Все новости
ЛИТЕРАТУРНИК
1 Октября 2019, 20:25

Идолология и эстетик. Часть пятая

Алексей КРИВОШЕЕВ О поэзии и концепции журнала «Сутолока» Продолжение Евгений ПАРФЁНОВ, «Опыты». Стихи, написанные в электричке. Но это надо читать. «Записки из электрички» – экспериментальная поэзия, к тому же «заумная». То есть, смысл её постоянно теряется, или вот-вот обнаружится:

МПАТКО


То во анкеб со апплою

Ащё спела спева спива

Ащё леся еся ягодь

Аз ещ клезена рякпива


Она тсолу тсоит тсерь

Ас лечет оймя зрицаля

Она тсолу тсоит тсерь

Свё дноо мсякжесь мааломь


Автор создаёт новый язык на ходу, который сам же, в первую очередь, силится понять.


Иосиф ГАЛЬПЕРИН, «Струнный квартет».

«На лицо» развёрнутость и широта технических возможностей, задействованных поэтом. Здесь исторические и культурные, и естественнонаучные ассоциации – в образах:

Кровь по жилам сожмётся упруго,

новой болью сердце скрепя...

Повернётся по малому кругу

и в затылок ударит себя.


ШОСТАКОВИЧ, СОЧ. № 110


Я — Иосиф третий, и потому играю уже на последние деньги.

Выигрыш, получается, минимален, а проигрыш — абсолютен.

Как ни сажусь я, друзья, никуда я, однако, не денусь,

если затеял сыграть струнный квартет на червовой эоловой лютне.

…………………………………………………………………………

Выигрыш мой минимален — я вприглядку зрителя ближе,

я играл на другие деньги, я поставил на покер последние корки.



Стихи по форме напоминают одновременно и А. Банникова, и С. Хвостенко. Но они у И. Гальперина более, что называется, «головные», идущие от ума, а не от средоточия (души или сердца, которые тоже – умные, но несколько иначе)

И. Гальперин обозначает эту драму, называя лирического героя Иосифом третьим и показывает, что тот подменяет игрой в покер на деньги, бескорыстное творение стиха или высокую игру – исполнение в музыкальном искусстве. Игра – стала, прежде всего, расчетом – с целью выиграть, сорвать куш. А это уже не служение и полная самоотдача, как принято в высоком искусстве.

Такой стиль – как некий общий зачин – от Банникова-Хвостенко-Гальперина – возник, отчасти, от искусства битников, западных, или даже отечественных рокеров 70-х – через углублённо-смысловое противостояние им, и через освоение экспрессионистской манеры письма. И, конечно, в силу собственных немалых интеллектуальных способностей всех трёх названных авторов. Эрудиция, богатый культурный ассоциативный ряд, философичность взгляда на мир – у Гальперина в стихах заявлены, и, боюсь, они не каждому стихотворцу и читателю доступны. Последнее стихотворение – самое короткое, но и наиболее, может быть, удачное, просто прекрасно. Оно наименее умственное, более прожитое, важное и лапидарное:

Жёлтая взвесь день за днём отступает на дно,

пруд и черней, и прозрачней, чем месяц назад.

Я изнутри поднимаюсь, вижу пятно

мёртвого кокона — сбросил его шелкопряд.


Мощная зелень ещё не ослабла ни в чём,

и равновесие трётся о грани воды.

Держится лист, но прорежутся жилки на нём —

и шелкопряду не спрятать следы.


Аркадий ЗАСТЫРЕЦ, «Пентаграммы». Это удивительно-интересные стихи и вместе с тем попытка воссоединить искусство с современной наукой. Попытка формулировать образно. Пентаграммы. Это серьёзный, важный опыт для современной поэзии. Ведь наука, так развилась за один двадцатый век, что вместить всё знание современному поэту почти не под силу. А между тем настоящий поэт обязан это сделать, чтобы снова вернуться, уже обогащённым новейшим знанием о материальном мире, к живому и свободному (в отличие от науки) искусству чистой энергии духа. К сущностному и образному постижению самой бесконечной и вечной вероятности бытия, к процессу его творения по наипрекраснейшим, небывалым ещё (не воплощённым пока) моделям возможного, неисчерпаемого существования.

