 

… и в тёплой белизне

целуя твой животик,

   я буду счастлив тем,

  что я живу в тебе.

<…>

 

*  *  *

В полутьме, обернувшись

     не увидишь лица…

Но по сердцу узнаешь –

     наконец, это я…

 

И полжизни проживший,

     по неволе скорбя, –

полусогнутый, вздрогну,

     разглядев тебя…

 

Вся седая. Любимая…

 

Ты, безмолвная, спросишь;

     я отвечу, глазами, моля:

"Как я жил? – Как всегда…"

     Ложь святая… Чужая судьба.

 

Конечно, узнаешь. Но уже

     не обнимешь меня.

 

*  *  *

На дне отчаянья

                    есть капелька надежды –

На то, что всё еще

                    пойдет, как прежде,

На то, что жизнь,

                    корабликом бумажным, –

К истокам,

                    ветром ледяным, однажды…

 

*  *  *

Господи… Храни пустоту

в сердце моем. <…>

Без Тебя – я один.

Они рядом, только

близостью к ним –

не хочу быть отдален

от Тебя… Мы, вообще-то, –

любим, только боли

боимся… Это, от спин

позади, от измен Тебе,

от слабости… Наша

гордость – Господи! –

не бастион; всего-то, –

газетка нищего: мы

ведь спим, нам тепло…

Мне снится: мы вдвоем.

Ты – знаешь, о ком я…

Храни её. А я – для Тебя

хочу быть – пустым…

Ну, простим? – Мы ведь,

когда Тебе говорим –

никогда не прощаемся…

Значит, – до встречи.

– Аминь?..

 

Предисловие Владислава Абдулова

Стихи Алексея Мартьянова

Подготовил Алексей Кривошеев