Мое ТМУ. Часть тридцатая

История знакомства Вовки со своей будущей женой была такова: осенью 1958 года на одном из вечеров в училище появились две красивых, стройных девушки. До этого мы их у нас не видели. Между собой они были похожи, видно было, что это сестры, но разница в годах у них была небольшая. Первое время их никто не приглашал танцевать, и они одиноко стояли у стены, когда пары танцевали. Может быть, играло роль и то, что обе они были высокого роста, особенно старшая, и многие русские ребята были ниже их. Эстонцы, в среднем, были выше русских, но у нас в училище, как и вообще в Таллине, большей частью, русские приглашали русских, эстонцы – эстонок. Определять по внешнему виду "кто есть кто" мы научились очень быстро.

Наконец, старшую пригласил Вовка Малофеев, к младшей вскоре подошёл Витька Трифонов.

С тех пор я стал терять друга. Смывшись в самоволку, мы уже не ехали вместе на трамвае в сторону Кадриорга, Вовка пешком бежал к Алле, так звали старшую сестру. Компанию ему составлял Витька – он шёл к Неле, так звали младшую. Ну, и, конечно, и в училище Вовка теперь больше общался с Витькой, у них появились общие темы для бесконечных разговоров о сестрах.

Когда мы были на стажировке на тральщиках, Вовка считал дни, не мог дождаться конца стажировки, и только мы вышли за ворота Минной гавани, они с Витькой рванули к своим подругам.

И вот теперь Вовка пригласил меня быть свидетелем при регистрации их брака.

В таллиннском городском ЗАГСе заявление нужно было подавать за месяц, Потенциальные супруги Малофеевы так долго ждать счастливого официального оформления их отношений были не согласны. Алла сказала, что по слухам в Нымме, тогда это был маленький городок рядом с Таллинном, расписывают всего через несколько дней после подачи заявления.

Приехали в Нымме. Худощавая эстонка средних лет сказала:

– Пишите заявление, через три дня приезжайте, мы оформим брак.

На нашу просьбу расписать сегодня же, она ответила отказом:

– Этого нам не разрешает инструкция.

Вовка с Аллой сели писать заявление, я сказал им:

– Не ставьте дату, когда написано заявление, – а сам выскочил и в местном магазинчике купил плитку шоколада.

Когда мы снова зашли к заведующей, Вовка вручил ей шоколад и попросил все же найти возможность расписать их сегодня.

– Ну, хорошо. Вы на заявлениях дату поставили?

– Нет.

– Напишите, как будто заявление было подано неделю тому назад.

Через десять минут Вовка с Аллой вышли из ЗАГСа мужем и женой.

Вечером мы скромно отметили это событие. Вовка был первым из нас, кто, будучи уже связан узами училищной дисциплины, скрепил себя ещё и узами брака.

Ближе к окончанию училища этот мазохистский процесс приобрёл форму эпидемии.

Мы с новоиспечёнными супругами Малофеевыми решили на несколько дней съездить в Москву. Дома в Москве наша квартира стояла пустой, папа с Татой и Серёгой все ещё жили под Свердловском.

Это был майор МВД в отставке, человек непростой судьбы. Он перед войной окончил институт, попал по распределению на службу в НКВД. Послали на Дальний Восток. Вскоре стал начальником лагеря на одном из северных островов. По натуре он, по-моему, был нормальный мужик, поэтому ему, наверное, непросто было исполнять свои служебные обязанности. Он начал глушить голос совести спиртом. Когда мы въехали в этот дом, Александр Иванович был уже в отставке, но пить продолжал по инерции, и ещё как.

Он жил с женой и двумя дочерями, которые на несколько лет были младше нас. Насколько я знаю, семьи фактически не существовало, дочери, естественно, были на стороне матери. Александр Иванович общался иногда с нами, мальчишками из дома. И тут при встрече он стал спрашивать меня об учёбе. Я рассказал в общих чертах, сказал и о проблеме с визой.

Он посоветовал мне обратиться в приёмную КГБ.

– Если они скажут, что тебе ничего не светит, значит, так оно и есть, а вдруг помогут чем-нибудь.

– Мне они однажды здорово помогли, – сказал он, не уточняя, когда и какая помощь ему потребовалась.

Поехал на Кузнецкий мост. В приёмной на стульях сидело несколько человек. Когда подошла моя очередь, принял меня майор, начальник приёмной. Он записал мои проблемы, назначил дату, когда я должен прийти к нему за ответом.

Через несколько дней я снова был в приёмной.

– У нас к вам нет никаких претензий, но вы являетесь носителем гостайны и предприятие, где вы работали, возражает против открытия вам визы.

Я спросил, насколько это – на пять лет, десять, на всю жизнь?

Он ответил, что насчёт сроков он ничего не может сказать, а поскольку человек я молодой, обо всей жизни говорить сложно, но чтобы не разочаровываться, лучше мне ориентироваться на работу внутри страны. То есть, примерно, то же, что я услышал ранее в ЦК компартии Эстонии. Кроме того, майор запоздало посоветовал меньше распространяться среди курсантов, по какой причине мне не открыли визу.

Получилось так, что в Москве мы поиздержались, и весь последний день вынужденно постились. Очень рассчитывали мы на то, что отпуск кончался, и в Калинине в наш поезд должен был сесть Вовка Мизгирев, иначе он бы опоздал к началу занятий. У него мы думали разжиться деньгами или харчами, которыми его снабдит в дорогу мать. Калинина ждали мы с нетерпением и, едва поезд затормозил, выскочили с Малофеичем на перрон. Хотя поезд стоял там всего одну минуту, мы успели засечь, в какой вагон зашёл Вовка. Спустя пару минут мы уже были около него. Вовка предпочёл откупиться от нас харчами и с грустью наблюдал, как мы, урча и чавкая, расправлялись с его припасами.

На следующий день в поезде ко мне подошёл матрос, поговорили о том, о сем. Он сказал, что возвращается из отпуска, служит "по последнему году", как говорят на флоте. Стал расспрашивать об училище, сказал, что, может быть, будет поступать к нам после демобилизации. Спросил, смогу ли я ему помочь при сдаче экзаменов, за четыре года службы многое подзабылось.

Я сказал, что преподавателей знаю, они меня тоже, а поможет ли моё ходатайство, гарантировать не могу. Он все же записал мою фамилию.