Здесь ничего не даст античных стёкол

Сцепление в гудящих небесах…


А. Застырец ставит проблему существования бескорыстного, прекрасного, высокого искусства и веры в современном – продажном (торговом) и научном (цивилизационном и тоже торговом) мире. Если всё сведётся к прикладной науке и торговле, пропал «человек». Его, единосущно-божественного, без изящной словесности, без художественного Слова, которое было (и есть) вначале всего – уже не будет на свете... Купцы, двуногие без перьев, огрызки яблок и дрозофилы останутся, а человек исчезнет. Если уже не исчез:

Торг изобильный сулит суета на причалах,

Скрежет летящих цепей будоражит купца...

Радостный миг! И на этих прекрасных началах

Будем стоять до конца. До какого конца?


Удивительно, но А. Застырец не страшится даже пренебречь и красотой этого мира, моря, скал – не самими по себе, это он, конечно, ценит достаточно. Но он не цепляется за их посюсторонность, а идёт, как следует поэту, до конца и дальше, в бесконечность:

Как бы душу ни грели всечасно

Подтвержденьем дарованных прав,

Только смерть весела и прекрасна —

К этим тёплым ступеням припав.



Любящий поэзию увидит отсылку, которую поэт ему оставляет для нахождения спасительного смысла бытия. «К этим тёплым ступеням припав» – ассоциация к великолепным Бунинским строкам:

Позабуду я всё, вспомню только вот эти

Полевые пути меж колосьев и трав,

И от сладостных слёз не успею ответить,

К милосердным коленам припав


(у И. Бунина – предстояние перед Всевышним)

Сердцу атеиста-циника, расчётливо торгующего истинами этого мира (любого), эти строки ничего не подскажут. А между тем, в них истинный трепет действительного предстояния человека перед Богом-отцом по прошествии своего земного пути. Такие пентаграммы от поэта читатель способен вычитывать не только в поучение и назидание, но и на радость, на счастье себе и другому, способному видеть мир сердцем и очесами поэта.

Удивительно чистые образы находит поэт, проживая в обрушенном, казалось бы, мире:

В воскресный день в распахнутой прихожей

Там девочек в цигейковые шубки,

Двойняшек, одевает гувернантка

И за руки по воздуху ведёт.


Скрипят ремни, рессоры и полозья

Усилием лоснящихся лошадок,

Объятых паром свежего дыханья.

Вперёд, вперёд! Куда как хорошо!



Поэт читает строки из «толстого романа», они прочнее исчезающего мира.

Хочется цитировать подряд эти стихи, такие они ясные, удачные и – точные, в смысле смысла. Они – о главном для человека христианской культуры, просто для человека. Не для тщеславия-обогащения: демонов, мрачных завоевателей, земных властителей или торговцев продуктами поглощения-обогащения, а для человечности любого специалиста, бессмертной частичке души, если она в его душе ещё чудом задержалась:

Хочется верить, и хочется видеть,

Двигаться, вовсе не ведая боли.

Видимо, я не смогу ненавидеть —

Стало быть, стану любить поневоле.


Человек может позволить себе не жить «по законам джунглей», не быть «волком», выгрызающим свои интересы у брата. То есть, человек это тот, кто не хочет (да и не может уже) ненавидеть. Так просто и точно это определение, подсказанное поэтом.

Стихи совсем не морализаторские, но вполне – и только – художественные. Они показывают всю красоту, которую увидел сам поэт. Красоту и смысл.

Бой смертный за Отчизну мастерски изображён в стихотворении (без рифм) «Фермопилы». И триста спартанцев – способны выстоять насмерть, но отстоять Родину своего духа от нечестивцев. Это воистину победительные строки Лютое описание подлинной битвы, непреклонное знание, дарующее победу над заевшимся и наглым врагом:


Триста отчизны простор запирают собой,

В грусти свирепой застыв у последней заставы.

Шелестом тропы торопят: "Пора тебе, Ксеркс!"

Трупы ему не претят — к бою выпростал стяги.

С грохотом ставят ступни, за отрядом отряд,

Златом блестят, как персты степенного перса...

Серпом по перстам — спартанцы стригут наступленье

Версту за верстой. Стой крепостью, натиск терпи!

У монстра в горсти нам ли испытывать страх?

…………………………………………………………..

Пусть не стихают стук, и треск, и скрежет зубовный!

Пусть в исступленьи стенает гривастая стая!

Есть гнев, стало быть, есть у Зевса прекрасная злость

На сытых эллинским мясом до рвоты!

……………………………………………….

Пасть им судьба и кустами ползти,

Глотая песок и кусая уста себе в кровь!


Это весёлая, последняя битва для воина духа – за свою истинную Родину.

Читайте нас: